Красная свадьба

В день открытия Олимпиады в зал торжественных бракосочетаний города-курорта Сочи вошли жених и невеста в идентичных красных костюмах от Bosco. Вместо фаты невеста имела на голове красную кепку. Обуты они были так: невеста — в красные кроссовки, жених — в черные. За ними тянулся шлейф гостей и журналистов.

За пятнадцать минут до того в этом же зале бракосочетались беременная невеста в обычном розовом платье и жених — в черных брюках и белой рубашке. Красиво уложенный пучок волос первой невесты был украшен стразами. На церемонии присутствовали: жених, невеста, одна подруга с цветами, ведущая церемонии и я с фотографом.

— Я переехала в Сочи специально из-за Игр, — сказала мне невеста в розовом платье (теперь уже жена), когда церемония закончилась (она была рада, что на ней оказались журналисты). — Олимпиада — большая практика для человека, — продолжила она, — который, как я, занимается организацией праздников. Я тут устроилась в управление культуры и потом познакомилась с этим мужчиной, — дернула мужа за куртку (они оделись и уже собирались уходить).

— Почему вы решили пожениться именно седьмого февраля? Олимпиада для вас — такое грандиозное событие? — спросила я.

— Олимпиада — это грандиозное событие, — ответил теперь уже муж. — Для меня это, наверное, возможность показать, на что мы способны. Мы — как страна. Возможность развеять все мифы о России.

— Я ждала Олимпийские игры, — добавила девушка. — И когда пошел обратный отсчет, у меня слезы — вжух-вжух, — сказала она, и видно было, что готова расплакаться. — Олимпиада пришла, и я к ней пришла, а она меня приняла.

Пара ушла. Через некоторое время ровно на ее месте стояла пара в красных костюмах.

— Это знаменательное событие не только для нас, но и для всей России! — с сильными голосовыми перепадами произносит невеста (теперь уже жена) в камеру и микрофон съемочной группы канала РЕН ТВ. — Мы обязательно выиграем!

— А теперь давайте попрыгайте и покричите: «Россия, вперед!» — говорит им корреспондент.

Пара прыгает и кричит: «Россия, вперед!» Наконец и она уходит.

— Зачем вы попросили их прыгать и кричать? — спрашиваю я журналиста.

— Не ваше дело, — отвечает он. — Вы вообще кто?

Я представляюсь. Он отходит, бросает в сторону меня и фотографа недружелюбный взгляд и произносит что-то вроде «вас я забыл спросить». Я собираюсь сказать ему, что, конечно, «спрашивать меня» — этого я в виду не имела. Но мне все же любопытно: зачем просить героев делать то, что им самим в голову не пришло бы, и неужели ему кажется, что сцена с прыганьем и криками не была наигранной и по эмоциям — ненастоящей? Неужели ему, а в его лице — телевизионному сообществу, кажется, что зритель не способен отличить настоящее от ненастоящего? Ничего из этого я не успеваю сказать, меня опережает фотограф.

— Я — ваша потенциальная аудитория, — говорит Оксана. — И я не хочу постановочных репортажей. Я не хочу, чтобы меня обманывали. Вот почему я не буду вас смотреть.

Не без презрения журналист отвечает, что ему и не надо, чтобы мы его смотрели. Что он попросил героев о том, о чем считал нужным попросить, и отчитываться перед нами не собирается.

Мы уходим. Я вспоминаю случай, рассказанный мне коллегой из «Русского репортера» Юлей Гутовой, которая делала репортаж о мигрантах, проведших много лет в рабстве у хозяйки московского магазина. У одной из них родился мальчик. Практически всю жизнь он провел пристегнутым к батарее, от этого у него случилась травма. Когда рабов освободили, приехали журналисты, и одна из съемочных групп повела маму с мальчиком на детскую площадку, которой этот мальчик в жизни не видел, и не заставила, а попросила его качаться на качелях, которых этот мальчик панически боялся.

А теперь давайте попрыгайте и покричите: «Россия, вперед!» — говорит им корреспондент.

Я заранее знаю, что мне скажут: печатный репортаж и телевизионный — это не одно и то же. О, я знаю. Я-то знаю. Много раз ко мне обращались телеканалы — просили поделиться контактами героев моего печатного репортажа. Если я делилась или им каким-то другим образом удавалось раздобыть контакты, они выезжали на местность и часто не гнушались задавать героям вопросы, вычитанные в моем репортаже. Меня это не раздражало. И рассказываю я сейчас об этом с одной целью — хочу сказать, что с героями надо разговаривать. Надо тратить время на героев. Надо задавать им вопросы. И тогда, возможно, вы извлечете из них не шаблон, не то, что вы предполагаете, а что-то новое, интересное и для вас, и для зрителя, в моем случае — для читателя.

Два года назад я делала репортаж о чабанах, пасущих свои отары на границе Дагестана и Чечни. Я приехала туда со своей «домашней заготовкой»: чабаны — это такие люди, которые большую часть времени проводят, созерцая неподвижную картинку гор, а по ночам они смотрят на звезды, много думают, и им открываются тайны мироздания.

