Анна Пингина: «Нужно делать как все, потому что все не могут ошибаться»

С 28 по 30 июня в селе Бунырево в Тульской области пройдет очередной фестиваль «Дикая мята». Наряду с Primal Scream, «Аквариумом», «Мумий Троллем» и «Альянсом» там выступит Анна Пингина, певица с уникальным вокалом и огромным опытом работы в отечественных мюзиклах и на фольклорной сцене. Весной Борис Барабанов встретился с Анной Пингиной в Японии, где певица провела последние годы, и расспросил об устройстве японского шоу-бизнеса и участии в шоу «Голос».

— Анна, я вас знаю как российскую певицу, которая занимается фольклором, и только вот в прошлом году узнал, что вы в Японии.

— Когда мы записали второй альбом «Ахимса» (2013), он получился по звуку не таким, каким бы мне хотелось, — мне не хватило времени. И я вдруг поняла, что я не могу, не имею ресурсов что-то потом сделать с этим альбомом. Я — такой музыкальный червь. Мы копались, копались, что-то делали, делали, потом сделали наконец — и такие: «А что с этим делать?» И на тот момент эмоциональные и все прочие ресурсы были поглощены этим альбомом, а еще нужно было что-то кому-то куда-то показывать, как-то продавать. И я поняла, что не умею этим заниматься. В итоге не было никакого резонанса совершенно. Меня это дико расстроило, причем я разозлилась, в первую очередь, сама на себя, потому что есть некий «ребенок», которому я не смогла ничего больше дать, кроме как его, простите, родить. И в этот момент летом, как раз после презентации альбома, я поехала в Японию. Здесь уже находился по работе мой муж. Я долго размышляла, что вот я могу делать музыку, но не могу делать ничего после, я не в состоянии об этой музыке всем рассказывать. Я как-то расстроилась и подумала: а что, если попробовать как-то по-другому? И возникла эта тема Японии. А потом родился ребенок, и мы подумали, что как раз неплохое время, когда можно что-то сделать. Когда я готовилась к рождению ребенка, я поняла, что в определенный период времени особо ничего делать не смогу. Так почему бы не использовать это время для чего-то интересного? Какое-то время мы потусили в Лондоне, подали документы на японские визы — нам нужны были длинные, и нужно было ждать. Мы подумали: «О'кей, не получится — останемся в Лондоне». Получилось — ну ладно. Нам сказали, что вообще-то Япония — очень крутое и удобное место для житья с маленькими детьми. Они заинтересованы в большей рождаемости, потому что население стареет. И они сделали всё: в каждом торговом центре есть несколько кормильных комнат, оборудованных не только креслами, но и светильниками, всякими удобствами... Меня подкупила природа, спокойствие… существование природы настоящей, а не выхолощенной, соседствующей с урбанистичными частями мегаполиса. Когда приедете еще раз, я вас обязательно потащу смотреть японские дома — все очень просто, натурально. Страна-то изначально вообще небогатая была. Продуманность, близость природы — это подкупает.

— То есть в Японию вы поехали, прежде всего, в поисках комфорта?

— Скорее, как человек, понимающий, что музыке сейчас отдать себя не может в полной мере и что есть существо, которое нужно выпестовать до какого-то возраста, а потом мама уже будет заниматься чем хочет. Япония оказалась удобной для этого. С маленьким ребенком нет времени на многое. Вот я позволила себе гончарство: ездила заниматься в район Сибуя к тетушке, которой уже за семьдесят. Я училась японской гончарке по-настоящему, как учат в Японии. На самом деле это не раз — и тебя к прессу, к гончарному кругу допустили. Я полгода лепила руками. Есть у них такая методика, когда тебе толком не объясняют, только показывают. Хотя все можно объяснить за пару мастер-классов. Зато мне интересно, что я это все прошла. Помню, спросила ее: «А чего же у вас нет сайта, вы не выставляете свои работы?» Она сказала: «Мне не нужны деньги». То есть ей просто прикольно этим заниматься.

— Но в итоге вы начали заниматься в Японии своей профессией?

