Николай Фоменко: «Мы перестанем слушать “Битлз” через 10 лет»

Бит-квартет «Секрет» продолжает праздновать свое 35-летие большими концертами в Москве (21 ноября — Crocus City Hall) и в Санкт-Петербурге (23 ноября — ДС «Юбилейный»). Накануне этих выступлений Александр Нурабаев встретился с одним из основателей и лидеров коллектива, а также известным актером, шоуменом и ведущим Николаем Фоменко и обсудил с ним основные вехи в истории группы, Майка Науменко, винтажные бас-гитары и многое другое.

— На начальном этапе история бит-квартета «Секрет» тесно связана с фигурой Майка Науменко — вы дружили группами, и [барабанщик] Алексей Мурашов играл одно время в «Зоопарке». Майк, можно сказать, вам покровительствовал и подарил группе пару своих хитов — «Я люблю буги-вуги» и «Мажорный рок-н-ролл». И даже первый концерт группа «Секрет» дала в качестве разогрева у Майка. Причем было это в Москве, а не в Ленинграде.

— Да, в Москве. В ДК часового завода «Слава» — его уже снесли.

— Вы помните тот концерт?

— Конечно. Организовывал его Панкер (Игорь «Панкер» Гудков — звукорежиссер, промоутер, известный рок-деятель. — Ред.). Он на тот момент был нашим звукооператором. Хочу сказать, что Панкер совместно с Рыбой (Алексей Рыбин — экс-участник группы «Кино», музыкант, сценарист, писатель. — Ред.) написали сценарий про Майка. Мы сейчас подаем заявку в Фонд кино, будет питчинг, и я надеюсь, что все будет. Это арт-проект!

— Какая интересная новость!

— Да, это будет очень круто. Сценарий написан феноменально, и надо сказать, что это не история группы «Зоопарк» — это другая фишка. Это достаточно фантасмагоричное произведение, посвященное Майку как большому человеку, но при этом нужно понимать, что я, Панкер и Рыба знали Майка не так, как сегодняшние граждане. У нас об этом другие представления и мысли. Но сейчас речь не об этом, а про первый наш концерт.

Я сидел дома и ждал, а уже было девять часов вечера. Макс тоже сидел дома. Как и остальные, собственно. Тогда Дима Рубин еще играл на бас-гитаре, и это был такой состав: Мурашов, Рубин, Фоменко, Леонидов. Мы ждали, и наконец в половине первого ночи раздался звонок Панкера, который сказал: «Все, едем». Мы бегом на вокзал, а билеты мы могли взять на окружной почтовый поезд, который выходил в половине второго ночи и в половине второго дня приходил. Он шел вокруг, и там были только плацкартные вагоны. Никакого белья там не было. И пришел Майк, один, без группы. Потому что кто-то у него напился, так что у него была только электрическая гитара с собой. Мы сели в купе и поехали. Не скажу, что мы спали, — мы веселились и пили в огромном количестве. Майк был потрясающим человеком с точки зрения юмора и иронии, как и все питерские граждане. У нас свой язык, мы на нем разговариваем, и нам непросто сегодня перебрасываться шутками, потому что нынешнее поколение к этому не готово. Если в 80-е — 90-е нас воспринимали, то сейчас ни скоростей, ни глубоких смыслов в нашей иронии никто уже не может увидеть. Мы пили, приехали на станцию, сели на метро и доехали до Белорусского вокзала. Для нас, питерских, Москва была странным городом, мы там бывали редко — об этом удивительно точно сказано в «Blues de Moscou» (песня Майка Науменко. — Ред.), который мы тоже перепели. Там текст такой: «Здесь нас никто не любит, а мы не любим их. Все ездят на метро, а мы не из таких...» Мы исполнили эту песню в 2017 году в «Крокусе» при полном сборище народа — они весь концерт пели, раскачивались, и мы понимали, что это фанаты «Секрета» из разных поколений. А во время исполнения «Blues de Moscou» — а мы очень бодро ее играем — зал полностью замолчал. Они были в шоке и не поняли, что это такое. Они не вспомнили, кто такой Майк. Они не слышат эту иронию и не понимают.

Тут я впервые вижу, как Майку пропихивают паспорт и он на нем расписывается.

— Да, Майк — к сожалению, фигура позабытая… Но давайте вернемся к концерту.

