Антон Макаров и космополит-блюз

Антон Макаров — 23-летний самородок из подмосковного Жуковского, сочиняющий и исполняющий добротный англоязычный ретро-блюз-рок. В 19 лет Антон выпустил первый альбом «The Office Man», где сыграл на всех инструментах. Последующие альбомы, в том числе и русскоязычный «Черный кабинет» 2016 года, неизменно удерживали планку качества, благодаря чему у Антона появилась небольшая, но преданная фан-база. Помимо собственных песен молодой музыкант занимается записью и продюсированием других исполнителей: в частности, именно он придумал и сыграл все инструментальные партии для недавнего сольного дебюта Олега Гаркуши «23». Этой осенью Антон Макаров выпустил свой, пожалуй, самый сильный и взвешенный альбом «Monochrome» и отправился в тур в его поддержку. Александр Нурабаев встретился с рокером из Жуковского и обсудил с ним совместный тур с Миджем Юром из Ultravox и работу с Гаркушей, а также причины, по которым отечественные англоязычные коллективы не пользуются в России большой популярностью.

— Я немного запутался в твоей дискографии, но «Monochrome», насколько я понял, — это твой четвертый сольник. Неплохо для 23 лет.

— Альбомы, ЕР и синглы действительно выходят активно и быстро — сказывается наличие домашней студии. Но обычно я стараюсь считать все более-менее осознанные и серьезные релизы с 2015 года, то есть с альбома «The Office Man». Есть «доисторический» «Careful Changes» (2013), его можно считать пробной работой.

— В каком возрасте ты взял в руки гитару и начал сочинять?

— Взялся за гитару я лет в 11 после родительского наставления. В школе мои успехи были достаточны скромны. Гитара дала шанс реализовать самые потаенные и темные мысли пятиклассника, а именно — начать писать песни, изучать историю музыки, слушать и слышать музыку, играть на различных инструментах и т.д.

— То есть ты — самоучка и в музыкалку не ходил?

— У меня был опыт работы с преподавателями, но я не могу сказать, что получил что-то такое, чего не мог бы получить потом или параллельно саморазвитию. Наверное, во временном промежутке они как-то помогли мне, но в историческом разрезе это была лишь счастливая возможность еще поиграть на инструменте. Один из преподавателей был джазовым гитаристом, и однажды он предложил мне посолировать на тему «Don't Let Me Down». Я, конечно же, на то время засел в пентатонике — без артикуляции, чувства и грува. Затем солировал уже он. И, наверное, я только два-три года назад вспомнил этот момент и понял, что весь базис владения инструментом — это рождающаяся мысль, а техника — это реализация данной мысли. Мы видим мир и придумываем слова и обозначения к вещам и явлениям. Чем больше слов в твоем лексиконе, тем шире ты можешь взглянуть на мир. В инструменте примерно так же.

— На какой музыке ты рос?

— Меня как-то быстро захлестнул классический рок 60-х. Пожалуй, первая группа, которая заставила изучать ее и очень пристально заглянуть в историю, становление и концепцию, — это The Doors. Много бутлегов и редких записей и футаджей пропущено за эти 10–12 лет, с того момента, как я впервые услышал «Break On Through». Конечно, затем были и периоды изучения The Beatles, Creedence Clearwater Revival, The Who или Боба Дилана. Я никогда не был меломаном, который может слушать музыку потреково от разных исполнителей. Если какая-либо группа или музыкант попадали в мое поле зрения, то я слушал абсолютно все, что мог найти или купить на тот момент. Это приучило меня слушать музыку альбомами и в тесной связке с историческим «бэкграундом» того или иного исполнителя. В век стриминговых сервисов это, конечно, выглядит архаично. У меня еще остались исполнители, которых я хотел бы изучить лучше.

— Я читал, что подростком ты выступал в Европе на улицах. Расскажи об этом.

