Земфира: старше на жизнь

На днях исполнится ровно 20 лет с момента выхода дебютного альбома Земфиры. Мы публикуем ее первое большое интервью, данное Андрею Бухарину для журнала «ОМ» за несколько месяцев до этого знакового события. И сопровождаем его сегодняшним комментарием автора.

Если быть точным, дебютный альбом Земфиры был презентован 8 мая 1999 года, на два дня раньше даты официального релиза, — историческим концертом в клубе «16 тонн». Но апрельский номер журнала «ОМ» уже вышел с ней на обложке — заставшие те времена, думаю, помнят, что тогда это значило для артиста немало. Откуда только бралась у нас эта уверенность, что начинающий артист выстрелит, непонятно. Хотя уже на уровне демокассеты с записями под гитару талант совсем молодой девушки из Уфы был очевиден.

Кроме того, в нашем стремительном цифровом мире, где любой хайп тает чуть ли не на следующий день, стоит напомнить, что в прошлом веке толстые глянцевые журналы делались удивительно долго, да и печатались они по большей части за границей. Так что главную историю апрельского номера я готовил месяца за два-три — по всей видимости, где-то в феврале.

Для меня это стало логичным продолжением истории с «Мумий Троллем» (его мы, то есть журнал «ОМ», также поддерживали с самого начала), причем повторилась она с настолько поразительной точностью, что меня не оставляло ощущение дежавю. Конечно, связано это с тем, что продюсером в обоих случаях («Мумий Тролля» и Земфиры) оказался один и тот же человек — Леонид Бурлаков. Но все равно: и артистам, и продюсерам, и журналистам — да кому угодно — такой джекпот обычно не выпадает дважды, это большая редкость.

Интервью проходило в съемной квартире Бурлакова в Солнцеве. Земфира произвела на меня самое прекрасное впечатление — знаете, в начале карьеры они все пушистики. Но девушка и вправду демонстрировала чудеса адекватности и трезвости ума. Да и мне, конечно, было приятно видеть, каких читателей мы вырастили. Земфира покупала «ОМ» с его первого номера (октябрь 1995 года), и, собственно, таким образом имя журнала и попало в текст одной из песен альбома («Румбы»).

Вскоре вся страна слушала эти искренние, пронзительные песни, пронизанные подлинно весенней свежестью. Успех был ошеломительный и в чем-то необычный — в конце концов, многие поп-записи тоже расходятся огромными тиражами, но Земфирой тогда заслушались самые разные социальные слои: можно сказать, что на ее счет почти сразу сложился общественный консенсус. Очарован был и я.

Знаете, в начале карьеры они все пушистики.

Триумфу не могли помешать ни сомнительные, отдающие рестораном аранжировки, ни убогий дизайн обложки альбома. Насчет последней — как и в случае с «Морской», это был самый настоящий самопал. В ближайшем солнцевском магазине товаров для дома был куплен рулон обоев в идиотский цветочек, поверх которых недрогнувшей рукой было выведено «Земфира», — и все, дизайн был готов.

Впрочем, с дизайном подкачали и мы. Некоторое время спустя в Риге на одном музыкальном форуме ко мне подкатила незнакомая эффектная, коротко стриженная блондинка и тоном нелегкого наезда сказала: «Что это ваш Алишер сделал с моей любимой певицей?» Имелась в виду как раз наша съемка для обложки с Земфирой. Я удивился подобной манере знакомства, поскольку тогда не знал, что Настя Калманович (а это была она) являлась в то время женой местного олигарха. Вернее, не то чтобы местного, а литовско-латвийско-израильско-российского — крупного бизнесмена, среди прочего — владельца баскетбольного клуба «Жальгирис» Шабтая фон Калмановича, отсидевшего в свое время больше пяти лет в израильской тюрьме за шпионаж в пользу СССР. В конце нулевых его застрелили в Москве где-то на Красной Пресне.