— Когда я поняла, что уже могу доверить сына на несколько часов своей маме или няне, первое, что я сделала, — продолжила писать. Написала кучу всего. Сейчас у меня материала просто адское количество скопилось и продолжает копиться. Xочется сделать продолжение того, что я делала в России с бандой, но камерную историю, какие-то версии своих уже известных песен с фортепьяно, роялем. Есть песни и для какой-то электроники, которую очень чешутся руки сделать. Сейчас я в таком состоянии — «За что хвататься?» Хочется все, но, как мы знаем, если хвататься за все, то ничего не получится хорошо.

— Что вы записывали для аниме?

— Аниме называется «Darling in the Franxx», по-японски звучит как «Да:рин ин дза Фуранкусу» — в общем, японцы любят забирать английские названия, адаптировать так, чтобы было удобно. Японский язык по звучанию гораздо ближе к русскому, чем к английскому, им по-русски проще говорить.

— Как вас нашли для этой работы?

— Меня нашли очень интересным способом. Люди, занимающиеся саундтреками для игр и аниме, — это огромная индустрия. Такого больше нигде нет. Композиторы этих 12 или 24 серий, из которых состоит каждый сезон, должны написать 40—60 оригинальных композиций.

— Для каждого сезона?

— Да. Их надо, в принципе, родить из головы, а потом еще сделать оркестровки. Есть несколько компаний, которые отбирают певцов. Они очень тщательно следят за тем, кто новый появился, что происходит, кого еще можно припрячь и так далее. Вот таким образом нашли меня.

— Где нашли?

— По-моему, на афише концерта в Фейсбуке.

— Вы здесь играли концерт? Для русских?

— Я здесь периодически играю сольные концерты, но для японцев. Я долгое время была вне русского комьюнити. Не хочу сказать ничего плохого про русское комьюнити, но, по правде сказать, мне как-то встречать его здесь не случалось. Нужно понимать демографию тех русских, что сюда приехали.

В Японии действует устаревшая, но все еще сильная система продюсерства.

— Дальневосточные?

— Да. И это своя специфика все равно. В общем, я играла концерты для японцев в клубах. Клубы в Японии — это особая тема. Клубов вроде «16 тонн» очень-очень мало, почти нет. Есть сильно меньше: максимум 100 человек. А потом сразу идут клубы на полторы тысячи или больше. Шоу-бизнес здесь совершенно другой, не такой, как в России, не такой, как где бы то ни было. Алгоритм работает по-другому. Погрузившись в эту систему, изучив ее, ты понимаешь, что в России все еще хорошо. Прямо очень хорошо. Основная масса музыкантов в Японии вынуждена играть в клубах, где собирается максимум человек 30.

— А бары — человек на пять?

— Да-да. Это связано с тем, что в Японии действует устаревшая, но все еще сильная система продюсерства. Они не понимают другого пути.

— Инди не существует?

— Есть, но в андеграунде и воспринимается именно маргинально. Хотя там гораздо больше естественного, более интересного, чем в сфере idols, в герлз- и бойз-бендах, даже в рок-бендах, которые либо представляют собой кальку с Запада, с такой условной Америки, либо просто бездарны. Такие люди, как Рюити Сакамото, — это, скорее, исключение из правил. Система продюсеров умирает. Они это понимают. Но они ничего не могут сделать. Когда-нибудь это все равно сойдет на нет, но они изо всех сил мешают этому процессу. Эти продюсеры действительно влиятельные, очень сильные. Плюс сами японцы устроены так, что желания слушать что-то новое, интересное у них гораздо меньше, чем в России. У этих бойз-герлз-бендов действительно много поклонников, которые за ними ездят, и это круто, это прикольно. Но за этим нет музыки, за этим есть только культурная традиция. Им прикольно смотреть на маленьких девочек, которые двигаются в школьных платьях. Есть такое… не то чтобы «лолитство»… это культурно обусловлено. Молодость всегда ценилась, но в итоге это выродилось в такую уродливую форму. Плюс из-за того, что японцы — очень социальные существа, даже если появляется кто-то крутой, у которого нет продюсера, они не поймут, что это круто, пока им не скажут: «Смотрите, дорогие японцы, это круто». И тот, кто скажет, должен быть очень большим продюсером, весомой фигурой. В принципе, это везде работает, но тут это гипертрофированно.

