Инна Желанная: «Традиция по-прежнему в разряде “неформата”»

В 1990-х Инна Желанная и ее группа Farlanders были международно знаменитыми послами российской этномузыки, выступавшими на крупнейших мировых форумах — вплоть до музыкальной программы летних Олимпийских игр в Атланте 1996 года. Уважаемая фолк-певица не оставляет экспериментов по соединению традиции русской песни с современными стилистиками. 18 мая в клубе Glastonberry состоится премьера новой программы Инны Желанной, над которой она работала последние полтора года, — «пластической мистерии» «Вилы», включающей в себя ансамблевое народное пение, электронную музыку, современные танцы, театр и перформанс. Денис Бояринов встретился с певицей, чтобы узнать подробности необычного проекта.

— До того как вы увлеклись русскими народными песнями, какая музыка вас интересовала?

— Я была поклонницей русского рока. Ездила на концерты в разные города. Любила Гребенщикова, Бутусова, Борзыкина, «Алису», «АукцЫон», «Калинов мост». Я была в 1987 году на Подольском рок-фестивале, где дебютировали «Наутилус Помпилиус», «Настя» и «Калинов мост».

— Вы тогда еще не пели?

— Пела по каким-то странным коллаборациям среди друзей. Было несколько коллективов, в которых играли одни и те же люди, кочуя из группы в группу. Впрочем, как и сейчас. Мне было 20 лет. Для меня это была игра — я не относилась к этому серьезно. А вот с тех пор как мой первый продюсер Игорь Замараев познакомил меня с группой «Альянс», все резко изменилось.

Казалось бы, народная музыка такая простая, незатейливая, а вот ведь — до глубины души достает…

— Как вас Сергей Старостин познакомил с русской музыкой?

— Мы писали с «Альянсом» альбом «Сделано в белом», где Сергей Старостин тоже принимал участие. Тогда и произошло это открытие. Все мы знаем русские песни в том виде, в котором их в течение долгих десятилетий подавало Министерство культуры. Подмены, авторские стилизации и «разлюли-малина». И вдруг я столкнулась с чем-то глубоким, совершенно магическим, о чем раньше не знала. Это меня завлекло.

— На «Сделано в белом» вы пели свои песни, но они уже тяготели к народным.

— Так говорили, да, но меня саму это удивляло — я не слышала ничего народного в своих песнях. Когда Игорь Замараев, мой первый и единственный продюсер, привел меня к «Альянсу», он мне сказал: вот те люди, которые сделают тебе хорошо. А я была панкушница, рокерша: «Какой “Альянс” — это же попса!» Нет, это не попса, а нью-вейв, ты ничего не понимаешь, и главное не что они играют, а что они могут сделать. Привел меня в свою студию. Они с группой сели за стол — ну давай, пой. И я, дикая девочка с гитаркой из Зеленограда, стесняясь, что-то напела дрожащим голоском. И они такие: ну вот, наконец-то! И сразу пошел разговор, как будто меня нет, — они начали обсуждать, как сыграть, как будут записывать, когда будут смены и т.д. Они действительно все сделали очень круто и для меня абсолютно неожиданно. И эта работа перевернула мое восприятие музыки, мое отношение к музыке.

Инна Желанная — «До самого неба»

— После «Альянса» у вас был собственный проект Farlanders, у которого, как кажется из сегодняшнего времени, была невероятная история международного признания. Вы осознавали этот успех в тот момент?

— Поначалу казалось, что это очень круто. Но было две проблемы. Первая — поездки на износ. Когда ты арендуешь автобус и мчишься из одного города в другой 20 часов, там кое-как спишь пару часов и выходишь на сцену, играешь концерт и снова мчишься в следующий город. Это было тяжело чисто физически. Я вижу, как сейчас молодежь много ездит по Европе. Спрашиваю: как вы ездите? На своем автобусе. О боже, я все это прекрасно помню — это катастрофа! (Смеется.)

Вторая проблема была в том, что у нас практически не было никакой деятельности в России. Мы ехали за границу, зарабатывали там денег и по полгода здесь на них жили. Мы даже не пробовали быть здесь нужными. Наш промоутер Саша Чепарухин был нацелен именно на Запад. В России работа не велась. Какое-то время с моей стороны наверняка было упущено. И получается, что сейчас мое имя вроде бы на слуху, но что это за музыка — никто не знает. Судя по фамилии, то ли романсы, то ли цыганская песня.

— Благодаря востребованности Farlanders вы познакомились со многими именитыми западными музыкантами — от участников King Crimson до Питера Гэбриела. Этими знакомствами вы можете сейчас воспользоваться?