— Да, мы приехали в ДК и увидели, что расставляется аппаратура. Это узкий, как кишка, клуб, а в центре проход. Отстраивать аппаратуру не было возможности, потому что это была аппаратура Кобзона. Dynacord — барабаны, динамики — тогда это было невозможно достать, и мы ее близко не видели. Мы должны были играть на разогреве. Я надел белый комбинезон, желтую майку, завязал голубой шарф, надел папины ботинки на платформе и в таком виде вышел. У нас тряслись руки, потому что это был наш второй или третий концерт. А по факту считается, что он вообще первый. Нервы, руки трясутся. Мы выходим, начали играть и сыграли криво и косо. Мы играем, значит, песню «Кеды». А там сидят хиппари, у них портвейн идет по кругу, многие сидят в шапках и выглядят очень круто. Но они довольно скоро начинают кидать в нас бутылки и орать: «Пошли вон, Майка давай!» И так мы отыграли 30 минут. Я играл песню «Кеды», закончил ее и с ужасом выяснил, что я ее отыграл в до мажоре, а она на самом деле написана в фа, и все играли в фа. Уровень косяков был запредельным. Мы все это сыграли, а дальше случилось страшное — вышел Майк просто с гитарой, без барабанщика. А люди просто орали и ничего не слышали. А он пел им песни. А дальше нагрянули менты. Все было сделано здорово: они зашли не через центральный вход, а через служебный. Нас организаторы сразу стали выпихивать и выпихнули в зрительный зал вместе с Майком. Мы с гитарами, он с гитарой, ему пихают портвейн, он тут же пьет. Он идет, везде ему пихают бумажки, он дает автографы, и тут я впервые вижу, как ему пропихивают паспорт и он на нем расписывается. А тогда, если тебя останавливает милиционер, а у тебя подпись Майка, ты сразу отправляешься в СИЗО. Это гарантия — потому что ты испортил документ, это подделка, и понеслось. Но я тогда впервые в жизни увидел, что такое настоящая рок-звезда. Он был настоящей рок-звездой. Он был все время в очках-каплях, он все время был крутым парнем — молодым, офигительным, знающим английский, читающим глубокую литературу. Это настоящая питерская школа.

— Вы смотрели фильм «Лето»?

— Смотрел. Мне очень приятно, что Кирилл [Серебренников] передал романтическое настроение. Это никакого отношения не имеет ни к нам, ни к нашему времени, ни к Майку, ни к Цою. Майк не мог быть продюсером у Цоя.

— Вы считаете, что Кириллу удалось поймать настроение того времени?

— Ему не удалось, но он ничего и не должен был поймать. Однако он смог передать важную вещь — романтику. Там действительно все пропитано романтикой, и все, что было связано с нами, — это романтика. Наивная и подражающая американцам. Это была игра в Запад в псевдозападном городе под названием Ленинград. Мы же все — осколки XIX века. Все настоящие питерские рокеры — осколки XIX века, потому что все наши бабушки и дедушки застали дореволюционное время. Это очень важный аспект с точки зрения интеллигентности.

— В этом фильме еще есть эпизод с литовкой текстов Цоя. Насколько это правдоподобно показано? Как это происходило в случае с «Секретом»?

— Собиралась компания — там были Николай Михайлов, Джордж Гуницкий, кто-то еще. За литовку отвечала девушка Нина Барановская, ей сдавали. Вообще проблем не было, это была формальность. Рок-клуб все литовал. Бывало, на них наезжали сверху — были моменты, когда отыграешь концерт, а потом доходит до комсомола, а прикрепленные к комсомолу кагэбэшники тоже следили за этим. Они точно понимали, что клапан можно держать приоткрытым, и он был приоткрыт. Поэтому культура в СССР всегда колебалась. Бродского заплющили и знали, что Бродским он и останется. Если бы его хотели заплющить по-настоящему, его бы расстреляли — и все. Поэтому так к культуре и относились. Я этот момент в кино не очень хорошо помню, потому что он для меня ничего не значит. Фактически могли не литовать тексты, но я не помню, чтобы такое было. И Боря пел все подряд. Я помню первое исполнение «Алюминиевых огурцов»: там еще Рыба туда-сюда ходил по сцене, а Цой стоял на сцене с гитарой и звукоснимателем. И это было типа прикольно, потому что это был прикольный текст. А звук был ужасный. Самим членам худсовета рок-клуба было неудобно не литовать. Может быть, в качестве одного случая — допустим, я 20 текстов сдал и один не залитовали, а ты его в общем потоке взял и спел. Ничего такого. Нам ребята задницы прикрывали.