Так вот, Настя была права. Наш стилист Алишер, очень талантливый парень из Узбекистана, ставил журналу съемки и находил для нас великолепных моделей, которые становились международными звездами, — к примеру, Наталью Шиманчук или девушку Бонда Ольгу Куриленко. Этот мастер провокационного гламура просто не справился с Земфирой, и съемка и вправду была провальной. В этом смысле мы реабилитировались год спустя, когда вновь поставили ее на обложку — уже как состоявшуюся звезду.

Кстати, это был первый звоночек для Бурлакова. Только позже, вспомнив этот эпизод, я понял, что уже тогда, в самом начале, Настя Калманович положила глаз на Земфиру. События развивались стремительно, и вскоре Земфира легко рассталась со своим первым продюсером, и ее непосредственными делами стала заниматься Настя. А главную роль в оттеснении Бурлакова сыграл могущественный руководитель Первого канала Константин Эрнст, который тогда много внимания уделял музыкальному бизнесу.

В эту закулисную борьбу я не вникал, так что точной информацией не обладаю. Но в любом случае 23-летняя Земфира, не по годам хваткая в делах, двинулась туда, где было больше денег и влияния.

Впрочем, легко с Земфирой не было никому. Через какое-то время тандем Земфира—Калманович тоже, в свою очередь, распался. А в 2007 году Земфира в неуклонном движении к полной независимости сделала ручкой и Первому каналу в лице его рекорд-структуры Real Records, в нарушение контракта продав новый альбом «Спасибо» ИД «Коммерсантъ». Собственно, песня «Господа» с этого альбома и посвящена Эрнсту с приближенными: «Господа, <…> вам достался противник безбашенный / молитвами вашими».

С тех пор тоже уже много воды утекло, все кардинально изменилось в мире и в музыкальной индустрии, но Земфира осталась верна себе. Есть у меня подозрение, что к концу года она попытается совершить громкий камбэк с новым альбомом, а потом и большим туром. Но меня, признаюсь, это мало волнует. Хоть я и считаю всю эту историю своей профессиональной журналистской удачей, сегодня я смотрю на события тех далеких дней с изрядной долей скепсиса и многое оцениваю иначе. Это, я считаю, нормально: человек с возрастом должен все же развиваться, эволюционировать и обладать уже оптикой, отличной от общепринятой, среднестатистической. Не буду развивать эту тему. Но история меж тем остается историей.

Земфира: старше на жизнь
(журнал «ОМ», апрель 1999 года)

Сейчас, когда я пишу эти строки, Земфиры еще никто толком не слышал, кроме людей внутри шоу-бизнеса. Лишь на «Нашем радио» в тяжелой ротации крутится песня «СПИД», которая, кстати, не отражает в полной мере ее творчества. Еще одна песня — «Ракеты» — открывает сборник прогрессивной музыки «У1». Но пока журнал будет печататься в типографии, о Земфире услышат все. Клип на песню «СПИД» уже снят, второй — на песню «Ариведерчи» — будет сделан через неделю и показан первым. За это время на лейбле Ильи Лагутенко и Леонида Бурлакова выйдет ее дебютный альбом. Дальневосточный клан «троллей» становится центром притяжения молодых сил, которым успех Лагутенко помог поверить в собственные силы. Начинающие музыканты всеми способами стремятся передать свои демозаписи Илье и Леониду. И правильно делают, потому что те их слушают. В отличие от многих других продюсеров, предпочитающих производить искусственных гомункулов.

Кассету с несколькими песнями Земфиры передали Илье на последнем «Максидроме». Бурлаков сразу перезвонил в Уфу, откуда она родом, и попросил прислать еще, потом еще. Благо у Земфиры оказалось песен не на один альбом. Затем потрясенный Бурлаков сказал ей: «Приезжай вместе с группой, через неделю начинаем писать альбом». Его писали на студии «Мосфильма», сводили в Лондоне на излюбленной «троллями» Beethoven Street Studio с Ильей и Крисом Бенди, продюсером всех альбомов «МТ».