— Мне не нравится слово «пользоваться», конечно же. С Треем Ганном мы дали пару концертов в Москве, записали несколько песен, он принимал участие в записи наших альбомов. Есть люди, с которыми хочется работать не потому, что они какие-то именитые и добавят выгодную строку в пресс-релиз. Эти люди настолько вдохновляют своим творчеством, что хочется, как вы говорите, пользоваться связями. Исключительно ради искусства.

Но на самом деле у нас вообще мало кто знает, кто такой Трей Ганн, кто такие King Crimson. Даже многие молодые музыканты, как выяснилось, не в курсе, кто такой Питер Гэбриел!

— С чего начался проект «Вилы»? Я с удивлением узнал, что ваши «вилы» — это не крестьянский инструмент, а прекрасные девушки — славянские нимфы.

— Я долго вынашивала идею, что надо совместить народное ансамблевое пение и электронику с танцами. Еще года три назад ходила и всем рассказывала, какая крутая у меня идея и как я себе это все представляю. Все поддерживали: да-да, очень круто! А потом я поняла, что чем больше об этом говорю, тем больше упускаю возможность этот проект сделать. В проговаривании всегда есть элемент делания. Поговорил — и успокоился. Так умирают многие талантливые идеи. И я перестала болтать попусту и усилием воли взялась за дело.

С названием тоже интересная история получилась. Мы готовили проект и продвинулись уже довольно далеко, но название придумать никак не могли, все варианты были какие-то простоватые, обыденные, недостаточные для выражения нашей сути. В тот момент постановщик уже придумал нам костюмы — длинные белые балахоны с трехметровыми рукавами, тяжелые армейские ботинки и волосы до пола. И вот однажды сижу я в интернете, копаюсь в мифах и легендах в поисках названия для группы и вдруг вижу: «Вилы — женские мифологические существа. Выглядят как стройные очаровательные девушки с распущенными волосами до земли и большими крыльями. Одеты в длинные белые платья, под которыми они прячут свои ноги с копытами». Все сошлось! Но осталась одна проблема — группа с названием «Вилы» когда-то уже была, и мы уперлись в этот этический момент. Брать название было нельзя. Я долго думала, как поступить, и не придумала ничего лучше, как найти руководительницу тех «Вил» Василису Введенскую, позвонить и просто спросить ее разрешения. К тому моменту той группы уже лет десять как не существовало, и Василиса великодушно дала добро.

— Почему именно эти три составляющие — ансамблевое пение, электроника и танцы?

— Хотелось сделать что-то современное и необычное, совместить несовместное, традицию и современные технологии. Я давно хотела поработать с вокальным ансамблем или хором. Когда я в это влилась, я поняла, что это не так-то просто — набрал девочек, и все сразу запели. Мы репетируем больше года, а до идеального звучания еще далеко. Плюс петь в движении оказалось намного сложнее, чем я себе представляла. Мы обратились к педагогу Гнесинки, чтобы она привела нас к единой вокальной позиции. И все зазвучало гораздо чище и увереннее.

«Одеты в длинные белые платья, под которыми они прячут свои ноги с копытами».

— А где вы набирали девушек?

— Одна из них, Лена Лифшиц, — моя бывшая ученица, пела в народном ансамбле у Варвары Котовой. Вторая, Рита Кожеурова, пела в группе, которую меня когда-то позвали продюсировать. Третья — Света Лобанова, победительница конкурса молодых талантов фестиваля «Мир Сибири», в котором я была в жюри. Я ее запомнила по тому конкурсу, и, когда Света переехала из Тулы в Москву, я ее позвала в «Вилы». В Туле она пела в народном ансамбле «Услада», и, как мне кажется, она — единственная из нас, кто понимает, что такое настоящий народный ансамбль (смеется).

— Вы не главный голос в этом ансамбле?

— Вообще не главный. У всех девочек есть «своя песня», где они выступают в роли главной «запевалы». А у меня даже песни своей нет. Мне кажется, я вообще лишена какого-то тщеславия, выпячивания себя. Наверное, это плохо для артиста. Надо выпячивать (смеется).

— Кто стал хореографом в проекте?

