«Сейчас какой-то хороший момент для оперы»

Благодаря прошлогодним гастролям культовой оперной продукции из Экс-ан-Прованса «Написано на коже» в постановке Кэти Митчелл слава автора музыки Джорджа Бенджамина докатилась и до Москвы. Свой почти невозможный статус «успешного современного оперного композитора» британский автор только что подтвердил новой премьерой: его «Уроки любви и жестокости» («Lessons in Love and Violence») прошли в лондонской Королевской опере, а затем переехали в Нидерландскую национальную оперу, где с Джорджем Бенджамином поговорил Антон Флеров.

— Во время встречи с публикой перед премьерой «Уроков любви и жестокости» в Лондоне вы сказали, что оперный жанр переживает сейчас прекрасное время. А что случилось? Почему, по-вашему, опера стала более адекватна современной публике и современному миру?

— Да я не знаю… Кажется, она и была адекватна… Хотя правда: сейчас какой-то хороший момент для оперы. Я не знаю публику. Я знаю только, что, к счастью, публика есть. Но я-то делаю то, что умею и что хочу. И если есть публика, то это прекрасно. Но вообще-то у меня нет гарантий. Я знаю только, что Мартин (Мартин Кримп, драматург. — Ред.) и я много-много работаем, мы очень самокритичны и очень долго размышляем о каждой нашей вещи. Последний проект — это пять лет, причем пять лет невероятной изоляции для нас обоих.

— Спрошу более конкретно. Вы с Мартином сделали уже три проекта. Что изменилось в вашей работе за это время? Что изменилось при создании «Уроков любви и жестокости» по сравнению с «Написано на коже»?

— Я стал более плотно работать с Мартином, мы больше обсуждаем. Конечно, не музыку. Но драматургию, намерения персонажей, их чувства, психологию. Новое еще и то, что в «Уроках» картины намного длиннее, иногда до 20 минут (в «Написано на коже» картины по 4—8 минут, совсем короткие). И в каждой картине — свой персонаж. В этом для меня была главная композиционная задача: сохранить драматургию, сохранить динамику и саспенс — и одновременно сфокусировать внимание на отдельном персонаже. Показать, как он изменяется к концу картины. Создать отдельный мир в рамках этих 20 минут. Законченный, но с большим количеством вариативности внутри.

В «Написано на коже» персонажи рассказывают о себе: «он сказал, она сказала». В новой опере этого нет. В «Написано на коже» есть холодная рамка, внешнее наблюдение за внутренним миром, ангелы смотрят. В «Уроках» мы отказались от рамки, все более натуралистично.

Но если вернуться к вашему вопросу и ответить в целом — я не знаю. Я не слишком-то думал про «Написано на коже», когда писал новую вещь. Я отправил всю свою энергию в мир новой оперы и потерял контакт с предыдущей. Я стараюсь изменяться, стараюсь не повторять успех или что-то дублировать. В «Уроках» много новых приемов. Например, в третьей картине — когда две женщины поют насыщенную мелизматикой музыку, а вокруг них разворачивается драматическое действие. Такого я не делал раньше, это было сложно написать. Или, например, дуэты для баритонов в третьей и шестой картинах. Это было новой задачей — написать музыку для двух низких мужских голосов, сохранив их различия. Это непросто для любого композитора и любой традиции. Кажется, такое есть в «Доне Карлосе» у Верди.

— В вашей новой опере история не то что более простая, но более буквальная, менее символическая. Это сознательный выбор?

— Нет, это ненамеренно. Мы отказались от «рамки». И это сделало драму в какой-то мере проще, нет двух измерений, постоянно сосуществующих: внутри-снаружи, снаружи-внутри. В новой истории тем не менее большое количество метафорического, даже мистического. Но драматургически да, попроще.

— Вы неизменно подчеркиваете определяющее влияние Мартина на вашу оперу. Но теперь в вашей команде еще и Кэти Митчелл. Вы работаете с ней на стадии композиции?

— Кое в чем. Главный партнер при создании пьесы — все же Мартин. Я думаю, у нас уже была готова фабула и даже, может быть, Мартин уже написал текст либретто, когда Кэти к нам присоединилась. Но, наверное, это случилось до того, как я начал сочинять музыку. Однако ее вклад очень важен. Музыкальный текст — это сто процентов я, в одиночестве. Но мне было важно выслушать Мартина и Кэти. И ее сценографа Вики Мортимер. Конечный результат — спектакль — многим обязан этим людям. В том числе и в музыкальном отношении. Например, продолжительность интерлюдий. Я знал, что будет серьезнейшая смена декораций: в спектакле крутится комната, в которой происходит все действие пьесы, — кажется, что это так просто, но это невероятно сложно! Задействованы 30 человек. Чудо как хорошо они это делают в Лондоне и здесь, в Амстердаме! И потому я знал, что должен им дать достаточное время на все это.