Пока я слушаю его на CD-R и понимаю, что талант такой безусловной силы может прийти только из провинции, из глубины нашей страны. В альбоме есть все: настоящий голос, умение петь, своя интонация, пронзительные, искренние тексты и мелодии — из 14 песен практически любая способна стать хитом. Когда Земфиру называют певицей, я чувствую в этом какую-то филологическую некорректность. Подумайте: какие ассоциации вызывает у вас словосочетание «подающая надежды певица»? Земфира все пишет сама, может играть на гитаре, клавишах, программировать барабаны, знает азы звукорежиссуры, является безусловным лидером в своей состоящей из мужчин группе. Признайтесь — нестандартная ситуация.

— Рестораны — это отличная школа.

Земфира поразительно настоящая. Уверен: пустующее много лет место Жанны Агузаровой будет занято. В отдельные моменты голос Земфиры даже напоминает голос Агузаровой, единственной женщины русской сцены, которую она слушала и любила. Из западных ее сравнивают с Аланис Мориссетт, и это оправданно, но у меня Земфира, скорее, вызывает упорные ассоциации с Пи Джей Харви. Не впрямую, не стилистически, а по силе страсти, буквально распирающей ее песни изнутри.

Земфира — пожар и ветер, земля и эфир. Земля — потому что вопреки образу «женщины на грани нервного срыва», складывающемуся из ее песен, и слухам о ее скандальности при встрече она оказалась вменяемым, способным и целеустремленным человеком. А эфир — потому что на одних адекватности, клевости и образованности таких песен не напишешь. «Ракеты летают далеко» только потому, что «стилеты засели глубоко». В строчках ее песен ловишь детали страданий, не выдуманных и не сладко-любовных. Природа настоящего таланта всегда таинственна. И раскрывать ее я даже не пытался. Не ставил себе задачей. Заглядывать в бездны я давно разлюбил.

* * *

Сидим, смотрим только что привезенный из Праги клип «СПИД». Я верчу головой — то на экран, то на Земфиру. Будто два разных человека. Рядом со мной — похожая на сутулого пацана девушка с угловатыми движениями, очень клевая, очень своя. Косметикой она не пользуется совсем. На экране же ее невозможно узнать из-за обильного макияжа, отчасти вульгарного, отчасти готического.

Мне очень хотелось съездить в столицу Башкирии, чтобы почувствовать атмосферу, в которой выросла Земфира, но времени для этого не оказалось.

* * *

— Расскажи мне про свой город.

— Крупный промышленный город, полтора миллиона населения. Своего рода столица.

— Сильный контраст с Москвой?

— Сейчас нет, у нас открыли те же магазины, что и в Москве. Можно купить журналы The Face и Q. Должна сказать, что в Москве меня почему-то больше любят, чем в Уфе. Там приношу знакомому на радиостанцию свою запись — причем ему нравится то, что я делаю, — а он говорит, что лучше десять раз поставит Blondie. Такое снисходительное отношение: человек рядом жил, рос — и на тебе.

— Понятно. Когда по ОРТ (тогдашнее название Первого канала. — Ред.) клип покажут, сразу другое отношение будет.

— Но я не хотела бы обидеть свой город. Если я долго отсутствую, сразу же скучать начинаю. Не будь этого города, людей в нем, я бы, наверное, ничего написать не смогла. Да и насчет отношения ко мне — это нормально, не знаю, как бы я себя вела на их месте.

— У тебя там много друзей?

— Нет. Зато такие, что я сама себе завидую.

— А как со свежей музыкой в Уфе?

— Все мои знакомые, зависшие по радиостанциям (а их у нас штук восемь), пользуются на халяву интернетом. Оттуда и музыку качаем — очень удобно. Обмениваешься с дружественными радиостанциями тем, что скачал этой ночью. Еще в городе есть музыкальные магазины, своя «Горбушка», знатоки-меломаны. А теперь и я вожу новинки из Москвы, из Лондона: те же Black Box Recorder, Black Star Liner — не думаю, что они и в Москве-то хорошо известны.

