«Для нас существует только музыка живая или неживая»
Лидер «Мегаполиса» Олег Нестеров и композитор Дмитрий Курляндский — о совместной работе над спектаклем «Ноябрь», отказе от нарратива и встрече двух потоков
Вчера в московском Электротеатре состоялась премьера «Ноября», концерта-спектакля по мотивам одноименного поэтического альбома «Мегаполиса», который только что вышел, — камерной и пронзительной постановки о любви и ее отсутствии, где каждый усмотрит свой сюжет. Спектакль делала команда профессионалов, хорошо известных любителям театра, — режиссер Борис Павлович, художник-постановщик Ксения Перетрухина, но главное в нем — это коллаборация ведомого Олегом Нестеровым «Мегаполиса» и композитора Дмитрия Курляндского, в которой задействована 72-канальная звуковая система. О том, в чем суть их совместной работы и при чем тут Альфред Шнитке, участники проекта рассказывают COLTA.RU.
— Давайте начнем с теории. В «Ноябре» встречаются «Мегаполис» и композитор Дмитрий Курляндский, то есть мы можем говорить о встрече современной академической музыки и нестандартного рока. Где для вас лично проходит граница между ними — и есть ли она?
Дмитрий Курляндский: Для меня уже какое-то количество лет граница проходит не по жанрам, стилям или эстетикам. Она проходит по линии авторского самоопределения. Как автор себя проявляет в отношении к материалу? Как материал через автора проявляется? Если смотреть из этой точки, то здесь нет никакой разницы между классическим бэкграундом или рок-бэкграундом. С моей точки зрения, есть авторы, которые стараются в хорошем смысле сложно взаимодействовать со всей поступающей из сегодняшнего дня и из прошлого информацией — проблематизировать ее и через эту проблематизацию рождать художественный результат. Есть другие авторы, следующие некоторым жестко определенным рамкам — вот это рок, а это поп и т.д. Жанровая и стилистическая неопределимость характерна и для «Мегаполиса», и для меня непонятно, чем я как композитор последние несколько лет занимаюсь. По сути, мы находимся на одной территории — это территория осмысления и проблематизации всей поступающей информации, а не подчинения этой информации и следования неким заложенным паттернам.
Олег Нестеров: С моей точки зрения, есть, грубо говоря, технология, которой мы следуем уже в течение 30 лет, — это работа с потоками, интуитивная музыка. Так как мы изначально взяли в руки электрогитары, они у нас в руках и остаются, это наш самый родной и чувствительный инструмент, который в этом потоке сам начинает играть. В этом плане для нас определение, где мы, что мы, как нам лучше называться и в какую среду интегрироваться, — это уже давно забытый вопрос. Потому что тот колодец, откуда мы черпаем, пытаясь наиболее точно проявить непроявленную музыку, тоже никак не определим изначально.
Дополняя Митю, я бы сказал, что для нас существует только музыка живая или неживая. Живая музыка приводит человека в соответствие — фазирует с миром. А музыка неживая — пустая и неполезная, она не помогает человеку и не дает ему сил. Для нас это единственный критерий: работая с музыкальным материалом, мы, в первую очередь, смотрим через эту призму — живое это или нет.
Мы претерпели серьезную эволюцию в работе с потоками — это не могло нас не вынести за границы: оттуда, где обычно играют на электрогитарах, — туда, где обычно не играют на электрогитарах. Мы впервые почувствовали, что перешли границу, во время работы над «Из жизни планет». На записи «Ноября» это чувство еще более усугубилось. Немецкие специалисты, которые микшировали наш альбом, нам сказали: мы попробовали подход обычный, а у вас не собирается музыка, тогда мы стали вас мастерить как академических артистов. Немцы поставили нам диагноз.
«Мегаполис» — «Две колыбельные»
— Почему вы делаете из альбома «Ноябрь» спектакль в Электротеатре — и вместе с композитором Дмитрием Курляндским?
Нестеров: Театральная сцена — идеальная среда для «Мегаполиса», это я понял шесть лет назад. А Электротеатр — это оптимальное для нас место по многим позициям. Во-первых, это философия театра — его открытость к экспериментам, в первую очередь, к музыкальным экспериментам. Во-вторых, это встречное движение со стороны театра и высокая степень доверия. В-третьих, это высокотехнологичная площадка-трансформер, которая проявляет все наши возможности. И, конечно, многоканальный звук — это моя страсть последних лет.