— Человек будет сомневаться, правильно ли, что ему это нравится, если ему не сказали, что это хорошо?

— То есть типа «да, мне нравится, интересно, но это не было спущено сверху…» Нужно делать как все, потому что все не могут ошибаться. И они всё делают как все. С одной стороны, это большой плюс: все не мусорят, все вежливые. А другая сторона этой медали — не поощряется и даже порицается любое проявление инаковости, дерзости. Это везде, начиная со школы. Это даже не американское «не высовывайся» выскочке, это чуть-чуть другое. Это выросло из буллинга, это выросло из классового общества, закрытого, островного. Их можно сравнить по количеству комплексов с англичанами, но Англия не была закрытой, а Япония была, и очень долгое время. Пока к ним не приплыли и не сказали: «Ну-ка давайте открывайтесь». А они такие: «Ой, а в мире что-то происходит? Ой, приплыли на кораблях?» У них «ой» — на все что угодно, что в мире происходит, а у них еще нет. Они стали учиться, копировать и очень преуспели в этом.

— Объясните: система клубных выступлений отличается от московской, потому что она тоже должна каким-то образом быть вписана в структуру продюсеров? А если нет, то нет карьеры?

— В принципе, все так и есть. Я разговаривала на эту тему с огромным количеством музыкантов. И японских, и неяпонских, иностранцев, которые приезжают из Канады, из Лондона, из Австралии, — они все говорят одно и то же. Для японских продюсеров главную роль играет то, что артист сам смог себя поднять до того уровня, когда все о нем говорят, и тогда этот артист достоин того, чтобы им занялись. В этом, конечно, есть противоречие. Один из моих приятелей, Акари, делает некий вариант старой стилистики «энка» — чтобы проще было понять: это музыка, которую в ранние годы делала Эдита Пьеха. У нас эта стилистика исчезла, а в Японии культивировалась. Конечно, это слушают люди пожилого возраста, но они это слушают. У нас все ушло в эстраду, в 80-е и т.д. А в Японии — нет. Есть даже такой мальчик, забыла, как его зовут, афроамериканского происхождения и внешности, который эту японскую энку поет — прекрасно поет, без акцента. Вернемся к моему другу. Акари делает очень приличную помесь попа и вот этой энки, у него неплохой голос, я бы сказала, отличный для японских голосов. Мы подружились. Так вот, он дает концерты в крошечных клубах на 8—10 человек. Мы пришли на его концерт, и с нами было от силы человек восемь. И он провожал каждого, говорил «спасибо». Если вы будете путешествовать по Японии и поселитесь в каком-нибудь рёкане (это такая традиционная японская гостиница), то хозяева этого рёкана будут вас провожать, пока вы не скроетесь за горизонтом. И Акари таким же образом провожал всех по очереди, и нас в том числе, с поклонами, стоял, пока мы не скрылись из виду.

— Сколько стоит билет на такой концерт?

— Где-то две с половиной тысячи иен, то есть полторы тысячи рублей. Ему платят за такой концерт примерно 10 000 рублей на наши деньги, а если с ним играет музыкант, то эквивалент 5000 рублей — минимум, за который он согласится работать. В случае работы с группой они пытаются увеличить стоимость, чтобы на каждого пришлось приблизительно по 10 000, но это нечасто бывает. Они вынуждены играть по таким маленьким местам. Есть вокалист, который поет в аниме, он популярен, но играет в таких маленьких клубах под другим именем. Когда я спрашиваю: «Почему ты популярен, но не хочешь обнародовать свое имя, сказать, что ты — это ты?» — он говорит, что нельзя. В аниме он поет одно, в клубах на 20 мест — другое. И это считается нормальным, они все равно играют. Мне непонятно — зачем. Максимум, на что могут рассчитывать такие музыканты, — это какие-то собственные фестивальчики — несколько групп вместе, чтобы было больше людей в зале.

Нет интереса к персоне, персона — это даже плохо.

— Получается, что кто-то из продюсеров, занимающихся саундтреками к аниме, нашел в Фейсбуке объявление о вашем концерте?