* * *

Музыкой 22-летняя Земфира занималась всегда. Как и полагается в интеллигентной семье (отец — учитель, мама — врач), маленькую Земфиру Рамазанову отдали в музыкальную школу, причем очень рано, в пять лет. Там ее сразу же взяли в хор и поставили солисткой. «Оказалось, — оглядывается назад Земфира, — у меня уже тогда была интонация. Поясню: талант — он либо есть, либо нет, а интонация приходит позже, когда учишься уверенно попадать в ноты». Свою первую песню она написала в семь лет. Была она, разумеется, про дружбу народов, которая за последние годы столь невероятно укрепилась.

Но дети не очень любят ходить в музыкальную школу. К тому же Земфира увлеклась баскетболом, объездила с командой всю страну и даже стала капитаном юниорской сборной России. Ей вообще всегда все удавалось, она везде выходила в лидеры. Как в ее песне: «Кто мне сказал — не получится? / Если мне хочется — сбудется».

— А насчет славы я ничего сказать не могу, потому что пока никакой славы нет.

Разрываясь между спортом и музыкой, последнюю хотела даже бросить, но мама настояла, чтобы она все же музшколу закончила. Так что Земфира продолжала долбить Листа, думая о том, чтобы завтра накидать как можно больше мячей в корзину. Доучившись до конца, она захлопнула пианино и заявила родителям, что никогда больше к нему не притронется. Но никогда не говори «никогда». В 11-м классе соревнования стали очень мешать учебе, и она резко ушла из баскетбола. Собиралась на филфак, но мудрая классная руководительница отговорила, сказав, что в этом нет ничего хорошего и если она хочет писать книжки, то сможет делать это и без филфака. И что ей с ее данными лучше продолжить музыкальное образование.

Случайно проходя мимо училища искусств, Земфира узнала, что экзамен состоится на следующий день. Она пришла, и ее приняли на эстрадное отделение сразу на второй курс.

* * *

— На моем отделении были два барабанщика, два пианиста, басист, гитарист и я, вокалистка, — вот и весь курс. А одним из самых веселых предметов у нас была композиция — музыку учили сочинять. Так, пожалуйста, к следующему уроку — 32 такта, в начале до минор, на 16-м такте модуляцию в си мажоре и в конце каденцию, как полагается. Это же ужас!

— А что, композиторов так и учат.

— Еще в училище я начала работать в ночных ресторанах. Это отличная школа. Там играть гораздо сложнее, чем когда люди специально пришли тебя послушать. Сначала страдает самолюбие: люди кушают, и ты не можешь их отвлечь. А ведь нам с напарником по 18 лет, понтовые были. Я училась делать так, чтобы люди поднимали головы от тарелок. Стало получаться, а потом наскучило. За первый год работы в ресторанах можно многое приобрести, а вот уже дальше начинаешь деградировать.

— А что играли? Репертуар?

— Играли джаз, которому нас учили в училище, из отечественного — типа «Квартала», приятные приджазовые вещи.

— Привыкаешь, что вокруг все самоучки, а ты, получается, профессионал.

— Считаю, что все-таки меня недоучили. Если ты сам не захочешь чему-то научиться, никто тебя не научит. Надо ходить и клевать преподавателей в затылок. А так — халтуркой несет.

— Тогда вопрос насчет профессионализма. Многие рокеры нигде не учились, а какие вещи после них остались. Образование джазовое не мешает?

— Вообще-то я, скорее, сама училась. Пела соул, черных «снимала». Меня так переклинило, что в ресторане я даже «Машину времени» пела со всеми соуловыми примочками. Представляешь, как ужасно это звучало. Возвращаясь к вопросу — нет, не мешает. Было бы странно, если бы мешало.