— По стечению обстоятельств я должен был провести некоторое время в Праге и Париже. Эти поездки пришлись на «доисторический» период, мне было тогда 16–18 лет. Я всегда возил инструмент с собой, и как-то внезапно пришла идея поиграть на улице. Это был абсолютный rough blues — никаких подзвучек, у гитары не было струны, простенький бубен на ноге. Это с трудом тянуло даже на так называемый basking (профессиональные уличные выступления. — Ред.). Но внезапно, к примеру, в столице Франции человек, одновременно похожий на всех участников The Rolling Stones, пригласил меня в свой бар играть на джазовых джемах, а затем и на сольное выступление. Условия были ужасающие — играть с восьми вечера до двух ночи. Это было очень внезапное и странное ощущение, я помню одно из выступлений. В тот год Европу захлестнули сильные дожди, и по дороге в бар я абсолютно промок и играл босиком, уже без двух струн и с подбитым бубном без парочки звеньев. Звук шел через древний итальянский микшер. Концерт начался при зрителях в виде уборщика и бармена — я играл все, что мог вспомнить, и иногда придумывал что-то на ходу. Я особо не обращал внимания на залетных посетителей, мне казалось, что я доиграю этот концерт для скромного круга слушателей. И в районе полуночи я начинаю играть «Should I Stay or Should I Go», поднимаю глаза и вижу увесистую толпу человек в 70, которая танцует под гитару, голос и бубен. Я не знаю, откуда набралась толпа, но во Франции распространена барно-досуговая культура.

Просто парень живет в Жуковском, но он может добраться до любой точки мира.

— Сколько ты зарабатывал в день?

— После этого выступления мне дали стабильную ставку для музыкантов в 250 евро и затем еще монетами (tips) около 70–80. Париж — достаточно дорогой город, поэтому эти деньги в столичных реалиях, на самом деле, не такие уж и большие. На улице зарабатывалось гораздо меньше. Как я упомянул, проливные дожди в Европе сказались на голосе, общем состоянии и т.д., поэтому чаще всего я относил все центы в ближайшую аптеку и покупал себе местный колдрекс или какие-то противопростудные лекарства.

— Примерно в этот период ты как-то пересекся с Дэном Ауэрбахом из The Black Keys.

— Да, это было все еще в «доисторический» период. Здесь история имеет более тривиальный исход. The Black Keys тогда выпустили альбом «El Camino» и объявили крупный мировой тур. Альбом на волне успеха «Brothers» (предыдущего диска The Black Keys) стал хитом, и я решил как-то попасть на их концерт. Логистически адекватным решением стал Берлин. Они были в очень хорошей форме, клуб был забит битком. После концерта я просто решил дождаться группу около турового автобуса. Ждал, наверное, часа три-четыре и остался самым последним. Но тем не менее дождался, встретился с Дэном и поговорил немного в той мере, в какой вообще мог что-то сказать в свои 16 лет при встрече с героем. Они снимали весь европейский тур и выпустили затем на основе съемок клип «Gold on the Ceiling». Если присмотреться, то в нем можно увидеть удивленное лицо вашего покорного слуги.

— А с Хью Корнуэллом из The Stranglers ты как познакомился?

— Сразу после релиза «The Office Man» я очень глубоко начал изучать The Stranglers, равно как и сольное творчество каждого из участников. Мне хотелось как-то обозначиться и помахать рукой Хью Корнуэллу в виде трибьюта. Я сделал небольшой EP с каверами на The Stranglers и на пару сольных номеров Корнуэлла, затем разослал этот альбом по всем электронным почтовым ящикам, которые только смог найти. В любом случае я собирался на один из его редких концертов все в тот же Берлин. В это же время меня пригласили отыграть несколько концертов в Геленджике. При всем уважении к южным территориям страны ничего более веселого, кроме как лежать на диване и стараться не выходить под палящее солнце из номера, я не придумал, и в один из таких моментов прокрастинации приходит письмо от менеджера Хью Корнуэлла, в котором говорится, что Хью понравилась запись. И если я собираюсь на его концерт в Берлине, то он может дать VIP-билет и будет готов пересечься и поболтать. Мы очень хорошо провели время, хотя опять же — я, наверное, сделал максимум в возможности поболтать с «темным принцем панк-рока», что является минимумом в более обыденной беседе, но периодически мы поддерживаем связь. По возможности я стараюсь заинтересовать промоутеров и организаторов в том, чтобы осуществить его приезд в Россию.

— Как тебе удалось съездить в тур с Миджем Юром из Ultravox?