— Да он полез поискать, что я такое конкретно пою, ему понравилось, он показал композитору, ей тоже понравилось. Мы с ней нашли общий язык. Но, в принципе, любые музыканты в изначальном понимании японской культуры — это челядь, это не искусство. Так было, так и осталось в глубокой подкорке. Музыкант — это прислуга. Опять-таки: откуда родился феномен больших бойз-бендов? Понимаете, в Японии построен капиталистический социализм. Нет интереса к персоне, персона — это даже плохо. Система изначально, с самого детства настроена на уравниловку, и в этом имеется огромное количество плюсов. Здесь нет телешоу, построенных по принципу конкурса. Людям интересно наблюдать, как кто-то что-то делает. Но никто не оценивает индивидуальность. Никто не позволит себе сказать: да, этот круче, чем тот. Даже если он думает, что этот действительно круче. Idol в западном мире — это один, а здесь idols в группах — это множество. Много одинаковых девочек и мальчиков с минимальными различиями. Когда я сюда приехала, я думала: наверное, здесь какой-то интересный музыкальный движняк. Но когда начинаешь больше разбираться, то понимаешь, что есть какие-то отдельные интересные люди, а самого движняка не существует. И связь «артист—аудитория» отсутствует. Они, например, не знают, что есть огромная аудитория в России. Профили во «ВКонтакте» делают русские артисты и сообщества. Композитор Хироюки Савано, который пишет для огромного количества аниме и игр, молодой парень, не знает о существовании посвященных ему пабликов во «ВКонтакте». Когда я послала ему ссылку на сообщества, он очень удивился. В Японии все другое. Самый популярный мессенджер — LINE. Это мессенджер, являющийся при этом еще и лентой, плюс они используют Фейсбук и Твиттер. Вообще в Твиттере здесь гораздо больше всего происходит.

— Ваше аниме крутое?

— Да, это крутое аниме. Его сделал человек, принимавший участие в создании, кажется, «Призрака в доспехах» или чего-то подобного уровня.

— Была же история о русской певице Ольге Яковлевой, которая записала тему для «Призрака в доспехах». В Японии ее звали Орига.

— Она, к сожалению, этот мир покинула в тот год, когда мы прилетели сюда. Она была в этой системе, была скована этими правилами, обязательствами, задыхалась буквально и в итоге уехала из Японии в Канаду. Меня часто с ней сравнивали, и я не знала, кто она. Полезла посмотреть — да, есть корреляции, потому что она использует некие техники вокала, которые я тоже использую, и я понимаю, почему говорят, что мы похожи. Она работала с самой известной женщиной-композитором для этого аниме — Ёко Канно. Ей было позволено самой написать текст. Когда я поняла, что не смогу с ней встретиться и поговорить, я стала смотреть интервью, чтобы понять, что это был за человек. После того как она переехала в Канаду, она превратилась в другого человека, у нее просто жизнь заново началась. А потом — бабах — рак легких.

— Можно сказать, что вы в Японии зарабатываете записью и исполнением музыки?

— Это разовые истории. Скорее, хобби. Зарабатывать музыкой здесь невозможно. Ситуации, когда я спела для сериала и сразу получила море предложений, нет. Нет никакого контракта со студией, которая его выпустила. И они не заинтересованы никого пиарить. Имена тех, кто там поет, появляются исключительно в бумажках, не в титрах.

— А песни оттуда исполнять можете?

— По договоренности. Если я приду и спрошу и они скажут, что не против, то да. Ориге не позволяли. Если видео, где она просто поет а капелла с микрофоном. В наушниках у нее фонограмма, а в зал идет только голос, ибо фонограмма принадлежит компании. Для нас это удивительно: вроде бы музыка должна зарабатывать. Но основная масса того, что делается в японской музыкальной индустрии, делается людьми с недостаточной для этого квалификацией. Они просто оказались в удачном месте в удачное время и ничего более. Я столкнулась с тем, что, например, продюсер, который тебя записывает, не понимает, как нужно работать с вокалистками. Я не хочу ничего плохого сказать, может быть, другие вещи он понимает. Но, когда я спрашиваю у супервайзера, всегда ли так, он отвечает: «Да-да-да. К сожалению, извините, у нас так».