— Почему же странно? Примеры тому можно найти сплошь и рядом. Если ты поешь по правилам, это мешает высвобождать какие-то эмоции, на которых в роке все и держится.

— Это не правила мешают, не образование. Вопрос в том, понимаешь настроение или нет. Зато мне легче объяснить своим музыкантам, у которых нет образования, что надо делать, написать партии, которые нужно играть. Мне преподавали азы классического вокала — вот там все строится на канонах, импровизация наказуема. А поп-музыка — это вовсе и не музыка. Поэтому я себя не могу и музыкантом-то назвать. Про тексты то же самое можно сказать. Мне никогда не придет в голову считать свои тексты стихами. Мне вообще кажется, что чем проще к своему творчеству относишься, тем больше толка выйдет.

— Они меня обидеть боятся. И я этим пользуюсь.

— Вот и я всегда говорил: это не музыка, это что-то другое. В некоторых газетах есть разумное деление рубрик на «Музыку» и «Поп/Рок». Поэтому я и спрашиваю о профессионализме. Можно не быть профессиональным музыкантом и делать сильные вещи. Хотя русский рок на этом и погорел.

— На самом деле, очень тяжелый вопрос. Ведь достаточно примеров, когда набирают наемных музыкантов, им, может, и музыка эта не нравится, но они играют хорошо, по-честному. У саксофониста, с которым я в ресторанах играла, своя фанковая группа. Он набрал себе всех из музучилища, у него даже ударник по нотам играет. Можешь себе такое представить? У меня же играют охламоны, которые нот не знают, зато люди четкие, хорошие. И мы до хрипоты спорили, кто из нас правильнее поступает.

— Расскажи про свою группу.

— Это Сергей Созинов — барабаны, Ринат Ахмадеев — бас, Сергей Миролюбов — клавиши, Вадим Соловьев — гитара.

— Я слышал, ты управляешь ими железной рукой.

— Просто я — единственная девушка в коллективе. Они меня обидеть боятся. И я этим пользуюсь. Опоздал кто-нибудь на репетицию — могу неделю игнорировать. Это называется шантаж. Вообще пацаны очень хорошие, главное — им нравится то, что они делают. Мне ведь предлагали взять московских музыкантов, мол, это же уровень. Я нервничала, долго думала и окончательное решение приняла 24 марта, в день первой пресс-конференции, — остаться с ребятами. Все, выбор я сделала.

— Вот видишь, об этом речь и шла. Альбом с ними писала?

— Да, на «Мосфильме». В Лондон сводить поехала одна.

— Тебе музыканты «Мумий Тролля» помогали?

— Юрий Цалер сыграл половину гитарных партий, барабанщик Олег Пунгин — в трех песнях. Для меня в записи в столичной студии многое оказалось новостью. К примеру, у барабанщика на полдня истерика была: он никогда до этого не работал с метрономом в наушниках. Но все равно — я считаю, что основное сделали мы сами.

— Кто занимался сведением в Лондоне?

— Коллективно: я, Леня, Илья, Крис Бенди (звукорежиссер). Я у себя на радиостанции научилась с пультами работать, так что понимала, в отличие от Ильи, что делает Крис. Но по принципиальным вопросам общего звучания я знала: если Илья что сказал — это он сделал не просто так.

— Как тебе Лондон показался? Первый раз за границей — и сразу Лондон.

— (с неожиданной нежностью) Вот ты любишь, допустим, собаку, я люблю кошку, ты любишь жену, я — мужа, а еще можно любить Лондон. Причем я не могу сказать, что он меня поразил с точки зрения архитектуры, я к таким вещам безразлична. Спокойно там. Это трудно объяснить. Вообще я трудно акклиматизируюсь, а тут встаю, выхожу в туман и чувствую себя как дома.

— Как ты услышала «Мумий Тролль»?