Курляндский: То, что мы им располагаем, отличает нас от других площадок-трансформеров. 72-канальная система — такого звука больше нигде нет.
Нестеров: Здесь начинается уже другая интрига. В какой-то момент я начал с большой жадностью впитывать то, что происходит у «смежников» — у новых академистов, которые перешли все границы. Когда я впервые услышал в консерватории хоровое произведение Алексея Ретинского «Марианские антифоны» — когда пошел многоканальный звук, четко артикулированный вживую, — у меня как будто открылись новые рецепторы и я по-новому ощутил музыку и звук. В прошлом году Митя в Электротеатре презентовал свой эмбиент-альбом «Non-lieux» — я ушел с этой презентации под очень большим впечатлением: меня унесло очень далеко. Творческий метод, который был использован Митей на этом альбоме, — он сейчас сам о нем расскажет — для меня очень близок, страшно заманчив и попросту бесконечен. Я тут же пошел на «Пиноккио», услышал Митину музыку в этом спектакле, и у меня перевернулась реальность после спектакля. В «Пиноккио» создается такая среда, из которой не хочется никуда уходить, — когда я после спектакля оказался на Тверской, то ощутил себя в не очень хорошем Зазеркалье. После всех этих приключений я предложил Мите сделать вместе проект под названием «Ноябрь».
Меня сейчас волнует тотальное присутствие всего.
Курляндский: Одна из тем, которые меня волнуют в последнее время в моей работе, — это отказ от линейности (от необходимости нарратива) и ощущение себя в некоем пространстве потенциалов — проявленных или тех, которые никогда не проявятся. В этом пространстве есть все — и прошлое, и будущее, и то, чего не будет никогда. Вот это тотальное присутствие всего меня сейчас волнует. Я разработал совместно с Олегом Макаровым программу, с помощью которой был сделан «Non-lieux». Ее легко объяснить — по сути, это такой крупнокалиберный гранулятор. Любой звуковой материал, поступающий в эту программу, — последовательный, целостный материал — проворачивается в ней, как в мясорубке, а на выходе мы получаем — в зависимости от того, какие параметры гранул закладываем, — распределенные во времени и пространстве осколки этого зеркала. Программа связывает то, что должно быть впереди, с тем, что было уже когда-то, — и делает новое, неожиданное настоящее из столкновения времен. В звуковом материале обнаруживаются новые удивительные связи, образовывая яркие смысловые ячейки. Я предложил Олегу рассматривать песни альбома как некие крупные осколки разбитого зеркала целого спектакля. Песня становится частью большой игры: пазл альбома иногда собирается в песни, а иногда собирается в случайности, которые происходят на территории моих интерлюдий, — разрушенные, но художественно разрушенные, это очень красиво, на самом деле. Зрители наблюдают, как собираются эти последовательности и смыслы.
Нестеров: Когда я слушал это на тесте в зале, меня бросало из переживания в переживание — я оказывался то у костра в пещере, то в гигантском готическом храме. Причем алгоритму были скормлены фрагменты нашей музыки, которую я знаю и чувствую в каждом мгновении. Это было сильнейшее впечатление.
Курляндский: Происходит игра со временем — для меня это особенная игра. Для меня этот временной пазл сложился с воспоминаниями о моем вхождении на профессиональную музыкальную территорию. Не могу сейчас не признаться в давней своей любви к «Мегаполису». Когда в 1992 году вышел альбом «Женское сердце», у меня началась студенческая жизнь, и в огромной степени она сопровождалась саундтреком «Мегаполиса». Меня тогда очень задевала их атмосфера: какая-то умная сентиментальность и хрупкость очень важных сообщений. Со мной это удивительно совпало. Я до сих пор слушаю эти песни и, кстати, «Москвичек» люблю очень.
Композитор Курляндский — это тоже 17 измерений.