— Каждую неделю из моего почтового ящика улетает очень много писем, направленных на обозначение той музыки, которой я занимаюсь, в различных медийных сферах. Я шлю письма изданиям, издательствам, журналистам, промоутерам, организаторам, музыкантам и т.д. Это не связано с эгоцентризмом, мне просто хочется, чтобы музыкальная культура России могла коррелировать с западной и быть мультиформатной: вот вам конкурентоспособные рокеры, вот перформеры, академические музыканты, джазмены и т.д. Однажды я сидел и серфил на YouTube, где наткнулся на выступление Ultravox с хитом «Dancing with Tears in My Eyes». Мидж был тогда в некоей «бэндэйдовской» или «постлайвэйдовской» форме, совсем не неоромантик — более взрослый и уставший. Я решил посмотреть, чем он занимается сейчас, и увидел, что у него несколько десятков концертов каждый год. Я усмотрел, что на 2018-й у него назначено два крупных тура: один, акустический, — с Полом Янгом по США, а второй — с The Human League по Великобритании. Между этими турами был назначен сольный тур по Германии. Я решил направить запрос о возможности разогреть Миджа на немецком этапе, и достаточно быстро мне пришло утвердительное письмо с ярко горящим зеленым светом. Мы обсудили некоторые условия, и я проехал весь тур с Миджем — от Бремена и Лейпцига до Дюссельдорфа и Франкфурта-на-Майне. Он выступал в очень атмосферных залах — это были не клубы, а именно залы формата КЗ, ДК или старых кинотеатров. В Дюссельдорфе был самый, пожалуй, нуарный, послевоенной постройки зал. Мне кажется, я даже в каких-то потаенных мыслях начал играть выдуманную роль в фильме про разрушенную Германию района 1945-го — бюргеры в костюмах-тройках, женщины в меховых боа, длинные мундштуки и брют: такой контингент был в тот день на концерте. В тот же вечер после выступления в гримерную зашел Вольфганг Флюр из оригинального состава Kraftwerk — он пришел встретиться с Миджем. Флюр рассказал о новом проекте, который он делает с Клаудией Брюкен из Propaganda, и где-то в это время меня начали пронизывать мысли, насколько близко я подошел к тому кругу сцены, поклонником которого всегда был. Это был отличный тур, мне посчастливилось стать о-о-о-очень маленькой, но частью крепкой и хорошей команды. Мы обсуждаем возможность продолжения подобной истории однажды.

— На мой взгляд, «Monochrome» — самая зрелая твоя работа, хотя ты и в 19 лет звучал уже по-взрослому. С каким настроением ты делал альбом?

— Спасибо за комплимент! Работа над «Monochrome» велась около восьми месяцев и началась аккурат перед туром с Миджем. Мне пришлось очень внимательно отнестись к эстетике альбома. Я хотел сделать дорожный нуарный альбом с влиянием ретровинтажного звука. Что-то вокруг «L.A. Woman» или «Dig, Lazarus, Dig!!!». Мне виделось, что надо как-то изобразить движение, вечерний город, ночную дорогу. В какой-то момент пришло осознание цветовой гаммы релиза, что очень важно. Я увидел настроение тех цветов, которые мы чаще всего видим ночью: оранжевые фонари дорожных столбов, фары, неоновые вывески, сигналы светофора — зеленый, красный, желтый. Это привело меня к решению в оформлении альбома, последующих афиш, социальных сетей и т.д. На внутренней обложке винила «L.A. Woman» — очень сильный арт, который повлиял на меня лет в 14. Обнаженная женщина, распятая на телефонном столбе, — это полностью перевернуло мир христианской мифологии для меня. Все, что я видел в привычном понимании истории Нового Завета, перевернулось. Это был абсолютный реверс: вместо креста — телефонный столб, вместо Иисуса Христа — женщина. Я хотел связаться с оригинальным дизайнером Elektra (лейбла The Doors) и спросить разрешения на использование аналогичного образа, но следы стерты — это была стандартная оформительская работа рядового дизайнера в то время. Поэтому я решил не углубляться далее и воспользоваться просто телефонным столбом. Для меня это крест и перекресток — очень мощные блюзовые образы. Плюс я еще начал работать более внимательно над текстами, несмотря на иностранный язык. На альбоме была «Underwater», у которой есть достаточно яркая предыстория, и я видел, что другие девять песен не должны отставать в смысловой нагрузке. «The Road Show», к примеру, использует образ «реки, наполненной кровью», что было взято из новостной ленты американской NBC, где описывался вброс химических элементов в одну из рек Китая, после чего она окрасилась в багровый цвет. Или «Back & Forth» — размышления на тему капо, то есть заключенных концлагерей, которые шли на сотрудничество с немцами в период Второй мировой войны. К сожалению, мне сложно объяснить, про что песни с предыдущих альбомов. Когда иностранный язык и страна реализации не англоговорящая, я подумал, что важно найти какие-то опорные точки. Не то чтобы музыка создается для того, чтобы ее пояснять, но некий компромисс было решено реализовать в более подробной работе над текстами.