Все настоящие питерские рокеры — осколки XIX века.

— В 1983 году собрался канонический состав группы, и в том же году вы выступили летом в Ленинградском рок-клубе, а осенью вас с Леонидовым уже забрали в армию. И в 1984 году группа стала лауреатом второго фестиваля рок-клуба.

— Вступили мы, по-моему, в 1982 году, но я уже точно не помню. Рок-клуб вообще [существовал] с 1981 года. Но я точно не помню, какой это был год — 1983-й или 1984-й, точно была весна. А 21 октября 1983 года мы с Максом ушли в армию. Мне кажется, что в армии мы и сыграли этот фестиваль.

— Получается, вы сыграли на фестивале, отбывая при этом службу? Такое разве было возможно?

— Конечно. Мы ушли в октябре и отслужили в танках до февраля — в феврале нас отправили служить в агитбригаду Ансамбля песни и пляски. И мы в Подъездном переулке в Питере уже были. Но мы в июне сделали «Кружатся диски» (передача ленинградского ТВ. — Ред.), 10 июня был первый эфир — это я точно помню. Мне кажется, мы сыграли в 1983-м, мы еще были в институте. Надо узнать, были мы там в красных галстуках или нет: если мы были в красных галстуках на фестивале в рок-клубе, то это 1984-й. У нас еще не было красных галстуков в июне. Фестиваль был в марте или апреле. Я точно не помню, могу уточнить у Забла (Андрея Заблудовского — гитариста группы. — Ред.), он точно знает (второй фестиваль Ленинградского рок-клуба прошел 18–20 мая 1984 года; группа «Секрет» стала одним из лауреатов вместе с «Кино», «Аквариумом», «Джунглями», «Тамбурином» и «Телевизором». — Ред.).

— Раз уж заговорили: как эти галстуки появились?

— Мне кажется, Макс сказал, что будет прикольно. Мы еще служили в армии. И на белой рубашке красные галстуки смотрелись прикольно. Либо мы увидели аккомпанирующий состав Элвиса, я вспомнить не смогу. Мы не могли найти красные галстуки, поэтому моя мама купила пионерские по 75 копеек, шелковые. Она взяла четыре военных галстука от парадной формы и обшила их красным — это были наши первые галстуки. По-моему, они до сих пор живы.

И началось — «Это коммерческая советская группа! В жопу их!»

— На фоне групп, входящих в Ленинградский рок-клуб, — за исключением, пожалуй, «Странных игр» — «Секрет» отличался жизнерадостностью и легкостью. Какое было к вам отношение у коллег по цеху?

— В любом случае мы были балованными интеллигентными мальчиками — «парнями из Оксфорда». Плюс мы еще артисты, играем на инструментах — у нас музыкальное образование: мы можем играть и так, и этак. И отношение к нам было как к блатным. Но Майк первый нас оценил и сказал: «Чуваки, это бомба». А дальше начался ад, потому что начиная с 1985 года мы «продались». Начались «кошмарные» стадионы, «секретомания» — и все на нас заточили нереально. Приехала Джоанна Стингрей, и началось — «Это коммерческая советская группа! В жопу их!» А мы хохотали.

— Отличительной чертой группы также было наличие в ней двух фронтменов. У вас с Максимом Леонидовым не было на этой почве разногласий или проявлений творческой ревности?

— Конечно, энергии стукаются все время. Тем не менее все песни и тексты написали мы вдвоем, и на сегодняшний день мне гораздо хуже в одиночку, чем с ним. Это билось, и за счет этого высекалась энергия. Она и сейчас высекается, но это просто божественное совпадение. Даже когда мы не писали 20 лет песен, мы взяли и написали номер для «Елок» по телефону. Мы даже не разговаривали, а просто написали музыку и текст. Химия между нами никуда не делась.

— Отношения в коллективе спокойные или взрывные были на тот момент?

— Мы все с очень большой энергией, но самое главное — наш коллективный и индивидуальный юмор. У нас все шутники, у нас в группе свой язык, свои имена и фамилии, своя жизнь, и это удивительно распространяется и на сегодняшний день. Если почитать переписку внутри собственных чатов, можно просто сдохнуть, потому что разборки идут все время, и они очень смешные.

— Я в процессе подготовки посмотрел много видео группы «Секрет» — и старых, и недавних. Хотел бы остановиться на одном конкретном: это «Музыкальный ринг» 1987 года, очень примечательное видео.

