Бесы недели

Первой обратила на это внимание телекритик Арина Бородина — как сверстана сетка телеканала «Россия» на 25 мая: 17:50 — «Бесы», 20:00 — «Вести недели», 22:00 — «Бесы», 0:30 — «Воскресный вечер с Соловьевым». Мини-сериал «Бесы» будет показан в течение одного дня — дня президентских выборов на Украине. На каких бесов намекает телеканал, понятно; сама последовательность, в свою очередь, породила вагон шуток: «Бесы с Владимиром Соловьевым», «Воскресные бесы», «Бесы недели» и т.д.

У режиссера сериала «Бесы» Владимира Хотиненко вообще-то все хорошо. Нет, кроме шуток — сейчас его время.

Он экранизирует «Бесов» — где все, включая название, пропитано духом консерватизма и антимодернизма. Тут можно было бы предъявить, что «Достоевский глубже», — но Хотиненко ведь ничего не придумывает, строго следует сюжету. И, пожалуй, можно согласиться, что и сам Достоевский — об этом; и, конечно, лучшего для сегодняшней пропаганды не придумаешь. Есть некоторое упрощение — введена фигура следователя вместо рассказчика; все революционеры мазаны одной краской; но это все тоже можно списать на жанровые допущения.

Хотиненко не просто консерватор, но монархист — он не скрывает своих взглядов; хотя, безусловно, он снимал «Бесов» как художественное произведение, еще до всяких киевских событий, летом прошлого года (хотел вначале осовременивать, перенести фильм в начало ХХ века, но потом отказался от этой идеи). Можно ли сказать, что это идеологическое кино? Да, безусловно; но взгляды художника в данном случае совершенно совпадают с идеологией власти.

Сам Хотиненко много раз говорил, что не видит в госзаказе ничего плохого (вспомним, что он снял первое по сути заказное кино в новейшее время — «1612»), и, когда его спрашивают об этом, приводит в пример Андрея Рублева или Леонардо да Винчи — что, мол, госзаказ не мешал художнику творить великое.

В общем, Хотиненко снял совершенно искреннее кино, где сказано, что врагами порядка и закона являются эстеты, студенты и интеллигенты; те, кто верит в Канта и Маркса, а не в Бога. Идею Хотиненко можно даже понять и так, что врагами России в принципе являются излишняя рефлексия и эстетизм. Что эстетика сама по себе и есть уже зло для России — потому что она разрушает корневую, инстинктивную этику народа. Что зло начинается с провокационных арт-проектов, а заканчивается рубкой икон; а дальше уже убийства и бунты. Причем, опять же, все есть у Достоевского. И если смотреть на это глазами рядового консерватора — то он поминутно должен вскакивать с кресла, бить себя по коленке и приговаривать: «Точно! Точно так и было! Маша, иди посмотри — все как у нас!» Зло можно распознать по каким-то физиогномическим признакам — по мхатовскому кривлянию Верховенских.

Путин ведь тоже художник.

Наконец, Хотиненко хочет сказать, что зло есть нечто привнесенное, изначально России не присущее. Вот этот городок — в котором вдруг начинает происходить нехорошее — это Россия; а нехорошее принесли с собой чужие, нездешние люди. Зло всегда приходит в Россию «откуда-то оттуда», говорит автор и, окружая Ставрогина мистическим ореолом (гром, молния и крылья за спиной), только подчеркивает его, зла, чужеродность. Ставрогины всегда были и будут тут гостями, говорит нам автор. А полицейские, бабы и мужики, умные следователи — они тутошние, всегда тут были и будут.

Но все-таки Хотиненко хочет остаться в истории не пропагандистом, а художником.

И власть — в лице телеканала «Россия» — поступает с художником изумительно. Встраивая сериал в специальный «день ненависти», в контекст антиукраинской пропаганды, она как бы дает понять художнику, где его место — со всеми его идеями и претензиями на художественность. Она тем самым нивелирует все его смыслы, упрощает их до невозможности и вставляет в качестве патронов в свою патронную ленту; для пулемета, который будет строчить 25 мая по врагу без перерывов. Лишая пусть даже идеологическое, но кино мало-мальской самостоятельности и предлагая рассматривать его как разновидность информационной атаки. Отметая проблематику модерна как бесовства и прочие интеллектуальные шалости.

Это в своем роде гениально — одним взмахом пера (или мышки, что у них там) превратить художника со всеми его амбициями в часть пропагандистской машины.