— В твоей дискографии есть полностью русскоязычный альбом «Черный кабинет», которым ты остался недоволен. Почему?

— Да, у меня много вопросов к этому альбому. Мне нравятся некоторые аранжировки и звук отдельных песен, но то, что было изображено в плане текстовой нагрузки, создания образа лирического героя и действительности посыла, у меня вызывает некоторое сожаление. Альбом писался очень долго и тяжело. Я «повелся» на вопрос «А почему не на русском?» и выдал достаточно слабую работу с текстом. Плюс абсолютно неверно найденная корреляции музыки и музыкальности слога. У меня абсолютно нет никаких проблем с частью «Orchids», то есть со следующим альбомом, где есть пара авторских номеров на русском, но совершенно с другой музыкой. На «Черном кабинете» была взята за основу западная традиция — блюзовые и фолковые основы, которые никак не работают (в моем случае) с языком. Как только было решено утемнить музыку, сделать ее более атмосферной и отказаться от привычных гитарных соло, грувов, «качающих» басов, текст заиграл во всей своей драматичности. И, конечно, по части музыкальной грамотности альбом опоздал и попал абсолютно не в свое время. Меня, безусловно, очень радует тот факт, что у этого альбома есть свои поклонники, и многие мне намекали, что все вышеописанное — это лишь мои мысли, которые связаны с личными переживаниями и никак не отражаются на восприятии альбома. У меня есть идея создать отдельный проект под русский язык, но если часть «Orchids» слушается достаточно угнетающе, то новые русскоязычные песни еще глубже копают в ту сторону и работают уже в полях авангарда и музыки мышления.

— Мне тоже кажется, что на английском ты звучишь органичнее. Это вообще извечная тема для дискуссий — насколько русский язык подходит для нерусской музыки. У кого из современников, на твой взгляд, хорошо получается работать с языком?

— Есть действительно талантливые ребята, которые хорошо работают с языком. «Дайте танк (!)» — пожалуй, одни из них. Отличная, на мой вкус, корреляция «музыка + текст». Это не похоже на тот жанр, в котором мне хотелось бы работать в сольном творчестве, но мне нравится эта музыка, и я всегда рад поработать с ней как человек извне. Elektromonteur отлично справляется с вымышленным образом городского страдальца, где лирика очень тонко балансирует между сатирой и действительно глубокими размышлениями. Группа «Свидание» хорошо романтизирует винтажно-меланхоличный посыл. Я рад, что Антон Рипатти из Babakaband начал работать с русским языком. Он у него свой, и там, где наклеивается рифма, Рипатти уводит слог абсолютно в другую сторону. Это если из молодых современников. А на постсоветском пространстве выделю Петра Мамонова, к примеру. При всей сюрреалистичности образа он может выдавать сильные образы, не прибегая к пафосным метафорам или очень профессионально их обходя. Дмитрий Озерский пишет очень красиво и ярко для Леонида Федорова и «АукцЫона». И Олег Гаркуша тоже достаточно глубок в своей природе.

— Почти все твои релизы вышли на лейбле Zamkom Records. Расскажи о нем.