— Это была ужасная история. Дело в том, что фанаты не могли попасть на съемку, путь им преграждала огромная витрина шесть на шесть. Это улица Чапыгина, 6. На первом этаже — подъем по каменной лестнице (здание было построено в 1965 году), и очень большие стекла на первом этаже, где холл. Везде была милиция, все было огорожено. И женой Алеши Мурашова выдавили стекло — она пыталась пройти, и ее не могли протащить. Тогда эта система плохо работала — просто выставляли железные ограждения и считали, что уже нормально. Но их сносили на раз-два. И ею выдавили стекло, и счастливая случайность, что ее туда втащили. Стекло упало сверху, разбилось полностью, но никого не покалечило, и это было для нас большим впечатлением и событием. Непонятно, как можно выдавить стекло — и чтобы оно человеку ничего не сделало. Тогда это воспринималось прикольно.

— Я обратил внимание на несколько моментов: прежде всего — как изящно вы отвечали на нападки комсомольских работников, дружно обвинявших группу в бездуховности и дурном влиянии на молодежь.

— «Музыкальный ринг» был до нас два-три раза в эфире. Если говорить сегодняшним языком, то передаче нужен был топ, а мы на тот момент уже были в топе. Мы еще не снялись в «Как стать звездой», но были топовой группой в Петербурге — уже было невозможно ни ходить, ни ездить. Все фанатское движение было в полный рост. Смысл в том, что мы были очень популярными и им нужен был этот виток. После этого они и начали приглашать популярных. Мы знали, как эта передача устроена, и не сказать, что мы готовились, но мы надели боксерские перчатки и накидки — это азы театрального института, поэтому мы подготовились вот так. А когда отвечали, это была импровизация. Нам палец в рот не клади — за плечами уже было много всего.

— Если почитать комментарии к этому видео, то 90% из них посвящены тому, как грамотно и красиво люди в то время умели изъясняться и аргументировать позицию, чего в наши дни так не хватает.

— Еще недавно я так считал. У меня тоже растут дети. Они дебилами не являются, хотя читать их надо заставлять страшно и из-под палки. Конечно, есть большие проблемы с нестыковкой поколений, потому что между нашим поколением и поколением наших отцов такой пропасти не было. Сегодня я обладаю словарным запасом, который 20-летний молодой человек зачастую не способен даже воспринять. Вчера я приводил пример: для Fomenko Fake Radio делал текст и попросил молодую девушку напечатать. Ей 20–23, она секретарь. Она из института, не колхозная — она печатает, я диктую, и она не может понять. Там «карбункул» или «отхлестать папоротником». Она сделала 40 ошибок на странице текста — в словах, которые для нее сегодня неупотребительны, во всем остальном — нет. Я понимаю, что эта трагедия везде — в Англии, в Америке и в России. Но это не значит, что это поколение хуже. Оно также строит Space X и выпускает в Массачусетсе химические проекты, пользуясь минимальным словарным запасом. Конечно, я считаю, что любые произведения человеческой мысли и энергии имеют срок актуальности, — мы перестанем слушать «Битлз» через 10 лет.

Химия между нами никуда не делась.

— Да ладно! 50 лет их слушать не перестают, и я знаю многих фанатов «Битлз», которым слегка за 20.

— Поясню. Важный аспект: мне говорят, что от людей остается великая литература. Мы же пользуем Шекспира. У меня есть свое совершенно точное и уверенное мнение — оно не обязательно верное, но оно такое. Всех великих писателей и поэтов прошлых веков мы не можем ни читать, ни знать. Давайте про русских: что мы скажем про Державина? А про оду «Вольность»? А про Ломоносова? Это ни один живой человек сегодня уже не прочтет. А какого-нибудь Гриммельсгаузена, лучшего средневекового прозаика, являющегося главным сатириком в Германии, знают 3,5 немца, которые занимаются исключительно средневековой литературой. Мы не слушаем музыку Древнего Рима и Древней Греции и ничего об этом не знаем. Бортнянский для нас — уже уходящая натура — за исключением тех, кто изучает церковную музыку и композицию. Что такое Лев Николаевич Толстой для современного человека? Что такое поэзия Александра Сергеевича Пушкина на ближайшее время? Я считаю, что, кроме камня, ничего от человека не остается. Мы откопали пирамиду или здание и будем считать, что это круто. Скульптура — это то, что осталось от человеческого деяния, и мы способны эту энергетику ухватить. Наскальная живопись — это тот же Лувр, но он нас не штырит — кроме того, что это древняя фигня. Поэтому я и говорю, что «Битлз» никто не будет слушать, — время пройдет, и мы потеряем то, другое и третье.

