Йенни Абрахамсон: «Я — сама себе босс»

16 июня в московском клубе Powerhouse и 17 июня в нижегородском Milo Concert Hall выступит певица Йенни Абрахамсон, которая записывает очень шведскую поп-музыку — с модным электронным саундом и четко артикулированной социальной позицией. Перед концертами COLTA.RU поговорила с певицей о ее сотрудничестве с Питером Гэбриелом и сравнениях с Кейт Буш.

— Как называлась ваша первая группа?

— Heed. Мы играли что-то вроде трип-хопа — смесь поп-музыки и электроники. Очень в духе 90-х. Нас сравнивали с Massive Attack.

— Сколько вам тогда было лет?

— Кажется, 18, когда мы подписали контракт с EMI. А когда мы выпустили первый альбом, мне было 20 или 21.

— Получить в таком юном возрасте контракт с мейджором — о таком начале карьеры мечтали многие молодые музыканты.

— Для меня это был странный опыт. Я выросла на севере Швеции и с детства была погружена в музыку. Очень много пела и играла. Но у меня не было ни малейшего опыта в музыкальном бизнесе. Когда я с ним столкнулась, для меня это было подобно катастрофе. Мне все это очень не понравилось.

— Почему? Вашу творческую свободу ограничивали?

— Мы были студийной группой. Мы начали с того, что стали записывать собственную музыку. Каждый день мы работали в собственной студии. Мы все делали сами — сами сочиняли, сами играли, даже сами сводили. И представьте себе, что к вам в студию приходит какой-то человек и начинает говорить, что надо делать и как выглядеть, чтобы заработать больше денег. И все разговоры только про деньги. Я была юна и испытала большое разочарование.

Когда я столкнулась с музыкальным бизнесом, для меня это было подобно катастрофе.

— После этого опыта вы решили не иметь дело с мейджорами и все делать самостоятельно?

— У меня была еще одна попытка поработать с крупными компаниями, когда я начала сольный проект. Я не хотела этого, но один мой приятель мне посоветовал. Мол, ты должна стучаться во все двери. Это закончилось переговорами длиной в шесть месяцев с двумя мейджорами о выпуске моего дебюта. Но эти переговоры ни к чему не привели, потому что начались процессы слияний и поглощений. Компании купили, переформатировали, людей, которые вели переговоры, уволили. После этого я твердо решила, что мне надо все делать самой — по крайней мере, я буду сама контролировать ситуацию. Я решила, что мне хватит опыта запустить собственный лейбл. Я была очень наивна (смеется).

— Как вам живется в качестве главы собственного бизнеса?

— Мне очень нравится та свобода, которая у меня сейчас есть. Если я завтра запишу песню, то я ее могу выпустить на следующей неделе. Мне не надо ждать ни от кого разрешения. Боюсь, что я уже не смогу работать по-другому. Я — сама себе босс. Обратная сторона медали состоит в том, что тяжело совмещать артистическую сторону процесса и управленческую. На все не хватает времени. Но, поскольку я — босс, если я ничего не сделаю, то ничего и не произойдет. А иногда очень хочется побыть просто артистом и чтобы тебя никто не трогал.

— Насколько я знаю, в вашей группе играют те же музыканты, с которыми вы начинали.

— Да — басист и барабанщик. Мы с ними играли еще до Heed. Они были со мной в самой первой группе, с которой я дала первый большой концерт в городе недалеко от деревни, где я родилась и жила. Мы вместе уехали в Стокгольм. Вместе сняли студию. Бас-гитарист также является моим сопродюсером — он сводил мои записи. Мы вместе работаем, гастролируем и проводим время вне работы. Они — довольно известные музыканты в Швеции и работают и в других проектах. Но моя музыка у них в приоритете. Они вкладывают в нее очень много любви и усилий.

Все разговоры только про деньги.

— То есть вы как семья?

— Да мы и есть семья. За одним из них я замужем (смеется). А второй мне как брат — я четыре года встречалась с его младшим братом и вошла в их семью. Его родители считают меня своей дочкой — я приглашена на все семейные праздники.

— При взгляде из России кажется, что в Швеции сформировалось отдельное направление в поп-музыке — независимая женщина, которая поет. К нему принадлежите вы, Фрида Хювенен, Ана Брюн и другие. Как это произошло?