— У вас нет агента, который вас продвигает как певицу?

— Нет. Как певице мне здесь невозможно продвигаться — просто потому, что здесь есть эти самые продюсеры, хотя по-нашему они бы, скорее, назывались промоутерами. Эти промоутеры занимаются разными коллективами — от классики, неоклассики до хоров и т.д. Они работают на очень разную аудиторию. Японцы всеядны как аудитория, им интересны очень многие вещи. Когда я делала свои первые концерты, мне сначала предложили делать их в маленьких местах человек на 30, и туда человек 40 набивалось. Им просто было интересно: а что это такое приехало? Поет там что-то на своем русском языке. Для них это экзотика, а на экзотику падки все японцы. Здесь принято, если ты поешь не на японском, делать некие «объяснительные» листики, где про каждую песню написано, о чем она. Это помогает им погрузиться в смысл. Мне было интересно понять, что такое японская аудитория. Я сделала вывод: да, они будут приходить, можно придумать, каким образом делать рекламу. Но я поняла и то, что креатива, к которому я привыкла, тоже, в принципе, нет. И роста для меня здесь практически нет, к сожалению. С тобой будут с удовольствием сотрудничать, пока ты понятен. Японской карьеры как таковой у меня нет. Есть несколько проектов, где я участвую, они мне интересны так или иначе, но на том уровне, на котором мне это нужно. Либо я не нашла таких своих-своих людей, с которыми можно что-то делать, либо их не существует. Я склоняюсь к последнему. А мне всегда интересны некая степень коллаборации, варка идей, подстегивание друг друга, что-то такое, что вырастает, когда ты говоришь на одном языке с человеком твоего уровня, не только технически владеющим инструментом и стилистикой, а еще и способным говорить креативно.

— Что заставило вас принять участие в шоу «Голос»?

— Это произошло как раз тогда, когда я поняла, что соскучилась по росту. И я хочу, чтобы понимали, о чем я пою. Основная масса моих песен нагружена смыслово. Моя публика делится на две части. Одна — это те, кто писал мне: «О чем твои песни вообще? Какой-то набор слов непонятный». И другая — люди, которые пишут: «Боже, какие глубокие тексты с двойными, тройными, десятыми смыслами». Да, я их перегружаю, но так мне интересно просто. Перегружать не в лоб, а какими-то такими пластами, делать сетку, через которую, может быть, даже не ухо и не мозг, а какая-то подсознанка цепляет то, о чем я хочу сказать. В общем, мне просто захотелось вернуться в музыку в России. И я подумала, что нет лучшего способа это сделать, чем заявить о себе на более широкую аудиторию. Я подумала, что «Голос» — это хорошая история. Годом раньше певица Анаит Погосян спела там мою песню «Ласточка». Я удивилась тому, какая реакция может быть на такого рода музыку. До этого я, конечно, получала некоторое количество прекрасных отзывов, но это не было прямо вот так, в лоб, что да, это интересно большому количеству слушателей.

— У вас был выбор, к какому наставнику идти; почему вы выбрали Басту?

— Состав жюри нам объявили за день до слепых прослушиваний. Я не была готова конкретно к этим людям. Никто не знал, кто это будет. Мне в то время было очень интересно работать с электроникой, и единственный человек, который был представителем этой вот электронной истории в жюри, — Вася. Насколько я потом узнала, половина последнего альбома Трики была сделана в его студии. Я не могла этим не проникнуться, естественно. Участие в «Голосе» было положительным опытом для меня. У нас с Васей сохранились нормальные отношения. На «Мяте» мы выступаем в разные дни. Кое-какие мысли о совместной работе есть, но я его пока не трогаю.

— Дальше вы будете жить на две страны?

— Да, я начинаю жить на две страны; до этого я жила только на Японию — играла концерты, делала свои проекты. Есть несколько проектов с электронными музыкантами. После «Голоса», нет, даже до «Голоса» я поняла, что я гораздо больше времени хочу проводить в России, у меня теперь есть больше возможностей это делать, семейных и всяких остальных. То, что я хочу записать сейчас, было написано еще несколько лет назад в России; если я это не издам, у меня мозг взорвется.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!