— То есть идея крутящейся комнаты возникла в самом начале вашей работы?

— Ну, не в самом… Точно не помню… Но, наверное, минимум за пару лет до спектакля.

Или кастинг. Певцы у меня всегда уже отобраны до того, как я начинаю писать ноты. Их прослушиваем, как правило, я, Мартин и Кэти. Она оценивает драматическую сторону, я — музыкальную. Для меня очень важны ограниченное вибрато, хорошее чувство ритма, красивый звук. У Мартина тоже отличный слух, он хороший пианист, хотя и смотрит, прежде всего, на театральные качества певца. Мы выбираем втроем, все трое должны прийти к согласию. В общем, это настоящее совместное усилие.

Ну вот возьмите Трампа и его историю с беженцами из Мексики.

— Насколько в опере нужна история, нарратив?

— Для меня? Невероятно важна. Необходима. Я не пишу опер-инсталляций, статичных опер или ритуальных опер. Это не мое. Что мне дает Мартин — это возможность рассказывать историю новым образом. Это самое важное. До встречи с ним 15 лет назад я не понимал, как в XXI веке рассказывать историю, чтобы она не была историей начала XX века. Я не понимаю, как сочинять оперу без истории. В конце «Енуфы», «Кати», «Бориса», «Пеллеаса» вы взволнованны, потому что произошло какое-то движение в человеке, есть эмоция и трагедия. А для этого необходима история.

— При этом для своих проектов вы выбираете истории несовременные. Почему? Более того, это истории с волшебными элементами. Вам нужна сказка?

— Немного. Что-то от нас далекое часто приобретает магическое звучание. Но еще я ведь хочу рассказать о чем-то существенном. О том, как быть человеком. О трагедии, страхе, любви, страсти. Старые истории имеют большую тень, в них может быть больше правды, чем в истории, похожей на репортаж, истории, которая около нас, когда мы узнаем имена, отвлекаемся на них. Я думаю, что, если история отдаленная, ее можно исследовать глубже. В ней легче разобраться: кто кого любил или не любил, кто кого поддерживал. Возникает больше возможностей для интерпретации. Так мог бы сказать Вагнер. И даже Моцарт. Но это не значит, что однажды я не начну думать иначе.

— А кстати, про правду. Вы думаете, что концепции любви и политики — как вы их показываете в «Уроках» — по-прежнему актуальны? Ведь сегодня политика больше не концентрируется в фигуре короля, она, скорее, в других инстанциях — в медиа, в социальных службах. А любовь вся в интернете.

— Ну вот возьмите Трампа и его историю с беженцами из Мексики. А жена Трампа поехала туда и раскритиковала своего мужа в прессе, сказав, что эти люди вызывают у нее жалость. Конечно, все эти концепции актуальны. Люди влюбляются. И люди так страшно хотят власти! Я могу это понять. Хотя это не вызывает у меня симпатии. У меня нет никакого желания обладать хоть какой-то властью. Но я признаю, что она провоцирует самое мощное желание, страхи и самые большие трагедии.

— Относите ли вы себя к какой-нибудь оперной или музыкальной традиции?

— Вообще не думаю об этом, я делаю то, что могу и хочу. Но я люблю оперу — «Воццека», «Пеллеаса», «Бориса». А традиция меня не заботит. Я понимаю, что кто-то типа Вагнера много об этом думал. Меня же интересует пьеса, история. И написание музыки. И желание быть честным, новым и лучшим для себя. Все просто. А писать музыку — это сложно, ужасно сложно.

— Вы работаете один? У вас нет ассистентов?

— Вообще нет. И пишу я от руки. Это долго. Хотя писать не так долго, думать и чувствовать — вот это отнимает время. Даже выражение малейшей эмоции требует огромной подготовки. Одинокая и сложная задача. Но это то, что я хочу делать. И мне невероятно повезло.

— Вы уже начали обсуждать с Мартином следующий проект?

— Мы хотим работать вместе. Мы еще не решили, над чем. Нужно было закончить эту вещь. Сейчас она начинает от нас уходить — можно подумать и о следующей. Ни один из нас не может работать над двумя вещами одновременно, мы не можем планировать на много лет вперед. Но мне очень нравится этот медиум — опера. И нравится не только писать, но и исполнять.

— Вам нравится дирижировать?!

— Обожаю. Я не должен делать это слишком часто, я должен сидеть дома и сочинять. Но как композитор вы одиноки, а при исполнении у вас такая крутая команда и процесс доставляет такое удовольствие! Я это просто обожаю!

— Новые заказы есть?

— Да, есть несколько предложений и в отношении концертных произведений, и в отношении оперы.

Понравился материал? Помоги сайту!