Эта история поучительна в нескольких пунктах. Во-первых, для тех современных художников, которые живут в уверенности, что художник может остаться свободным и глубоким, делать «что-то свое», соблюдая правила игры с государством. Есть также ряд художников, которые считают, что если искренне любить власть, то она ответит тем же. Ответ такой: самостоятельного не бывает в рамках идеологии. Что бы ты ни делал для государства — все будет использовано им для себя, а не для пользы произведения или художника.

Многие тут спорили — меняется ли Путин, не меняется — это все высокие материи; но можно утверждать точно: система, выстроенная одним человеком, стала за эти 14 лет ревнивее. Вначале она не могла допустить политических конкурентов, а теперь она не терпит рядом даже художника — даже «социально близкого».

Хотиненко снял совершенно искреннее кино, где сказано, что врагами порядка и закона являются эстеты, студенты и интеллигенты.

Это, конечно, история еще об одном всем известном человеке. Когда-то, в бесконечно далекие времена сериала «Оттепель» и Олимпиады, в прошлую эпоху, его случай полагали уникальным, почти невозможным вариантом «остаться приличным человеком и при этом добиваться успеха». Константин Эрнст претендовал на роль гуманизатора, смягчителя нравов путинской России, такого «Леонардо при Путине». Была слабая надежда, что грандиозное шоу на открытии Олимпиады способно повлиять даже на Путина (и мы помним его лицо во время этого шоу, он действительно был потрясен). Программа согласовывалась заранее — все равно Эрнст в этот день стал конкурентом Путина, предложив «свой вариант» России. Универсальной, мультикультурной, органично вписанной в мировой и европейский контекст. Не нужно никуда ходить, как бы говорил он, — уже все есть. Бери и пользуйся. Живи.

Сразу после Олимпиады мы увидели ответ Путина — его собственную постановку, где все символические приобретения, все «европейское» было отброшено, сдано в утиль, все иллюзии — которые за 23 года накопились. Причем Путин создавал свое произведение теми же средствами — выдвигал на сцену подвижные конструкции, лепил человечков, менял декорации. Он все сделал так, чтобы подчеркнуть разницу между «Россией» и «Европой». Это был ответ не только Украине, но и Эрнсту. Путин посмеялся над Эрнстом и его контекстами и подсказками. Конечно, он не специально для Эрнста все это сделал, но символично получилось — Путин ведь тоже художник.

Консервативных разворотов в России было много, но особенность нынешнего в том, что человек, который его устроил, ревнует даже к художнику. Позиция Леонардо, смягчителя нравов, теперь упразднена. Не может быть никаких «воспитателей при императоре», дерзость даже претендовать на эту роль. Те, кто мечтает стать «соловьями госзаказа», ошибаются — у них не будет даже тех минимальных прав, какие были у придворных художников прошлого. Теперь власть сама хочет быть художником — а все остальные ей нужны, чтобы подносить кисточки, краски и буковки. Из любого да Винчи теперь делают «давинчи» — от слова «давить». Придворного художника будут троллить, как Илью Глазунова, советуя ему «меч подлиннее», или как театр «Современник». Михалков — умный и прожженный, он первым это, кажется, понял — не тем ли был продиктован хардкор «Утомленные солнцем — 2»? Не специально ли он довел тему до абсурда — чтобы власть не могла «присвоить» его; для нее это было бы слишком радикально.

Власть хочет быть теперь всем — причем одновременно. Быть консерватором здесь, а через границу, у ручья, — радикальным чегеварой. Создавать реальность — с вовлечением миллионов — и тут же ее отменять. Быть и войной, и миром — одновременно. Быть всем.

Поэтому первыми после приостановки условного проекта «Новороссия» притушат именно консерваторов, почвенников-государственников — которые в эти два месяца могли подумать, что они тут власть. Незавидна судьба Проханова и прочих сторонников «русского мира» — человек, который все это затеял и еще что-то затеет, не хочет ни с кем делиться славой, даже в таком тонком аспекте.

Та же история случилась и с Хотиненко, хотя, конечно, в меньших масштабах. У него были свои идеи, он хотел выступить от лица консервативного класса, от лица многочисленных сторонников с охранительным манифестом — и это даже было бы интересно обсуждать при других обстоятельствах. Но сейчас — что с ним спорить, когда дискуссия ведется с помощью молотка; и сериал «Бесы» в этом контексте воспринимается не более чем одним из гвоздей, перебивкой между срочными новостями с Украины. Ведущий Соловьев скажет: вот, мы только что видели с вами, дорогие телезрители, чем заканчиваются все революции (и зрители в студии будут аплодировать), а теперь перейдем к событиям на Украине. И никто наутро не вспомнит о таком сериале и его режиссере — будут другие бесы.

Понравился материал? Помоги сайту!