Бенджамин Клементин: «Думаю о том, чтобы на время поселиться в России»

13 ноября в «Известия Hall» с первым сольным концертом в Москве выступит 28-летний Бенджамин Клементин — обладатель премии Mercury, один из самых неординарных поп-музыкантов текущего момента, человек непростой судьбы и яркой биографии. Выходец из строгой католической семьи, он провел детство в западном Лондоне, затем без всяких средств к существованию жил в Париже и выступал на улицах. После выхода первого альбом «At Least for Now» к нему пришла мировая слава: наполненные литературными отсылками тексты вызывали в памяти песни французских бардов вроде Жака Бреля, а его страстный голос заставлял вспомнить о Нине Симон. Этой осенью Клементин выпустил новый альбом «I Tell a Fly» — концептуальную арт-поп-пластинку, посвященную изгоям, беженцам и чужакам. Барочные клавесинные орнаменты, сложносочиненные композиции, эксцентричные вокальные партии — на первый взгляд, не самая доступная запись раскрывается по-новому с каждым последующим прослушиванием.

Benjamin Clementine — «London»

— В детстве вы обожали английскую литературу, проводили много времени в библиотеке. Почему вы решили отправиться именно в Париж, в страну с другими языковой средой и менталитетом?

— На это были свои обстоятельства… Я не мог оставаться в Великобритании, мне нужно было куда-то уехать. Никто не мешает читать британскую литературу и заниматься ей и во Франции, как это делали Оскар Уайльд и Сэмюэл Беккет. Разумеется, Франция очень сильно отличается от Британии. Но мне повезло научиться многому у французской культуры и перенести кое-что обратно в британскую.

— Сложно ли было заводить друзей, общаться, не зная языка?

— Да, поскольку я и так не очень общительный человек. Так что я ни с кем сперва не общался — бродил, слушал, как говорят люди на улицах. Чтобы понять язык, я начал читать французскую поэзию. Я читал Аполлинера, Бодлера, Рембо, слушал таких музыкантов, как Лео Ферре и Анри Сальвадор. Я воспринимаю их как поющих поэтов.

Benjamin Clementine Charles Aznavour — «You've Got to Learn»

— Как случился дуэт с Шарлем Азнавуром, с которым вы записали песню «You've Got to Learn»?

— Азнавур — очень умный человек. Он узнал, что я часто пою его песню «Emmenez Moi» на своих концертах во Франции, пригласил меня в студию и спросил: «У тебя есть песня, которую ты хотел бы со мной исполнить?» Так мы записали «You've Got to Learn» — всего за день, за одну сессию. Но одна сессия с Азнавуром — это как тысяча сессий.

— В You Tube можно найти ролики, где вы поете соул-классику в парижском метро: «Let's Get It On» Марвина Гэя, «Ordinary People» Джона Ледженда. Соул как-то повлиял на вас?

— На самом деле я никогда не любил эту музыку. Но нужно было выживать и петь то, что нравится людям. Поэтому мне приходилось петь эти песни — они были востребованы.

Проблема с поп-музыкой заключается в том, что она нам зачастую навязана.

— А на французском вы петь не пытались? Французы же — жуткие патриоты своего языка.

— Когда я был уличным музыкантом, я не осмеливался, нет. Потом, когда я начал гастролировать профессионально, стал включать какие-то французские песни в свой репертуар.

Gorillaz Benjamin Clementine — «Hallelujah Money»

— Как вы записали песню «Hallelujah Money» с Gorillaz? Ваша музыка, скорее, тяготеет к классической эстраде, старой школе. Вы следите за последними трендами?

— Я бы не сказал, что классика — это ретро или «старая школа». Единственное, что может отличать классику от современной музыки, — жив автор или нет. Если завтра Деймон Албарн умрет, будет ли его творчество несовременным? Мне не кажется, что музыка, написанная 100 лет назад, — это «олдскул». Пока мы ее слушаем — она современна. Проблема с поп-музыкой, которую выпускают в настоящий момент, заключается в том, что она нам зачастую навязана. И мне неинтересно слушать то, что навязывает какая-то машина, которая оболванивает и порабощает людей.

— Вы сами спродюсировали свой последний альбом и сыграли на большинстве инструментов. Вам вообще близка идея коллективного творчества — совместные импровизации и так далее?