— Мой друг, режиссер Театра на Юго-Западе Олег Анищенко, порекомендовал своего хореографа-постановщика Артура Ощепкова, сказал, что он лучший. Ощепков ставил спектакли в Театре Романа Виктюка, Театре на Таганке, Ленкоме, театрах Станиславского, Вахтангова, «Театриуме на Серпуховке» и «Театре.doc». И в Москве, и в регионах, и вообще проще сказать, где он не работал. У нас с ним долго не получалось даже встретиться поговорить, настолько он занятой. Потом наконец удалось, он мне набросал с ходу несколько идей, которые абсолютно не соответствовали моим представлениям, но настолько запали мне в голову, что я общалась еще с 8—10 хореографами после этого, а он все не выходил у меня из головы. В итоге мы остановились на его кандидатуре и начали с ним заниматься, но вовсе не танцами. Мы не танцуем в прямом смысле этого слова, Артур склонил нас в сторону театральности. Но и театром это тоже нельзя назвать в полной мере. Сам Артур называет это «пластической мистерией».

— А песни для этой программы вы откуда брали — опять из архивов Сергея Старостина?

— Все думают, что архив в стране только один — у Сергея Старостина, а их миллион. В Московской консерватории и в Санкт-Петербургской. Есть и другие коллекционеры-собиратели. И в интернете сейчас можно найти все что угодно — все, что было собрано, там доступно. Найти любую песню — не проблема.

— Чтобы найти, надо знать, что ищешь.

— Можно искать по обрядам, можно по областям. Бывает, услышишь что-то, что западет в душу, но запомнишь всего пару слов. Бежишь к интернету, набираешь эти два слова — и копаешься в песнях, пока не найдешь. А не найдешь — тогда к Старостину: «Дедусь, откуда эти слова — что это за песня? Ну хотя бы область скажи» (смеется).

— Сколько песен будет в программе?

— 11 или 12, кажется. Программа примерно на полтора часа. Песни не только я предлагала, девочки тоже знатоки традиции, причем знают ее гораздо глубже, чем я. Поэтому материал у нас довольно разношерстный. Есть и свадебные, и колыбельные, и колядные, и плясовые, и в них мы даже что-то такое отплясываем.

— Есть сквозной сюжет?

— Такое ощущение, что у хореографа-постановщика он есть, но мы о нем не знаем. Однажды Артур сильно опоздал на репетицию, и, пока его не было, мы кое-что поменяли. Был страшный скандал. Оказалось, что мы «сломали всю историю». Так что мы вернули все обратно и больше не спорили.

— Я прочитал в вашем посте, что «Вилы», которых еще никто не видел, уже сравнивают с «ДахойБрахой» и Софией Ротару. Почему с «ДахойБрахой», я еще могу понять, но почему с Ротару?

— Еще с Линдой. Я не знаю почему, но это очень весело. Люди мало что знают, поэтому оперируют своим стандартным набором представлений. Раз народный ансамбль — значит, «ДахаБраха». У них поют три девушки и мужчина, а у нас четыре девушки и мужчина не поет. У них — черные папахи, у нас — белые платья. Почти одно и то же (смеется).

Похоже, уже и публика поняла, что ждать от телика и радио сейчас ничего не приходится, и все катаются по фестивалям.

— Вы, как и Сергей Старостин, считаете, что с фольклорным движением в России сейчас все хорошо.

— Все хорошо, коллективов много, фестивалей тоже много и становится все больше. Единственное, что расстраивает, — так и не появилось медийной площадки, где можно было бы их видеть и слышать. Традиция по-прежнему в разряде «неформата». Мы-то, артисты, поскольку сами крутимся в этой каше, всех их знаем, а широкой публике они не особо известны. Это обидно. И это безвыходная ситуация.

Похоже, уже и публика поняла, что ждать от телика и радио сейчас ничего не приходится, и все катаются по фестивалям, потому что там все самое интересное происходит. Кто бы мог подумать 10 лет назад, что фестиваль «Мир Сибири» в селе Шушенском будет собирать по 30 тысяч человек! В такой-то глуши — а приезжают со всей страны!

— Вы туда каждый год ездите?

— Да, я там работаю в жюри конкурса. И иногда выступаю на фестивале. Возможно, в этом году представим там «Вилы».

— Каков уровень молодых исполнителей?

— Очень высокий! Бывают такие самородки, что слушать нет сил — пробирает до мурашек, комок в горле, слезы градом. Казалось бы, народная музыка такая простая, незатейливая, а вот ведь — до глубины души достает…

— А потом они куда деваются?

— Да кто куда. Одни остаются на своих родинах, другие едут в центр, некоторые уезжают в Европу, в Америку. Но так или иначе все они продвигают русскую музыку. Вот Света Лобанова, например, поет в «Вилах» (смеется).

Поддержите проект Инны Желанной «Вилы» на сайте Planeta.ru

Понравился материал? Помоги сайту!