Иван Дорн: «Не хочу быть поп-музыкой»

Украинский певец Иван Дорн, известный большинству шлягером «Стыцамен», с успехом путешествует с гастролью по России: 7 апреля он дает концерт в Ростове, потом в его графике — Краснодар, Архангельск, Омск, Новосибирск и Красноярск. В каждом городе России его встречают промоутеры с жовто-блакитными воздушными шариками в руках (требование артиста по райдеру), а публика приносит на концерты украинские флаги. Иван Дорн и его музыкальный продюсер и диджей Лимонадный Джо встретились с Денисом Бояриновым в Москве и рассказали о том, что хотят быть андеграундом.

— Ты — один из немногих украинских артистов, у кого сейчас тур по России. Чуть ли не единственный. Легко ли ты решился на эту гастроль?

Иван Дорн: Нелегко. Мы долго откладывали этот тур. Мы выпустили альбом полтора года назад.

— Какие у тебя были сомнения?

Дорн: У меня есть по этому поводу стихотворение:

С момента выхода альбома — уж больше года. Где мы шлялись?
Прошу прощения, друзья, действительно подзадержались.
Боялись. Многое тогда нам к вам приехать не давало.
Непонимание одних могло начать наш тур скандалом,
Невосприятие других — хоть раньше и воспринималось.
И вот, когда иссяк запас — запас терпения и страха,
Мы подняли наш белый флаг и дружно страх послали на <…>.
Каким бы ни был этот мир — прекрасным либо же тревожным,
Мы вопреки всем здесь стоим, ибо без вас нам — невозможно.
(Аплодисменты за столом и крики «Йе-е-е».)

— Ты читаешь это стихотворение перед выступлениями в городах России?

Дорн: Да, я оправдываюсь во всех городах и сразу рассказываю суть. После этого вопросов «почему» не возникает. Мне кажется, ожидание даже пошло на пользу — мы с публикой еще жаднее друг друга схватываем. Проголодались.

— Когда журнал «Афиша» выбрал тебя своим героем, он написал, что ты меняешь российскую поп-музыку к лучшему. Как ты относишься к этой установке?

Дорн: Не буду лукавить — мне она нравится. Это приятно, но в то же время и опасно. Этим ярлыком на меня вешают ответственность. Я боюсь считать свое влияние весомым. Не хочу зазнаваться. Я хочу быть народным музыкантом — в смысле, близким к народу.

Иван Дорн — «Ты всегда в плюсе»

— Ты признаешь, что с российской поп-музыкой все не очень хорошо?

Дорн: Да вроде нет. Хорошие коллективы здесь появляются — On-The-Go, Pompeya...

— Ну это же не поп-музыка — в том смысле, что в России она недостаточно массова.

Дорн: Вот в этом моя главная проблема. Я не хочу быть поп-музыкой — просто потому, что мне не нравится это слово. Но вопрос: Земфира — это поп-музыка?

— Разумеется.

Дорн: А «Океан Эльзы» и «Бумбокс»?

— Да.

Дорн: Ну тогда ладно — нормальная компания собирается (смеются).

Мы подняли наш белый флаг и дружно страх послали на <…>.

— Твой второй альбом «Randorn» по сравнению с «Co'n'dorn» — это попытка быть не поп-музыкой?

Дорн: Ну да. Больше себя в своей музыке.

— А новая концертная программа — попытка уйти от образа человека, которые поет «Стыцамена»?

Дорн: Нет, я никогда не боялся того, что для кого-то буду артистом одной песни. Если это так — пусть это будет так, что тут доказывать. Я хотел показать слушателям, что музыкально мы можем быть серьезнее, сложнее, непонятнее и не заходить большинству. Мы можем быть андеграундом.

— Как это выглядит на концертах? Вот приходит много людей, чтобы послушать «Стыцамена», а ты им что-то серьезное и сложное — это же влияет на атмосферу.

Дорн: Они слышат «Стыцамена» — просто в новой версии, которая нас устраивает. Она могла бы подойти и концепту второго альбома, и третьего. Мы даже решили на эту аранжировку сделать трек для англоязычного EP.

— Ты обмолвился о концепте третьего альбома — что это за концепт?

Дорн: Это будет хип-хоп-альбом. Мы посвятим его Phife Dawg (участник и основатель рэп-группы A Tribe Called Quest, ушедший из жизни 22 марта 2016 года. — Ред.) и Фарреллу (Уильямсу. — Ред.).

Я хочу быть народным музыкантом.

— Фаррелл, я так понял, твой главный герой.

Дорн: Сейчас больше Q-Tip, Фаррелл был героем моего становления, моей уверенности, моего вкуса. Он занял свое место как святая икона. А сейчас я обретаю новых святых.

— Кто еще в пантеоне?

Дорн: Баста Раймс — но не все, а выборочно. И Антоха MC — я большой его фанат.

— Вот это неожиданно.

Дорн: Я впервые почувствовал дичайшую белую зависть. Я очень жалел, что не я это сделал, что это не моя музыка, не мой голос, не моя труба.

— Будет на третьем альбоме Ивана Дорна совместный трек с Антохой MC?

Дорн: Да, планируем. Но тем, что у него нет фичерингов, — тем он и крут. Тем, что он — обособленный, немножко сумасшедший. Фичеринг со мной может эту обособленность нарушить. Я за него сейчас больше переживаю.

Музыкально мы можем быть серьезнее, сложнее и непонятнее.

— По логике рэп-альбома на нем должно быть как можно больше совместных песен с известными гостями.

Дорн: Я бы сделал с Сансеем что-нибудь, со Скриптонитом, с Лионом — может быть. Мне интересно сделать что-нибудь с «Центром», с Оксимироном, с Fuse, с Ассаи, с Кравцом, с ST, с Кажэ Обоймой, c Крип-а-Крипом…

— Большой список. Басту не назвал.