— Когда тебя не берут на лейбл, ты создаешь свой. Так началось сотрудничество с Zamkom Records. Честно говоря, функция лейбла сейчас очень размыта — можно и самим оказать услуги в заказе тиража и его дистрибуции или в промокампании альбома. Интернет раскрыл многие пространства для этого. В Zamkom Records входят четыре человека и один лягушонок (символ Zamkom Records. — Ред.) — Зеленый. Последний занимает управленческие позиции, а мы работаем. На данный момент все еще нельзя назвать Zamkom Records полноценным лейблом — я не рискну браться за реализацию проекта, потому что знаю, что у меня сейчас нет большого ресурса, а делать кое-как не в моих правилах. Но мы всегда рады оказать услуги в продюсировании записей и альбомов, создании видео, сведении, мастеринге и т.д. Пока мы работаем именно таким образом.

— Ты записал сольный альбом Олега Гаркуши «23». Как вы познакомились?

— Мои давние знакомые были причастны к созданию арт-центра «Гаркундель» в Санкт-Петербурге. Я долго думал, как можно помочь Zamkom Records в обозначении себя как живого и движущегося организма. Было решено предложить Олегу идею о том, чтобы сделать сингл в стиле музыкального ландшафта. Некоторые «летающие» музыкальные образы на стихи Олега. Но в ходе беседы мы решили, что можно подумать и над альбомом. Эту мысль Гаркуша одобрил, и я начал работу, которая потом займет больше года. Первые три-четыре месяца я бился над формой и фактурой записи. Было ясно, что Олег — не Дин Мартин, но имеет свой голос, свой тембр и свою диспозицию. Я долго не понимал, куда двинуть мысль: либо в сторону авангарда, либо в сторону рока. В итоге мне стало ясно, что моя творческая пропускная способность оказалась очень ограниченной. То есть вокруг строились стены из стандартных форм, обыденных гармоний, номинальных мелодий. Абсолютная закостенелость. Очень понемногу и постепенно я начал ломать эти привычные рамки — мне помогли авангардная школа, импровизация, развитие техники и широты музыкальных ходов. Я осознал, что чем более «неправильно» будет сделана музыка, тем больше она будет подходить проекту. Поэтому на альбоме очень много деталей и мелочей. К примеру, песня «Фантазия» — она записана поканально, но я решил сыграть с самим собой в игру: каждая дорожка игралась только один раз при наличии готового барабанного паттерна. Первым вошло пианино — все идеи по гармонии были придуманы в момент записи, партии гитары, телефонного терменвокса, перкуссии и органа играют так же, только в рамках одного дубля. В условиях игры также обозначалось следующее: если мне нужно переписывать что-то, то я удаляю полностью этот трек и больше не возвращаюсь к нему. Но вроде бы получилось. Или песня «Волшебные речи». Она мне казалась слишком прямой, очень приторной. Я решил повысить скорость и питч песни искусственным путем и тем самым создать некоторое нетривиальное ощущение от песни за счет тембрального искажения.

— Как с Олегом работается?

— Он — достаточно приятный человек, ему нравится все это по-настоящему. Процесс записи включал в себя три этапа: подготовительный, первая сессия (летом 2018-го) и вторая сессия (зимой 2018-го). Записывали вокал Олега в «Гаркунделе». Он — человек первых двух дублей. В них создается его природное ощущение. В последующих дублях он начинает обдумывать происходящее, но реальная его сущность кроется во внезапности. У меня были идеи по вокальным линиям, но я всегда предлагал Олегу услышать музыку и попробовать что-то сделать самому внутри этой мелодии. Так сочинилось очень много идей внутри песен. Первая сессия была наполнена людьми, что-то происходило в «Гаркунделе», и все были воодушевлены — готовится что-то новое и свежее прямиком из Петербурга, дебютный альбом Олега Гаркуши! Легкое волнение висело в воздухе, мы планировали сделать релиз уже осенью 2018-го, но Олег ввиду своих личных предпочтений решил расширить трек-лист альбома. На второй сессии мы уже писались вдвоем — тонкий и интимный момент, как мне показалось. Вышли достаточно серьезные и глубокие песни.

— Ты сейчас в туре в поддержку «Monochrome». Расскажи, как он проходит.

