Hauschka: «Я не делаю музыку для влюбленных парочек»

Немецкий пианист и композитор Фолькер Бертельманн (Volker Bertelmann), известный под псевдонимом Hauschka, — пропагандист подготовленного фортепиано, изобретенного американским композитором-визионером Джоном Кейджем. Впрочем, Hauschka догадался радикально менять звучание рояля, ничего не зная о работах Джона Кейджа, и его музыка совсем другая. Мелодичные и ритмичные композиции Hauschka ближе к экспериментальной электронике, а новый альбом, по словам немецкого музыканта, возвращает его к хип-хоп-корням. Перед появлением Фолькера Бертельманна 1 декабря в Колонном зале Дома Союзов на концерте из серии Sound Up Денис Бояринов выяснял, почему композитора и пианиста раздражает, когда его музыку называют неоклассикой.

— Где вы сейчас находитесь?

— Я в Нью-Йорке. Последние две недели я в разъездах по Америке. Вчера был в Лос-Анджелесе. В прошлом году я записал четыре саундтрека к фильмам. Один из них — к фильму «Лев», который, возможно, будет номинирован на «Оскар» в следующем году. Это картина об индийском ребенке, усыновленном австралийской семьей и спустя 25 лет решившем разыскать своих настоящих родителей. Нас позвали в Штаты на премьеру этого фильма.

— Когда вы работаете над саундтреками, вы придерживаетесь стиля Hauschka или делаете совершенно другую музыку?

— По-разному. Иногда ко мне обращаются режиссеры, которые знают и любят музыку Hauschka. Но когда мы начинаем обсуждать фильм, выясняется, что моя музыка, как правило, слишком энергичная. Мне приходится сбавлять напор. Думаю, что в будущем для саундтреков я буду работать под своим именем — Фолькер Бертельманн, а псевдоним Hauschka оставлю для своей экспериментальной музыки. Потому что, когда люди слышат мягкую, меланхоличную музыку, написанную мной, они говорят, что это не Hauschka. Но музыка для «Льва» — это Hauschka почти на 100%.

Мне всегда нравилась «физическая» музыка.

— Российские композиторы, которые работают для кино, жалуются на недостаток творческой свободы. Чаще всего продюсеры или режиссеры предлагают скопировать музыку из какого-нибудь известного голливудского фильма. Вам приходится сталкиваться с такой проблемой?

— Конечно, существует страх перед новым. Так происходит повсеместно, не только в кино. Новым вещам и идеям нужно время, чтобы к ним привыкли. Впрочем, недавно я читал большую статью в LA Times о том, что в Голливуде сейчас идет волна новых композиторов, которые, как и я, являются гастролирующими музыкантами. Тут есть один интересный момент. Как у музыканта у меня нет никаких ограничений — я могу делать что захочу. Однако, когда пишешь музыку для фильма или для хореографической постановки, надо прислушиваться к мнению режиссера, поскольку он имеет четкое представление о том, что он делает и хочет получить.

— Давайте поговорим о том, как вы стали композитором. Вы в детстве учились играть на фортепиано, но в какой-то момент вдруг оказались в рэп-группе. Как это произошло?

— Мне всегда нравилась, скажем так, «физическая» музыка — музыка, под которую можно танцевать. Я любил бас. А в хип-хопе эти два направления сошлись. Сначала я заинтересовался хип-хопом как танцор.

На пианино я учился играть с девяти лет, а первая группа у меня появилась в 20 лет, и это была R&B-группа. В рэп-группе я оказался благодаря своему американскому кузену из Ричмонда, Вирджиния. Он писал отличные тексты, но петь не мог и поэтому начал читать свои тексты. А я стал работать с синтезаторами и программировать драм-машины.

Мне очень нравились тогдашняя хип-хоп-сцена и люди, которые слушали рэп. В то время в Германии рэп был музыкой среднего класса. Парни с окраин еще не присвоили его себе.

— Я пытался найти в интернете треки вашей рэп-группы God's Favourite Dog, но у меня не получилось.

— Наши треки нельзя найти в интернете, потому что тогда еще не было интернета. Мы записали всего один альбом, который вышел на Sony Music. У меня есть наши песни, даже клипы на VHS-кассетах. Но мы не выкладывали их в интернет.

Мы были группой на подъеме. У нас все было хорошо. Большие гастроли. Мы выступали на разогреве у группы Die Fantastischen Viere, они до сих пор остаются немецкими рэп-звездами. Мы остановили наш проект, потому что чувствовали, что не вписываемся в реалии рынка. Рекорд-бизнес требовал, чтобы мы делали не такую музыку, какую нам хотелось. Sony Music на нас постоянно давила — мы не понимали, что они хотят и зачем они это делают.

Меня постоянно спрашивают, не я ли изобрел подготовленный рояль.

— Как вы пришли к идее делать музыку для подготовленного фортепиано?

— Это было во время записи альбома «Substantial» в Уэльсе на студии друга. Я хотел получить звук хай-хэтов без компьютера, потому что я собирался давать концерты только на рояле. Задавшись вопросом, как я могу получить «нерояльный» звук, я пришел к выводу, что надо поместить что-то между молоточками и струнами. Я подложил упаковку от рождественского пирога. Она была сделана из хрусткой фольги. И это сработало! На «Substantial» я использовал подготовленное фортепиано лишь в нескольких треках, зато на следующем альбоме, «Prepared Piano», я глубоко погрузился в эту тему.

— Когда вы начали записывать свои композиции для подготовленного рояля, вы еще не знали о том, что это идея Джона Кейджа. А когда узнали и познакомились с его музыкой, это как-то изменило вашу?