— Того же Шекспира вот уже несколько веков ставят во всех практически театрах планеты.

— Шекспир — единственный, кто занимается разбором десяти человеческих заповедей. Но нигде вы не найдете, в чем разница между Шолоховым, Толстым и Шекспиром. Разницы никакой, кроме маленькой детали: уберите из Шолохова предреволюционную ситуацию в «Тихом Доне», уберите 1812 год из Толстого — и произведение сдуется. Найдите у Шекспира Венецию в «Венецианском купце». Ее нет — он не привязан ни к чему. «Седлайте лошадь» — это я могу сказать. А у Толстого будет обязательно «Двуколку запрягай», и этой фразе будет конец, потому что я не знаю никакую двуколку.

— Но ведь «Битлз» — они же как Шекспир для мировой поп-музыки. С них, по большому счету, современная поп-музыка и пошла. Недавно выходил фильм Дэнни Бойла «Yesterday» — он как раз доказывает, что эта музыка вообще вряд ли когда-нибудь забудется.

— Да, я видел этот фильм, но хочу сказать следующее. Меняется лад, и самое страшное — меняется ритмика. Возьмем снова моих детей — двухлетнего, десятилетнего и семнадцатилетнего. Они очень уважительно относятся к своему папе, но не к рок-н-ролльному биту ни в каком проявлении, где качает первая доля или вторая. Послушайте, что их вштыривает: двухлетний вскакивает под совершенно другие биты. Как только меняется бит, мы сразу теряем «Yesterday». Мы хотим, чтобы это продлилось — чтобы были Чайковский и Рахманинов. Почему глубина современной симфонической музыки претендует на более дальние расстояния в истории? Только по причине того, что сложность конфигурации и гармонии настолько глобальная, что человек находится под давлением, и это давление переварить невозможно.

— Раз уж мы заговорили про «Битлз»: и на «Музыкальном ринге», и вообще на архивных видео и фото у вас такой же бас Höfner, что и у Маккартни.

— Да.

— Как эта гитара к вам попала?

— Ее я купил у бас-гитариста «Поющих гитар». Я видел эту гитару на сцене в «Юбилейном» при полном стечении народа в 1971 году. Я был во втором классе, и меня привела на концерт в «Юбилейном» моя двоюродная сестра, которая приехала из Новороссийска учиться в Институте торговли. Она жила у нас, и она повела меня на этот концерт — что было запрещено, но она меня привела. И я был на стадионе на этом концерте. Это был не полностью сольный концерт: в первой половине было какое-то адское говнище, танцевали народные танцы. А потом, после антракта, одно отделение в 45 минут играли «Поющие гитары». И я помню эту гитару — они стояли, и она у него была в руках. А когда я уже служил в армии, с нами служил Женька Олешев, который играет у нас на клавишах на больших концертах и учился в одном классе с Максом. Потрясающий музыкант. У нас с детства тусовка. Мы с ним служили вместе, и он говорит: «Там продают гитару за 400 рублей». Я приехал в кафе «Орбита» ночью. Она была в старом чехле, мне ее открыли — она была уже задроченная. Я ее взял — и с тех пор все.

Не то что мы сейчас так не можем, но мы сейчас так не можем.

— Вы по-прежнему на ней играете?

— К сожалению, она пропала. Я заказал новую у самого «Хёфнера». И сейчас у меня оригинальный настоящий бас, сделанный теми, кто делал его с середины 50-х годов. Я на нем играю и буду играть. И струны на оригинальном Höfner гладкого сечения и звучат как контрабас. Я буду сейчас играть концерт в «Крокусе» — это совсем другой саунд. Плюс у меня Rickenbacker, который я себе заказал в Америке. Два года назад заказал и два года ждал, когда они сделают. Höfner сделали быстро, за шесть месяцев.

— Уход Максима Леонидова в 1989 году — поворотный момент в истории «Секрета». Вы помните, как он об этом сообщил коллективу?

— «Я ухожу из группы, это обсуждению не подлежит». Так звучала фраза.

— И какова была ваша реакция?