Дорн: Мне кажется, он недостаточно нишевый. Хотя, возможно, я просто боюсь. Ведь и Скриптонит очень популярен.

Третий альбом будет называться «Rapdorn» (смеется).

— Когда ждать?

Дорн: Я думаю, в 2017-м. Мое любимое число — 17.

— Почему?

Дорн: Я родился 17 октября.

Лимонадный Джо: И это простое число — оно делится только на единицу и само на себя. Это очень крутые числа. Они очень индивидуальны.

Как я мог тут жить? Тут все деградируют и пьют водку.

— Своим англоязычным альбомом ты хочешь посоревноваться с Фарреллом?

Дорн: С Фарреллом? Ну нет...

Лимонадный Джо: У нас есть преимущество! Он америкос, а мы — нет. Нам нужно только достичь его уровня (смеются).

Дорн: Можно попробовать!

Лимонадный Джо: Ничего нереального не существует.

— Я знаю, что в Екатеринбурге ты был в музее Ельцина. Тебе понравился музей?

Дорн: Ты был там? Офигенно, скажи! Как круто это сделано! Как концептуально подано! После музея я задумался о президентах Украины. Кому из них можно было бы посвятить такой музей? Я пришел к пацанам и сказал, что у нас такого президента нет. А Джо мне сказал, что Кравчук. И я подумал, что да — наверное, Кравчук.

— Мне понравилось, что это музей не только про Ельцина, но и про время — про 1990-е. У тебя какие были 1990-е?

Дорн: В 1990-е я жил в городе Славутиче. Там были особенные 1990-е. Это был новый город, построенный для ликвидаторов последствий аварии на Чернобыльской АЭС и для пострадавших в этой аварии. Город был придуман максимально комфортным, потому что люди и так настрадались. Там была своя жизнь, обособленная, если сравнивать с остальной Украиной.

— И, наверное, люди были особенные. С хорошим образованием.

Дорн: Да — много физиков-ядерщиков. Много было приезжих из России. У нас в городе русскоязычных школ было большинство. Моя школа была последней русскоязычной во всей Киевской области. Я не ощутил мрачных 1990-х. Их я знаю только по книгам и по фильмам. У нас бандитизма не ощущалось, все только съехались жить в новый город, рейдерить было нечего.

Второй раз я выступал в качестве мальчика, который пел песню Шуры «Ты не верь слезам».

— Давно ты был в Славутиче? Как там сейчас живут?

Дорн: Был несколько дней назад. Мне не нравится, что Славутич превратился в дешевый предпринимательский город. Мелкий бизнес своими некрасивыми пластиковыми магазинами застраивает первые этажи домов, площади и т.д. Москва сейчас только от этого избавилась. Я понимаю, что от этого никуда не деться. Но у Славутича такая особенная архитектура. Его строили 11 стран, и каждый квартал назван в честь города той страны, которая его строила. Ереванский, Тбилисский, Бакинский, Рижский — и каждый имеет свою особенную архитектуру. Я жил в Белгородском — с кафелем в облицовке. Теперь все эта красота застраивается одинаковой пластиковой ерундой. Плюс мне не нравится, что приезжаешь туда и думаешь: как я мог тут жить — тут все деградируют и пьют водку? Наверное, так происходит с каждым, кто уезжает из маленького города, а потом в него возвращается.

Еще мне не нравится, что из Славутича исчезли фестивали. Когда работала Чернобыльская АЭС, у нас проводились очень крутые фестивали — например, «Золотая осень Славутича». Проводился с 1994 года. На него впервые на Украину приезжали Ла Тойя Джексон, Патрисия Каас, все поп-артисты России. Огромную сцену строили — чуть ли не самую большую в Восточной Европе. Такое шоу было!

— Можно сказать, что этот фестиваль помог тебе стать артистом?

Дорн: Конечно. Там же состоялся мой первый выход на большую сцену. Мои первые появления на сцене были такие странные. Первый раз — в роли мальчика, который играет на саксофоне. К нам приезжала белорусская певица, исполнявшая песню про хрипловатый саксофон. Я прошел кастинг. Фестиваль. Сцена. Шоу. Я выбегаю и начинаю играть на саксофоне там, где фонограммы саксофона нет, а когда играет саксофон — я просто танцую.

Лимонадный Джо смеется.

Все как надо! А второй раз я выступал в качестве мальчика, который пел песню Шуры «Ты не верь слезам».

Лимонадный Джо: В сеточке?

Дорн: В сеточке. Мама сделала такую рубашку длинную вязаную, женскую… Сделала мне такие… платформы, черная рубашка, обтягивающие шорты-велосипедки… Поработала стилистом. Ну, короче, артхаус детский.

Ритмика — это наш конек.

— Взорвал зал?

Дорн: Это не зал был, а площадь. Я был в темных очках. Ничего не видел. Наверное, им понравилось, что я — мальчик, такой странненький. Мне было 11 лет.

— На мой взгляд, поп-музыка в 1990-х была гораздо веселее и отвязнее, чем сейчас. Тем и интереснее.

Дорн: Однозначно. В 1990-х создали форму, по которой сейчас выливают и по которой все продается. Как Спилберг в Голливуде создал трафарет популярного кино, по которому сейчас все делают. Это называется «формат».

— Ты сейчас сидишь в жюри украинского шоу «Голос». Чему ты учишь своих подопечных?

Дорн: Ритмике. Вакарчук сказал, что наша хитрость в ритмике, не в вокале. С этим я согласен. Ритмика — это наш конек. Это то, чем мы берем. Это то, на что я хочу сделать ставку в своем хип-хоп-альбоме.

Понравился материал? Помоги сайту!