— Мне друзья принесли в больницу «Икру» — в тот период я тяжело болела. Есть у меня любимая больница, в которую я ложусь, когда устаю. Можно даже без диагноза, просто ухожу и отдыхаю. Там есть для меня отдельная палата, мне разрешают брать с собой инструменты.

— Долго ты там лежала?

— С перерывами. Месяц полежала, на неделю вышла, месяц полежала, на неделю вышла — мне на ухе серьезную операцию делали. Но на работу я все равно ездила.

— Это как?

— Вот так. Есть такое понятие «дневной стационар», правда, у меня он был не дневной — часов в семь вечера я уезжала на работу в ресторан или на «Европу», а часов в двенадцать приезжала на такси обратно. Лежу дальше, все как полагается: уколы, капельницы, зарядка, завтрак. У меня саксофонист так же умудрялся служить в армии и играть в ресторане вечерами

— Нет, больница круче.

— Просто у меня там друзья работают, и я не ощущаю, что это больница. К тому же мне нравится вид из окна, я к нему уже привыкла. Окошко напротив здания, а перед ним дерево. Я даже могу ветки нарисовать по памяти.

* * *

Вот так за несколько месяцев, проведенных в больнице, пока твои сверстники со всем пылом юности тусуются, можно стать «старше на жизнь», как поется в одной из ее песен.

* * *

— Про «ОМ»-то мне расскажи. Я был приятно удивлен, что в одной из песен ты нас упоминаешь.

— Я лежала в больнице и пела про то, что было вокруг. Представь: палата, тумбочка, в ней — «ОМ». Так и было спето. Потом, «ОМ» — это не просто журнал: на нем выросло целое поколение. Я даже помню ваш первый номер с молодым человеком с лисой на руках. Я его нечаянно в Москве купила, просто название понравилось.

— Здорово, а то иногда начинает казаться, что зря работаешь. Особенно когда читаешь идиотские письма.

— Да брось, ты же на радиостанции не звонишь. Я много из «ОМа» тырю. Особенно внимательно читаю рубрики «Сиди и слушай», «Иди и смотри»… Еще мне нравятся эти ваши приколы: в этом месяце Андрей Бухарин слушал то-то, смотрел то-то… Интересно сравнивать, что нравится вам, с тем, что нравится тебе. Вы умудряетесь делать читабельный журнал, руководствуясь при этом собственным вкусом.

* * *

Про радио Земфира говорит со знанием дела, поскольку работала на местном отделении «Европы Плюс»: записывала джинглы, рекламу. Одновременно научилась работать на компьютере в различных музыкальных программах.

* * *

— Ночью я делала то, что нужно мне, а днем шлепала рекламу. Кстати, на роликах офигительно учишься. Самое важное — я научилась слушать звук и более или менее его писать. Мне очень интересно заниматься звукорежиссурой, но я как музыкант понимаю, что это самостоятельная профессия.

— А на местных праздниках «Европы Плюс» ты выступала с группой?

— Нет, одна, потому что тогда группы не было. Мини-диск, фонограмма «минус один», а сверху поешь.

— Сама все сыграла?

— А что — берешь готовые лупы (барабанные петли. — Ред.), играешь на клавишах бас и все остальное…

* * *

— Сексуальность вообще вне обсуждения: какая разница, кто ее излучает?

— Ты вот говорила, что тебе близка Аланис Мориссетт, а у меня она почему-то прочно ассоциируется с феминизмом. Что ты о нем думаешь?

— Мне до сих пор кажется, что наделять полом человека на сцене неправильно. Сексуальность вообще вне обсуждения: какая разница, кто ее излучает? Она есть — и все. Это не феминистская точка зрения. Я не понимаю разницы между мужчиной и женщиной в музыке, особенно когда это касается такой музыки, как моя или Ильи. В отношении, скажем, Ларисы Черниковой — другое дело. Там на этом все построено. Мне больше нравится слушать девушек, потому что интересен вокал, как они его используют.

— А что насчет лесбийской темы? Я ее уловил в паре песен.