— Мы ох∗ели. Вот так кратко. Мы, конечно, чувствовали, что какой-то запах витает в воздухе. На тот момент мы отыграли целые гастроли в Европе, в частности в Швейцарии, — это было вообще ужасно. Прежде всего, мы были очень усталые, но если посмотреть, как мы играем, — возьмите даже концерт «Машины времени» 1989 года в «Лужниках»: им исполнялось 20 лет, и мы там играем «Путь в сторону солнца». Это хорошо снятое видео и живой звук. Мы только прилетели из Швейцарии, у нас конфликты в полный рост, но как мы играем! Еще есть последние швейцарские гастроли, и есть самый последний концерт — он плохо снят, и там толпа, но как мы играем! Не то что мы сейчас так не можем, но мы сейчас так не можем. Мы разлетелись на самом пике. У нас все было так круто, что я этому времени завидую. Но я счастлив, что Макс тогда сделал этот шаг: он открыл мне и ребятам много путей и дорог. Я написал много неплохой музыки, и он написал столько потрясающих песен. У него внутри другая экономика, и она все перестроила. И первый, кому он позвонил, вернувшись в РФ через пять лет после отъезда, был я. В детстве подобное кажется ударом — ты из рая опускаешься в ад. И потом началась история с 90-ми. Ты не знаешь, что делать. Многие тогда из страны уехали, а мы остались и стали делать новую программу. Но была написана масса хороших песен на нервозной теме — и «В жарких странах», и «Ночь», и «Не говори мне “прощай”».

— Благодаря чему группа осталась на плаву и сохранила популярность, хоть уже и не такую бешеную?

— Дело в том, что мы написали песни, которые были с опережением и догнали через 10 лет. «Ничего не бойся, я с тобой» была написана в 1992 году, а накрыла народ только в 2000-х. Так и с номерами Макса. Я не беру «Девочку-видение», которая раскрутилась сразу. Когда мы смотрим наши топы, то наиболее популярные песни — это «В жарких странах» и «Привет». Это два номера, которые раскручены, по большому счету. Не могу сказать почему — просто была очень большая энергия.

— А дальше Максим вернулся в Россию, перезапустил карьеру, и через какое-то время случилось воссоединение «Секрета». Знаете, когда спустя десятилетия собираются легендарные коллективы, часто это выглядит натужно, потому что причины прозаические: срубить бабла, отыграть тур, разъехаться по домам и снова не общаться десяток лет. В вашем случае, я полагаю, история другая.

— Конечно. Мы записали пластинку («Все это и есть любовь». — Ред.) и сейчас будем делать альбом к фильму, который будем снимать.

— Про Майка?

— Нет, про Майка другая история — это чисто актерское искусство. А на фильм группы «Секрет» нам выделил деньги Фонд кино. Компания «Водород» будет заниматься производством.

— Это будет байопик?

— Нет, это специфическая история. Это комикс — история про то, как нас завербовали секретные службы и мы стали агентами. Кровь, пот и слезы — это будет настоящий комикс с нашей музыкой. Не мы будем ее играть, ее все переделают, и я надеюсь, что Антон Беляев (лидер Therr Maitz. — Ред.) доведет работу до конца. Там будет много номеров. Мы будем играть в самом конце — действие заканчивается в 2048 году, когда мы окончательно должны будем победить мистера Зло; кроме нас, никто не сможет это сделать, а мы уже деды на каталках. Такой «Red 2» по концовке. Но там мы появляемся только в последние 25 минут, а так нас будет играть молодежь. Перед этим фильмом мы выпустим новый альбом и только сейчас сядем за его реализацию.

— Расскажите про предстоящие концерты «Секрета». Что это будет за программа?

— Будут раритетные песни, никаких сомнений в этом нет. Будут номера, которые и тогда редко игрались, и сейчас. Не просто прозвучат все хиты, но номеров будет много. И с последнего альбома, который мы записали в 2014 году, — оттуда тоже крутится достаточно много номеров на радио. Из старого мы сыграем «Путь в сторону солнца», «Отказали тормоза», «Играет джаз», который из первого концерта. Мы сыграем «Она так любит» в новой обработке, мы сыграем «Я подарил тебе букетик незабудок» — это пьеса Алеши Мурашова, которую мы сыграли всего пять раз; ее нет в записи, не считая одной кривой из зала. 35 номеров будем играть. Мы хотим с удовольствием врезать по полной, поэтому садимся репетировать нерепетированное, условно говоря. А также, повторюсь, спустя пять лет мы садимся за новую пластинку и надеемся, что там будет много неожиданностей.

Понравился материал? Помоги сайту!