— В 90-х и начале 2000-х, когда мы с Heed записывали альбомы, рекорд-лейблы были достаточно богаты и контракт с ними был желанной вещью. Надо было получить подтверждение от музыкального бизнеса, что ты — о'кей и можешь записывать музыку. Но потом, когда люди начали скачивать музыку в интернете, когда появился Napster, музыкальный бизнес подкосился. Тогда в среде музыкантов стала развиваться DIY-философия: что мы все можем сделать самостоятельно. Ана Брюн была одной из первых артисток, которые обзавелись букинг-агентом и менеджером, а потом завели свой лейбл. Ана вдохновила многих пойти по тому же пути. Это не просто направление в музыке — это, можно сказать, сообщество взаимопомощи. Мы хорошо друг друга знаем, общаемся, помогаем друг другу и новым артисткам, которые хотят этим заняться.

— Насколько для вас важно озвучивать в песнях феминистские идеи?

— Все-таки Швеция не является страной полного равноправия, как многим кажется. Например, у нас здесь большой эффект имело движение #MeToo — актрисы, музыканты, адвокаты и многие другие открыто говорили о случаях сексуального харассмента и мизогинии, с которыми им приходилось сталкиваться в жизни. Я — феминистка и не могу отделить это от своей работы. Поэтому для меня исключительно важно затрагивать в своих песнях проблемы неравноправия полов — как большие, так и малые. Но я не пишу песни только об этом. Однако, если у тебя есть мнение, ты должен его высказать.

Я — феминистка и не могу отделить это от своей работы.

— Пожалуй, ваша самая известная совместная работа была с Питером Гэбриелом. Как вы познакомились?

— Благодаря Ане Брюн. Она делала с Питером за несколько лет до этого симфонический проект. Я боготворила Питера Гэбриела в детстве и юношестве и была под большим впечатлением от того, что один из моих близких друзей с ним работает. А потом Питер затеял большой тур в честь 25-летия своего альбома «So». Ему были нужны две певицы, так что он пригласил Ану и меня. Он услышал, как я пою, на лондонском концерте, и ему понравилось. Но во время канадских репетиций Ана заболела и была вынуждена покинуть проект. Замены ей так и не нашлось, поэтому я была вынуждена работать за двоих во время этого мирового тура. Это была непростая работа. Изнурительная.

— Вы с ней блестяще справились. Рецензенты замечали, что ваш голос удивительно похож на голос Кейт Буш.

— (Смеется.) Я столько раз это слышала в свой адрес и с этим совершенно не согласна. Я училась на преподавателя вокала, поэтому могу авторитетно заявить: мы с Кейт Буш поем совершенно по-разному. У меня тоже высокий голос, немного похожий по тембру. Но мы используем совершенно разную технику. Она поет в классической манере, как оперная артистка. Только она поет поп-песни. Я же пою тем же голосом, что и разговариваю, но при этом разгоняю свой вокал по динамике и громкости. Вообще у журналистов плохое воображение. Любую певицу с высоким голосом они сравнивают с Кейт Буш. Каждый мой альбом сравнивали с Кейт Буш, хотя музыка у нас совершенно разная. Моя старшая сестра много слушала Кейт Буш, а я всегда избегала ее музыки — не хотела, чтобы она на меня оказывала влияние. Но, по иронии судьбы, пару лет назад я приняла участие в большом концерте — трибьюте Кейт Буш с Гётеборгским симфоническим оркестром и хором. Мы готовились год. Я очень глубоко погрузилась в мир ее песен и видео. Открыла для себя много нового. Так что теперь, думаю, вполне оправданно можно писать, что Кейт Буш на меня повлияла.

— Ваш последний альбом «Reversery» вышел полтора года назад. Какими проектами вы сейчас заняты?

— Мне предстоит большой тур с «Reversery» — 18 шоу запланировано на осень. Я хочу полностью поменять аранжировки этих песен. Сделать их в акустическом формате, добавить много инструментов. Еще мне предстоят два масштабных симфонических проекта, один из которых — как раз трибьют Кейт Буш. А после этого я начну сочинять песни для нового альбома, который начну записывать весной следующего года.

Понравился материал? Помоги сайту!