Нестеров: Наша смычка идет еще на уровне работы с подготовленной случайностью. Алгоритм алгоритмом, гранулы гранулами, но этот алгоритм — катализатор случайных процессов. Чем поэзия отличается от прозы? Казалось бы, где свободнее художник? Когда ты пишешь роман, ты ведом замыслом, ты куда-то ведешь сюжет — это трехмерка. Поэт каждую строчку вынужден рифмовать — а это всегда случай. А что есть на вершине знаменитой пушкинской пирамиды? «О, сколько нам открытий чудных готовят просвещенья дух, и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг». Все это про человеческие навык и таланты. «И случай, бог-изобретатель» — дойдя до предела своих человеческих возможностей, ты можешь впустить великого попутчика. Поэт систематически бросает кости: каждую строчку он рифмует, включая цепочку ассоциаций, поэтому в поэзии может быть и 17 измерений. Поэзия значительно точнее описывает природу мироздания. Работая со своим алгоритмом, Митя, по сути, многократно рифмует: все то, что случайно подготовленным образом перерабатывает алгоритм, — он этим может воспользоваться, как поэт пользуется рифмой. В данном случае композитор Курляндский — это тоже 17 измерений. Что касается нашей работы с подготовленной случайностью: вхождение в поток — это всегда подготовленная случайность, тем мы и близки.
— У спектакля есть четкая структура? Означает ли «работа со случайностью», что песни внутри спектакля каждый раз складываются случайным образом?
Нестеров: Песни сложились случайным образом до этого, но у спектакля, конечно, есть структура. В нашей зоне песен — как мы это назвали, в области прямого звука — есть некие малые зоны, где будет происходить работа со случаем: в частности, наш гитарист Дмитрий Павлов возьмет в руки смартфон, с него будет играть какое-то чужое произведение — и это будет создавать новый бэкграунд. У нас в песнях есть фрагменты, которые четко определены, а есть те, которые не совсем четко определены.
Курляндский: Моя программа каждый раз выдает разное фрагментирование и разные сочетания фрагментов того музыкального материала, который я ей скармливаю. Песни «Мегаполиса» более жесткие по структуре. Но тут такой момент: сочетание открытого материала и более жесткого материала постоянно рождает нечто третье. Вот это третье и есть содержание этого спектакля. Он про встречу двух разного типа потоков: один случился, когда альбом зарождался, другой случается прямо здесь и сейчас. Определенная непредсказуемость одного и условная фиксированность другого при столкновении всегда дадут неизвестное. На самом деле, здесь правит случай.
Главным героем в спектакле является музыка.
Нестеров: Добавлю, что хоть наши композиции и кажутся жесткими, но вот мы сейчас репетируем, и двух одинаковых версий одной и той же композиции я пока не слышал. Это как ленточный магнитофон: чуть-чуть похолоднее стало — и он начал играть по-другому. Вот это сочетание и есть продукт спектакля «Ноябрь». Главным героем в спектакле является музыка. Все, что в спектакле сделано, работает для того, чтобы проявить эту встречу, эти сочетания, эти случайности наилучшим образом.
Когда мы репетировали, было интересно, как от точности происходящего действия, осуществляемого актерами Электротеатра, по-другому начинаешь чувствовать акценты в музыке. Ну это как у Шнитке, который в первый раз удивился на фильме Аскольдова «Комиссар». Они записали оркестровый кусок и поставили под сцену в подвале. Чуть сдвинули сюда — героями стали одни актеры, чуть сдвинули в другую сторону — и зажило все абсолютно по-другому. Не будет абсолютно похожих спектаклей — и музыка будет по-разному прочитываться.
— Музыкой управляет случай, а кто управляет актерами?
Нестеров: У нас прекрасная театральная команда благодаря продюсерскому гению Даши Шадриной, с которой мы делали «Из жизни планет». Режиссер — Борис Павлович. Нас познакомила Люба Аркус — мы делали проект с аутистами в Александринке. Потом мы стали общаться очень близко. Художник-постановщик — Ксюша Перетрухина. Она в театральном мире величина, и то, что она с нами, — это заслуга только музыки. Ксюша пришла в проект, послушав музыкальный материал, и очень четко поставила диагноз музыке. Она сказала примерно то же самое, о чем мы говорили выше, — что до конца ее определить невозможно. Ее можно только почувствовать, но зафиксировать до конца нельзя, она ускользает. Ксюша определила три узловые позиции на альбоме, которые на сто процентов совпадали с моей трактовкой. Даже мои музыканты на тот момент по-другому воспринимали весь материал.
Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных внутренних и внешних пространствах
Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается
Социолог Анна Лемиаль поговорила с поэтом Павлом Арсеньевым о поломках в коммуникации между «уехавшими» и «оставшимися», о кризисе речи и о том, зачем людям нужно слово «релокация»
Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым
Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова