Магне Фурухольмен: «a-ha долгое время вели шизофреническое существование»

22 ноября в Crocus City Hall выступит трио a-ha — самая известная норвежская поп-группа в мире, звезды MTV, ставшие заложниками популярности нескольких своих хитов середины 1980-х. Их остальная музыка была по большей части недооценена. Денис Бояринов поговорил с основателем a-ha и автором «Take On Me» Магне Фурухольменом о том, почему же так получилось.

— Главный хит a-ha, «Take On Me», был написан вами для группы Bridges. И назывался тогда «The Juicy Fruit Song».

— Это было не название, а прозвище. Мы так прозвали эту песню потому, что она звучала по-калифорнийски, как нам казалось… Нам представлялись улыбающиеся, счастливые калифорнийцы, которые сидят у костра и поют эту песню. Таких мы видели в рекламе Juicy Fruit по телевизору, поэтому ее так и прозвали.

— О чем она была изначально? Вы помните слова?

— А слов у нее не было. Только мотив. Нам было тогда с Полом (Воктор, второй сооснователь Bridges и a-ha. — Ред.) по 15 лет. Я сочинил этот рифф, и он нам очень нравился, а вот все остальное как-то не шло. Мы ее переделывали несколько раз — меняли куплеты, припевы, и все было не то. Но Bridges пытались играть блюз и психоделический рок, поэтому она нам казалась слишком быстрой и вообще недостаточно серьезной. Забавно, что спустя годы эта песня принесла нам славу, оплатила наши дома и отправила детей в колледж.

— Ваша группа превратилась в a-ha, которую мы знаем, после того как к вам присоединился вокалист Мортен Харкет и вы поехали жить в Лондон. Там вы познакомились с эстетикой и звуком «новых романтиков» — и примерили их на себя, получив контракт со звукозаписывающим лейблом. В каком районе Лондона вы жили?

— Мы жили везде, где могли себе это позволить. Начали мы с довольно чистой и приличной квартиры, но постепенно, по мере того как тратились наши сбережения, съезжали все в более дешевые. Закончили мы в подвале видеостудии — мы спали там бесплатно. Но это приходилось делать днем, потому что по ночам в студии работали и только днем она пустовала. Только после того, как мы записали «Take On Me», мы смогли переехать в квартиру, где можно было выйти на улицу и не споткнуться о помойку.

Но условия жилья нас тогда вообще не беспокоили. Лондон был великолепен — сногсшибательный взрыв энергии. Только-только появилось огромное количество новых и классных групп — их потом назовут «новыми романтиками». Мы ходили по клубам типа Camden Palace. А Мортен тогда одевался как фрик, и нас всегда пускали бесплатно. Он запросто конкурировал с самыми яркими «новыми романтиками».

— Я где-то читал, что Стив Стрэндж из Visage был влюблен в Мортена.

— Да, это правда. Мы с Полом все свободное время проводили в студии, а Мортен зависал с этой тусовкой. Там сложился настоящий любовный треугольник: Мортен ухлестывал за подругой и поклонницей Стива, а Стив — за ним. Но гуляли они все вместе, и Мортен не один раз оставался у Стива дома. Славное было время — интересно и веселое. Молодые люди пробовали новые стили в одежде и в музыке.

— Как вы выглядели на фоне других норвежских групп, когда вернулись в Осло?

— Очень вызывающе. Можно полистать альбомы про a-ha, посмотреть наши ранние фотографии, и вы убедитесь. Больше всех экспериментировал Мортен — он даже носил мейкап, что поначалу даже нам с Полом казалось чересчур (смеется). Потом Пол стал подкрашиваться. Затем мы выбелили волосы. Когда мы вернулись в Норвегию, на нас глядели исподлобья — мол, что это за чудики.

— А как на это реагировали журналисты?

— Норвежские газеты заметили нас только после того, как «Take On Me» прорвалась в американские хит-парады. Только тогда появились первые статьи в таком сдержанном тоне: мол, они, конечно, какие-то странные, и непонятно, что про них думать, но их принимают в США, и, значит, это хорошо.

— Когда a-ha вышли на пик успеха и популярности — вы помните этот момент?

— Когда «Take On Me» заняла первую строчку хит-парада Billboard в США. Это странные ощущения. Сперва тебе не верится в происходящее — как это возможно, чтобы твоя песня была сейчас самой популярной в мире. Эйфория захлестывает, но это быстро проходит. И на следующее утро надо придумывать, что делать дальше. Успех — это прекрасно. Но главной мотивирующей силой в a-ha была сама музыка.

— a-ha дважды объявляли о прекращении деятельности — и выпустили прощальный концертный альбом «Ending on a High Note: The Final Concert». Почему же вы снова решили вернуться?

— Могу ответить за себя. В 2011 году я и Мортен решили прекратить деятельность a-ha, потому что у нас было чувство, что мы уже и так хорошо потрудились, и нам хотелось заняться сольными проектами. Спустя два года Мортен передумал, и они с Полом решили вернуться. У меня было три варианта: первый — сказать железное «нет» (и тогда бы ничего не было), второй — сказать «я пас, но вы, ребята, продолжайте» (и тогда началась бы канитель с авторскими правами и вознаграждением за них), третий — попросту согласиться с ними двумя. Я выбрал третий вариант.

— Последний релиз, который вышел под маркой a-ha, — акустический концерт «Summer Solstice», как выяснилось, первый и единственный за многолетнюю историю группы. Как так получилось?

— Мы сами удивляемся. Дело, видимо, в том, что в начале 90-х, когда акустические концерты вошли в моду, у нас был пятилетний перерыв. А потом нам не приходила в голову эта идея. Но я даже рад, что мы не делали акустических концертов прежде, потому что образовалась достаточно длинная дистанция от 1980-х, чтобы взглянуть на наши песни под совершенно другим углом.

— На этом концерте вы исполнили одну не свою песню — «The Killing Moon» группы Echo & The Bunnymen. Почему именно их, а не, скажем, Duran Duran?

— А нам всегда нравились группы, которые писали песни с мрачной атмосферой: Echo & The Bunnymen, The Cure, Soft Cell, Depeche Mode и Joy Division. Именно ранние записи Echo & The Bunnymen и The Cure вдохновили нас взяться за драм-машины и синтезаторы. Это было как раз тогда, когда мы приехали в Лондон, — в 1982 году. Так что для нас это был вполне естественный жест.

— Кстати, эта мрачная и холодная атмосфера присутствовала и в песнях a-ha, но в клипах у вас был совершенно другой имидж — улыбающийся и счастливый, почти калифорнийский.

— a-ha долгое время вели шизофреническое существование. В медиа нас выставляли сияющими поп-идолами — людьми без проблем, здоровыми и счастливыми. При этом мы делали музыку об экзистенциальном ужасе. Если вслушаться в текст, «Take On Me» — вовсе не такая уж духоподъемная песня. В нашей музыке много отчаяния, безнадеги и других эмоций по разным поводам.

Мы позволяли рекорд-компаниям рекламировать нашу музыку так, как им вздумается. И в этом была наша ошибка. Мы снимались в легкомысленных клипах и позировали для плакатов подростковых журналов. Мы думали, что станем как «Битлз» — и в какой-то момент получим полную творческую самостоятельность и возможность делать что захотим. Но этот момент все не наступал, зато усиливалась фрустрация оттого, что нас воспринимают как подростковых звезд, а не как музыкантов, относящихся к своему делу серьезно.

— Стоит ли ждать нового альбома a-ha?

— Я бы не ждал. Нам нравится ездить по миру и давать концерты, играя песни, которые мы уже сочинили. Но я не представляю, что бы меня заставило снова пойти с a-ha в студию.

— Вы предпочитаете теперь работать сольно.

— Да. У меня недавно вышел новый сингл «This Is Now America». А к Рождеству выйдет двойной альбом — 15 оригинальных песен и два кавера. Это будет мрачный рождественский альбом — праздничная запись без вот этой рождественской пошлятины. Он будет называться «White Xmas Lies».

— А как дела у проекта Apparatjik, в котором вы объединились с музыкантами Coldplay и Mew?

— Мы продолжаем что-то делать время от времени. В прошлом году мы выступали в Щецине (Польша), потом у нас была пара выставок. Мы делаем музыку к нескольким театральным постановкам — и пишем новый материал, который, возможно, когда-нибудь выйдет на альбоме. Но мы не воспринимаем Apparatjik как группу для карьерного роста, поэтому у нас нет жестких дедлайнов.

— И вы успеваете еще заниматься искусством — например, сделали серию ковров с принтами своих картин.

— Это было уже давно. Сейчас я снова вернулся к керамике. Последнее, что я сделал, — огромная картина, которую я разрезал на 200 кусочков и продавал через интернет в поддержку «This Is Now America». Я отношусь к своим арт-практикам как к фермерству. Смена деятельности — переключение с музыки на занятия искусством и обратно — позволяет мне поддерживать свое поле плодородным. Понимаете, о чем я?

СОВРЕМЕННАЯ МУЗЫКА: ВЫБИРАЙТЕ ГЕРОЕВ ДЕСЯТИЛЕТИЯ

Понравился материал? Помоги сайту!