Пьер Бастьен: «Я сочиняю музыку отверткой и паяльником»

3 июня в Центре МАРС состоится концерт французского композитора Пьера Бастьена, так и не доехавшего со своим шоу до техно-фестиваля Save в марте этого года. Пьер Бастьен известен по всему миру как музыкант-механик — вместе с ним на сцене выступает сконструированный им же самим большой оркестр, состоящий из принтеров, зубных щеток, молоточков, проволок, бумаги и всего того, что может создавать особенный, причудливый ритм. Начав конструировать необычные оркестры еще в 1970-х, Пьер Бастьен получил известность и в академических кругах, и среди поклонников электронной музыки — его альбомы издавали и лейбл Aphex Twin'а Rephlex, и берлинский Morphine Records. В интервью COLTA.RU композитор и художник рассказал о механике строительства своих композиций, разнице между машиной и живым музыкантом, а также об оркестре насекомых.

— Вы занялись строительством механических оркестров скорее в силу увлечения техникой и механикой или же для обособления творческого подхода к созданию своей музыки (ведь для звукового зацикливания существуют, например, сэмплеры)?

— Я не вполне музыкант. Я не вижу границы между звуком и изображением. Музыка и скульптура для меня — одно и то же. Соответственно можно догадаться, почему мне не нравятся сэмплеры: это совершенно нищий объект, даже визуально, не то что по звучанию. Кроме того, когда я начал конструировать свои хитроумные музыкальные устройства, сэмплеров еще не существовало; было только несколько моделей посредственных секвенсоров.

— С каким музыкальным течением вы себя соотносите? Считаете ли вы себя продолжателем дела композиторов-авангардистов или же европейских джазовых импровизаторов? Или, может быть, ассоциируете себя с футуристами, создававшими в начале прошлого века причудливые шумовые машины, ставшие предтечей электронных музыкальных инструментов?

— Наверное, все эти движения были для меня важны. Я бы добавил к этому дада, новый реализм, поп-арт, ар-брют, УЛИПО, минимализм, саунд-арт.

— Вы делаете механические оркестры уже больше трех десятилетий. Как они за это время изменились?

— Моя студия набита музыкальными инструментами — всего их около трехсот со всего мира. Некоторые из них я механизировал; я построил множество машинок из шестеренок, колесиков и электромоторов, каждая машинка играет на своем инструменте — бьет по нему, щиплет струны, водит смычком или дует в отверстие. Через какое-то время я заменил инструменты бытовыми предметами, а позже сделал серию более абстрактных машинок, которые играют сами с собой (некоторые части у них оснащены микрофонами). В последнее время я использую воздух как источник движения: вентиляторы и воздуходувы из ксероксов и компьютерных кулеров активируют листы бумаги, заставляют их шуршать и щелкать, бить в барабаны или по клавишам и струнам музыкальных инструментов. Совсем недавно я также зациклил фрагменты из старых музыкальных фильмов. Раньше музыканты сводили воедино машинки, накладывая их звучание (и изображение, если они были на сцене) на механику частей.

— Вы начинали как джазовый импровизатор — играли с Этьеном Брюне и Паскалем Комеладом и в составе Nu Creative Methods особенную смесь фри-джаза и фри-рока. Затем сконцентрировались на собственном творчестве, довольно редко записываясь с отдельными музыкантами. Интересно бы вам было сейчас собрать группу единомышленников и заняться коллективным сочинительством музыки?

— Я никогда не играл джаз на публике, кроме совместного проекта с Этьеном Брюне, который длился всего несколько месяцев. Музыка Паскаля Комелада — это ни в коем случае не джаз, а то, что вы назвали фри-джазом, было лишь одним из многих влияний, которые привели к тому, что мы сформировали мой первый коллектив Nu Creative Methods. Игра с машинами соло представляется мне более осмысленной, чем с машинами и другими музыкантами. Во втором случае теряется мощь, идущая от позиции одинокого музыканта, «бога из машины», в окружении его домашних питомцев. Но есть и исключения: некоторые музыканты знают, как можно естественно влиться во взаимодействие с механическими звуками; среди них — великий русский скрипач Алексей Айги и замечательный британский перкуссионист Стив Аргюль. В какой-то момент мы объединили усилия с другими изобретателями инструментов в коллективе под названием 110m2. В него входили Фредерик Лейюнтер и Пьер Берте, оба конструируют свои музыкальные приборы. Также с нами был гитарист и певец Руди Труве совместно с DJ Low. К сожалению, все это так и не было записано студийно.