— Нет, обычно я сочиняю все сам и потом объясняю музыкантам, что нужно играть. Но говорить о том, что я все делаю сам, неправильно. «I Tell a Fly» со мной записывали 20 человек, среди которых пять звукоинженеров. Без людей, сказавших мне, какие микрофоны мне понадобятся и как их расставить, этой пластинки бы не получилось.

— Как вы обычно пишете песни, с чего все начинается?

— Я стараюсь писать каждую песню как книгу, рассказать в ней какую-то историю. Но это происходит каждый раз по-разному; спросите о конкретной песне, я вам отвечу.

Benjamin Clementine — «Phantom of Aleppoville»

— Вот, например, «Phantom of Aleppoville».

— Я подумал, как рассказать историю об Алеппо и всех ужасах, которые там творятся: убитых детях и так далее. И мне показалось, что не нужно писать конкретно об Алеппо, а вместо этого надо найти слова, пусть даже бессмысленные, которые заставят людей чувствовать примерно то же, что и жители Алеппо. Так появились все эти крики, разные голоса, которые повторяют: «Мы от тебя не отстанем, мы хотим, чтобы ты умер». Песня состоит из нескольких частей: я пытался представить просыпающегося утром ребенка, который понимает, что ему нужно бежать отсюда, потому что происходит что-то немыслимое. Затем начинается спокойный фортепианный фрагмент, а в третьей части (где Клементин поет: «Билли, вылезай из укрытия». — Е.А.) я говорю о травле. Травля, запугивание — это что-то, что испытывали все. И высшее общество, и рабочий класс. И либералы, и националисты, альт-левые и альт-правые. Это ощущение, в той или иной степени знакомое всем.

— В других интервью вы опасались, что альбом не будет хорошо продаваться. Это действительно довольно сложная работа для сегодняшней поп-музыки. Вместе с этим он вышел на мейджор-лейбле Virgin EMI. Как у вас складываются с ними отношения: они дают вам полный карт-бланш?

— Ни один артист не свободен на 100%. Пока у меня получается делать то, что я хочу делать. Я отстоял это право. Но я сомневаюсь в коммерческом успехе этого альбома не из-за лейбла, а из-за публики. Альбомы, которые сейчас покупают, — боюсь, такое я не смогу записать никогда. Чаще всего это что-то скучное или попросту тупое.

— Как появилась идея альбома «I Tell a Fly»? Вы говорили, что это история двух мух, влюбленных друг в друга.

— Все это лежало на поверхности. Образ возник из идентичности существительного «муха» и глагола «лететь». Мы все постоянно перемещаемся, летим куда-то, находимся в постоянном движении. Меня натолкнула на эти мысли формулировка в моей американской визе: «чужак с выдающимися способностями» («alien with extraordinary abilities»). Я долго не мог взять в толк, как кто-то может назвать другого «чужаком».

А в третьей части я говорю о травле.

— Вы постоянно странствуете: Лондон, Париж, два года в Нью-Йорке. Какое место вы могли бы назвать домом?

— Дом — он в сердце. Это единственное место, которое можно назвать домом. В мире много прекрасных мест: я люблю Италию, Штаты. И я серьезно думаю (это не шутка!) о том, чтобы на время поселиться в России и записать здесь следующую пластинку.

— Вы думаете о Москве или Петербурге?

— Нет-нет, о настоящей России, небольшом городе. Мне хочется узнать, что представляет собой русское общество. Насколько это все соответствует образу из книг — некогда могущественная советская империя с сильными литературными и музыкальными традициями.

— Что больше всего вас удивило или врезалось в память, когда вы раньше были в России?

— Классическая музыка. И еще классовые различия. Помню, мы оказались в метро, пробравшись через перекопанные улицы. Я увидел бездомных, которые спали прямо в поездах. А наверху неподалеку находился отель Hilton. Мне кажется, Москва в этом отношении напоминает Париж... Но мне, конечно, нужно узнать вашу страну получше. Одно могу сказать точно — у вас прекрасный чай! Мне несколько раз дарили его, и я оставался очень доволен. Я вообще большой любитель чая.

— Читали ли вы за чаем кого-то из русских писателей?

— Первое имя, которое всплывает в памяти, — это Пушкин. Мне о нем говорил мой русский друг. К сожалению, я незнаком с его творчеством — думаю, займусь этим, когда буду постарше и у меня найдется время. Но я знаю некоторые детали его биографии, то, что его прадед был африканцем. У него была очень интересная судьба, он был великим человеком!

Benjamin Clementine — «Jupiter» (live with Jools Holland)

Понравился материал? Помоги сайту!