— (неожиданно смущаясь) Ты имеешь в виду «Снег» и «Маечки»? Ну, просто фишка. Имею право петь или не петь. (Подумав.) Как и вопрос, на который могу отвечать, а могу не отвечать. «Маечки» — про моего хорошего друга, парня, мне рифма «Анечки — маечки» просто понравилась. Песня совсем о другом.

— Пойми меня правильно: вопросы эти неизбежны, тебя ими еще засыплют. Пока этих песен никто не слышал, так что большое любопытство на этот счет впереди.

— Еще обязательно какую-то аналогию проведут с «Гостями из будущего» или с k.d. lang. На самом деле, мне по фигу. Я к этому отношусь лояльно. Хотя заявления Брайана Молко из Placebo — у вас прочитала — про исчезновение полов в XXI веке кажутся какой-то неоправданной наглостью.

— Был, правда, период, когда я воспитывала окружающих, ставила на место. Снобила вовсю.

— Ты — сильная женщина?

— Да, конечно. Ведь уже все получилось, альбом-то готов, как бы дела дальше ни развивались.

— А каково это — быть сильной женщиной?

— Местами приятно. Был, правда, период, когда я воспитывала окружающих, ставила на место. Снобила вовсю.

— Значит, слухи о твоей резкости, своенравности имеют под собой почву?

— Я не выношу панибратства, грубых манер. У меня сложившееся мироощущение, и своих принципов я стараюсь придерживаться. Если в этом выражается своенравность, то тогда да. Может быть, это излишняя прямота. Еще я очень обидчива.

— Что может тебя рассмешить?

— Я временами такая смешливая. Но Бивис и Баттхед меня не смешат.

— Из разряда идиотских вопросов: на что ты потратила бы деньги в первую очередь, если бы на тебя свалилась крупная сумма?

— Это зависит от момента, в который она свалится, от того, в какой стадии находится запись следующего альбома. Я бы обязательно купила себе большой мощный компьютер или ноутбук, на котором можно работать, сидя прямо на автобусной остановке. Или летишь куда-нибудь в самолете и делаешь песню. Потом, конечно, пластинки, на которые обычно не хватает денег.

— Я знаю, что песенный материал для твоего следующего альбома уже готов и на август запланирована его студийная запись.

— Да, и он ближе к тому, чего хотелось бы. Там уже нет босановы, этой не понравившейся тебе приджазованности

— Твои цели, чего ты хочешь добиться? Славы?

— Все гораздо прозаичнее. Мне хотелось услышать свой продукт в отличной записи, и за это я очень благодарна Леониду и Илье. Мне радостно оттого, что песенюшки под гитару на диктофон сложились в настоящий продукт: все звучит, качает. Хотя понятно, что мне не нравится эта моя пластинка: никому не нравятся свои пластинки. Мне кажется, что половину мы сделали не так, неправильно. А насчет славы я ничего сказать не могу, потому что пока никакой славы нет. Хочется ли мне себя чувствовать известной? Наверное, нет. Просто хотелось бы за свою профессию, работу, которая, слава богу, нравится, получать деньги, чтобы можно было как-нибудь существовать и записывать следующие пластинки.

— То есть чтобы тебе не надо было заниматься чем-то еще. Здравое желание.

— У меня есть, естественно, компромиссы с собой. Без них невозможно. Ты понимаешь, о чем я говорю. Есть искусственные проекты, там все строится на компромиссе. Я же себе кое-что прощаю. Например, я в последнее время сильно увлеклась компьютерами, мне хочется записывать какие-то электронные опыты, которые, я знаю, никуда не продать. Может быть, когда-нибудь наступит время, когда я смогу потратить кучу денег на запись альбома, который никто не купит.

ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ НА КАНАЛ COLTA.RU В ЯНДЕКС.ДЗЕН, ЧТОБЫ НИЧЕГО НЕ ПРОПУСТИТЬ

Понравился материал? Помоги сайту!