— Что для вас первично — процесс создания музыки внутри строительства звуковой инсталляции или наоборот?

— Оба процесса происходят одновременно. Они составляют одну практику, это практически вся моя работа. Некоторые композиторы пишут музыку на компьютере, другие записывают ее нотами на бумаге; я сочиняю музыку отверткой и паяльником.

— Хотелось бы расспросить вас об одном из самых любопытных альбомов в вашей дискографии — «Entomology». Судя по пресс-релизу, музыка в нем создавалась при помощи «Оркестра насекомых»? Вы и вправду занимались препарированием насекомых?

— Несколько лет назад мне заказали пьесу, которая целый месяц должна была звучать по вечерам в общественном месте — под самой большой пешеходной площадью Роттердама была установлена инсталляция из 32 громкоговорителей. Мою композицию утвердили на ноябрь. Первое, что я придумал, — использовать как основную ритм-секцию цикад. Я всегда любил постоянство их темпа, к тому же туманной голландской осенью размышлять о том, как звучат цикады, было приятно. Я попытался подключить оркестр, играя на музыкальных инструментах поверх цикад; комбинация оказалась не слишком удачной. Тогда я придумал басовую партию пчел и шершней, и это сработало идеально. Потом я наложил на это отдельные аккорды и мелодии, исполненные сверчками. Композиция начинается как field recording: летний закат на юге Франции. Через какое-то время насекомые организуются в коллектив и вместо музыки насекомых начинают играть человеческую музыку.

— Считаете ли вы себя пионером в создании механической музыки? Кого вы можете назвать своим идейным вдохновителем?

— Нет! Я не первооткрыватель. Меня вдохновляло несколько работ: маленький проволочный цирк Кальдера под его собственным управлением, ранние вещи Тингли, работы художника Джо Джонса из Fluxus, инструменты и фонтаны братьев Баше.

— Кстати, вы были замечены в среде электронных музыкантов, играющих техно и электронику. Но ведь вас не назовешь электронным музыкантом. Как получилось, что в середине 2000-х вы выпускались на лейбле Aphex Twin'a Rephlex, а последний ваш альбом «Blue As an Orange» издал берлинский Morphine Records?

— Об этом нужно спросить у Ричарда Джеймса и Раби Беайни. Мне повезло, что меня заметили два этих невероятно талантливых и плодовитых музыканта. Я считаю, что у них широкий кругозор, они интересуются всей неподдельной музыкальной продукцией, которая рождается вокруг. Также они — не приверженцы догматизма: им незачем держаться слова «электроника». И вообще, почему медиум должен быть в основе всего? Зачем создавать категории исходя из инструмента? Нужно ли исключать художника из сообщества, если он рисует акварелью, а его коллеги — акриловыми красками?

— Этой весной вы должны были выступить на московском техно-фестивале Save. Каким должно было стать ваше выступление для толпы рейверов?

— Думаю, как и везде, только на сцене было бы громче, а в зале — много разговоров и шума.

— Вы не в первый раз выступаете в России. Какой прием обычно оказывает вам русская аудитория?

— Сложно предугадать реакцию русской публики. Я приезжал в Россию несколько раз с выступлениями и инсталляциями, в разные моменты и в разных обстоятельствах. В некоторых местах я встречал музыкально одаренных людей, рассказывавших обо всех технических деталях, о ритмических комбинациях, которые я играл, прогрессии аккордов и т.д. Я встречал меломанов, просивших подписать мои CD и LP, — и это о многом говорит, потому что мои записи не так легко достать. Недавно я играл для слушателей, которые, похоже, меньше знакомы с моей музыкой, но и они проявляли к ней большой интерес. Рассказывая о России, я обычно говорю, что это страна, где состоялось одно из лучших моих выступлений в жизни. Надеюсь, что-то подобное произойдет и в Центре МАРС.

Перевод Саши Мороз

Понравился материал? Помоги сайту!