— Если бы я знал о том, что эту технику придумал Джон Кейдж, я бы не решился использовать подготовленный рояль. Потому что Джон Кейдж — гений. Страшно приближаться к гениям. Моя музыка совсем не походит на музыку Джона Кейджа. Она тональная. Более мелодическая и куда менее абстрактная. Забавно, что даже в Америке, на его родине, меня постоянно спрашивают, не я ли изобрел подготовленный рояль. Не так много людей знает о Джоне Кейдже.

— Как долго вы готовите фортепиано перед концертом? Это длительный процесс?

— Зависит от того, сколько у меня есть времени. Я могу сделать это за 10—15 минут, если необходимо. Но чем больше времени — тем лучше. Есть возможность послушать, как рояль звучит в данном зале, и, возможно, что-то изменить. Многое зависит от зала — рояль в церкви звучит совершенно не так, как в клубе. Каждый зал звучит по-разному.

— Вы начали эксперименты с упаковки от рождественского пирога, а какие предметы вы используете сейчас?

— Ой, что я только не вожу с собой: разные виды бумаги и фольги, материалы и приспособления, которые используют настройщики роялей, вроде специальной глины для гашения звука, клейкие ленты, бутылочные крышки, подсвечники от чайных свечек, различные металлические предметы, шарики для пинг-понга, игрушечные барабан и тамбурин.

— Список этих предметов пополняется? Или вы уже нашли все тембры, которые искали?

— Я постоянно экспериментирую с новыми материалами и предметами в поисках нового звука. Если мне что-то кажется интересным — я тут же несу это в студию.

Где мы окажемся — в утопии или антиутопии?

— Каков процент импровизации в вашем живом выступлении?

— По-разному. В Москве я буду импровизировать на 100%, используя темы из разных альбомов. Сейчас я нахожусь в переходном периоде — моя новая пластинка выйдет в марте. Новая запись в некотором роде возвращает меня во времена моей хип-хоповой молодости. Это будет мрачноватая, медленная электроника с глубоким басом. Она будет очень фактурной и экспериментальной. Параллельно с этим альбомом я выпущу еще один, на котором под мою музыку будут читать разные рэперы. В Москве я покажу небольшое превью с этой пластинки, и я могу это сделать только в режиме импровизации. После того как мой альбом выйдет, мой лайв-сет будет наполовину состоять из музыки в том виде, в котором она на нем записана.

— Как будет называться новый альбом и о чем он?

— «What If». Это мое размышление о том, как человечество будет жить через 20 лет. Где мы окажемся — в утопии или антиутопии? В каком мире будут жить мои дети? Будет ли человечество развиваться или у нас закончится питьевая вода? Надо ли нам надеяться на лучшее или ждать апокалипсиса? Этим вопросам, которыми, возможно, задавались и мои родители, я хочу посвятить свою новую пластинку.

— А каков ваш прогноз на будущее — утопия или антиутопия? Вы оптимист?

— Вообще-то я оптимист. Я считаю, что любая проблема имеет решение — мне так подсказывает мой жизненный опыт. И в то же время сейчас я не так уверен, что будущее человечества безоблачно. Я из Германии — история нашей страны показывает, что все может измениться в одночасье, так что и не заметишь момента, когда все началось. Не думаю, что люди, которые голосовали за Гитлера, представляли себе, что их соседей будут забирать в концентрационные лагеря и там убивать. Глядя на политические и социальные процессы, происходящие в Европе и США, я думаю, что нынешний порядок вещей может очень быстро дестабилизироваться.

Мне очень не нравится, что многие так называемые музыканты-неоклассики пытаются стать поп-звездами от фортепиано.

— Вы выступает против термина «неоклассика», которым часто описывают вашу музыку. Почему он вам не нравится?

— Начать с того, что он совершенно неверен. В истории музыки уже было одно неоклассическое движение — в начале XX века. Кроме того, та музыка, которую сейчас называют неоклассикой, вообще не имеет ничего общего с классической музыкой. Как правило, она простая и слащавая. Бесконечное повторение трех-четырех аккордов с незначительными изменениями. В моей молодости такую музыку называли музыкой для лифтов.

Мне очень не нравится, что многие так называемые музыканты-неоклассики пытаются стать поп-звездами от фортепиано. Я этого не хочу и потому стараюсь дистанцироваться от этого термина. И я не один: те музыканты, которые мне нравятся и которых также причисляют к неоклассикам, тоже против «неоклассики». Например, Йохан Йоханссон или Макс Рихтер.

— Мне кажется, термин «неоклассика» можно применять к музыкантам, которые сочиняют для «классических» инструментов, таких, как рояль или скрипка, но используют методы и технологии электронной музыки. Конечно, это не самое подходящее описание, но другого нет. А вы сами как называете свою музыку?

— Я бы говорил о «современной музыке». Это общее описание, зато честное. Или о «современной фортепианной музыке». А то, что сейчас называют неоклассикой, — музыка, чтобы ты приобнял свою девушку и почувствовал прилив романтики. Я не делаю музыку для влюбленных парочек. Меня раздражает, когда слушатели подходят после концерта и говорят: «О, это было так красиво!» Я ничего не имею против комплиментов, но лучше бы они почувствовали хоть какие-то эмоции: радость, страх, тревогу, что угодно…

Я понимаю, почему этот термин в ходу. Когда я последний раз выступал в Москве, промоутер сказал мне, что если в рекламе концерта написать, что это неоклассика, придет в пять раз больше людей. Но они же обманываются — приходят послушать приятные мелодии, как из спа-салона, а я им играю что-то совершенно другое.

Понравился материал? Помоги сайту!