— Прямо сейчас отыграны несколько акустических концертов и один концерт с группой. Так случилось, что новый материал более медитативный, он больше кормит внутреннюю часть человека, нежели внешнюю. Но мне кажется, что очень хорошо подобран состав, сформирован балансирующий сет-лист и атмосфера внутри группы достаточно теплая и приятная. Существует некоторое воодушевление, потому что нам кажется, что мы прикоснулись к профессионально сколоченным выступлениям в плане саспенса и смысловой нагрузки. Мне раньше было тяжело петь в нижнем регистре, а средний и высокий предполагают все равно скорее эмоции на концерте, нежели глубокую позицию. Поэтому по итогам все концерты превращались в рок-н-ролльные шоу, где было очень мало места развитию мышления. Было громко, весело, быстро, но язык песен изменился, и стало ясно, что мой лексикон не пополнен. Поэтому на этот тур мы решили продумать многие аспекты вокруг живого исполнения песен, а именно: динамические распады, ритмические уловки, перформативные ходы и т.д. У нас нет своего бэклайна, звукорежиссера, света и пр., но мы счастливы, что потихоньку разобрались с тем, что извлекается из инструмента и как дружит между собой. Это первый шаг в сторону качественных и добротных концертов, после которых не стыдно перед зрителем.

— Помимо тебя и твоего бенда у нас в стране существует достаточное количество англоязычных коллективов, делающих качественный ретророк. Не стилизацию, а именно оригинальный авторский материал. Наверняка тебе знакомы такие имена, как The Jack Wood, Junkyard Storytellaz, Sun Q, Underhood и другие. Но залов больших они, как правило, не собирают, хотя многие играют годами. Почему так? Только ли в языке дело?

— У каждого свой вектор развития, свои возможности и ресурсы. Я хорошо знаком с творчеством всех вышеупомянутых групп, но при пристальном взгляде можно заметить, что по своей природе они разные. Это, мне кажется, здоровое явление. Дело тут, безусловно, отчасти в языке, но также и в достаточно закрытом медиапространстве, в общем культурном развитии, инфраструктуре, обеспечении необходимыми ресурсами и т.д. Атмосфера изменилась в отношении русскоязычных групп, и по факту петь на английском языке в 2019 году — коммерческое самоубийство. Что касается меня, то новый альбом был осознанно сделан на английском ввиду запросов на проведение концертов не только в России, но и в некоторых странах Европы. Во время тура с Миджем я прекрасно осознавал, что передо мной каждый день 500–600 человек, говорящих на немецком языке, и я им хочу что-то дать услышать. Если бы я изъяснялся на русском, то это было бы примерно так же, как мы бы услышали венгерскую группу Omega или Горана Бреговича. У этого есть свое место, но в моих задачах — «космополитизировать» творчество. И здесь мне не хотелось бы давить на свою «русскость». Потому что с этим хорошо справляются, к примеру, Shortparis — «Let's go to see those crazy Russians». Люди приходят на концерты вышеупомянутой группы и видят отлично склеенный перформанс, в котором язык изложения расширяется до языка тела, исторического языка и многих других форм. Это их задача. Так как я не обладаю никакой склонностью к подобному способу передачи своих переживаний, то предполагаю, что моя музыка может быть просто классическим роком, на который приятно, надеюсь, сходить вечером после работы. Просто парень живет в Жуковском, но он может добраться до любой точки мира, и мы устроим вечер в компании блюза и джаз-рока и в ретроатмосфере. И здесь, я думаю, нет правильного пути. Они все правильные. И все одновременно неверные. Что-то явно происходит здесь, но никто не знает что. Мистер Джонс знает (отсылка к песне «Ballad of a Thin Man» Боба Дилана. — Ред.)!

— Если, скажем, через 10 лет на твои концерты будут приходить 100 человек, тебя это сильно будет расстраивать?

— Я думаю, что нет. Особенно нет, если это стабильно будет происходить в разных городах, на что сейчас и направлена работа. Самое важное — чтобы слушатели оставались удовлетворенными после концертов. Все ради них. Обычно я замечаю, что зритель — это зеркало группы или музыканта, а также их музыки. Поэтому, когда на концерты приходят достаточно интересные, глубокие и самодостаточные зрители, играть для них — большая честь.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!