Приехав, я ужаснулась — в ответ на мои московские вопросы чабаны недоуменно переглядывались и качали головами. Они не знали, что сказать. И я поняла: они не скажут мне ничего из того, что я желаю услышать. Чабаны могут рассказать, что шерсть подешевела, теперь ее невыгодно продавать, что на водопоях с них дерут плату нещадно, что дотаций им не выделяют, что чабанский труд стал самым позорным в республике, что даже мясо им продавать уже невыгодно и что волки вконец обнаглели — подходят к стойбищу даже днем.

А мне-то вдобавок ко всему этому нужна была философия. Я хотела нового, я хотела интересного. Однако больше всего я хотела, чтобы интересно было моим читателям, чтобы они, побывав со мной в горах, увидели этих людей, чтобы они вместе со мной нырнули в этих людей. Но, кажется, нырять было некуда.

Я начала выходить с чабанами пасти овец. Проведя пару дней на пригорке с хлебом и водой, слушая блеянье овец и наблюдая горы, которые оживлялись лишь тем, что прилетал орел или медленно проплывал в распаренном воздухе всадник на белом коне, я поняла, что люди земли, чабаны, привыкли думать и говорить не так, как я предполагала. И не их вина, что люди земли и люди города заговорили на разных языках. И что мне надо наблюдать за ними, подлаживаться под них, задавать много простых вопросов, которые, не раздражая их, дадут мне настоящие ответы. Так и вышло, мы нашли общий язык, и чабаны начали рассказывать.

А потом по моим следам приехала съемочная группа НТВ.

Знаю, что мне возразят и на это — на длинные разговоры у съемочных групп времени нет. Меня это не касается. Меня вообще не интересуют проблемы съемочных групп. Меня интересует только результат. Если я смотрю телевизор, то хочу его видеть. Я, кроме того, не хочу, чтобы кто-то думал, что для людей, живущих с нами в одной стране, и так сойдет. Я очень хорошо помню всех своих героев. В 2013 году это были, например, работницы столовой металлургического комбината из Нижнего Тагила — они проводят долгую смену на ногах, кормя сталеваров. Это была заводская семья из Каменска-Уральского, глава которой работает на заводе пятидневку и получает восемь тысяч рублей в месяц. Это была Лида, многодетная мать с Байкала, которой государство платит крошечное пособие на всех ее шестерых детей.

Я не хочу сказать, что я объективна. Я объективна в пределах моей картины реальности.

И когда наступит вечер и мои герои — женщины из столовой, сталевары, парень с завода и Лида — приползут с работы убитые, приготовят себе нехитрый ужин, сядут на диван и включат телевизор, мне кажется, будет неправильно, если они увидят прыгающую пару в красном. Мне бы хотелось, чтобы из телевизора на них посмотрел кто-нибудь настоящий — например, беременная невеста в розовом платье, которая говорит и одновременно с этим чувствует. Чувствует и говорит.

Я снова предвижу вопрос: «А вы, бумажные журналисты, во всем честны?» Представьте себе — те, кого я знаю, стараются такими быть. Просить героев «прыгать» среди моих коллег, пишущих и фотографирующих, — дурной тон.

Конечно, я творец текста. Я могу сплетать его, как я хочу. Я могу обращать внимание на те детали, на которые хочу. Из длинной диктофонной записи я могу выбрать тот отрезок разговора, который кажется мне самым важным. Но когда я готовлю репортаж, в моей голове появляется что-то вроде фона. Это такое пространство, в котором существуют герои моего репортажа, их истории, сказанные ими слова, природа, детали интерьера, их взгляды, их голоса, их интонация. И когда я собираю текст, то в действительности я это делаю не как хочу, а строго в рамках этого пространства. Границы его, хоть и умозрительные, — прочны, и каждый раз, когда я, ошибаясь, выхожу за эти границы, все содержимое начинает неприятно ворочаться в моей голове.

Я не хочу сказать, что я объективна. Я объективна в пределах моей картины реальности. И мне кажется, что журналист, по крайней мере, должен стараться быть объективным в этих границах. Что не надо просить маленького мальчика, жизнь которого тебе неведома, садиться на качели потому, что ты спешишь снять сюжет и тебе некогда задавать вопросы.

Под конец еще одна история. Мы с моей подругой, фотографом Оксаной Юшко, были в командировке в Дагестане. Нас попросили заехать в прибрежный поселок, где людей выселяли из домов потому, что собирались строить на этом месте Лазурный Берег для богатых. Жители поселка и без того жили в стесненных условиях — но хотя бы в домах, которые принадлежали еще их бабушкам и дедушкам. Журналисты к ним практически не приходили — сюжет неинтересный, кроме того, все боялись мэра Махачкалы (уже бывшего). Когда мы зашли в поселок и жители его прознали, что к ним идут журналисты, да еще из Москвы, они выскочили из домов в чем были — в домашних халатах, спортивных костюмах — и бежали к нам, сжимая в руках тапочки, которые не успели надеть.

— Нам сломали заборы! — кричали они. — Ночью они обещают сломать наши дома! Нам отключили свет, газ и воду! Несите ведра! — кричали они друг другу. — Покажем журналистам, что у нас нет воды. Несите свечи, чтобы было видно — у нас нет света!

— Не надо ничего нести, — спокойно сказала Оксана. Она уже давно взялась за работу. Я тогда подумала: как интересно — люди сами хотят создать для нас картинку с ведрами и свечами. Хотя самые лучшие кадры Оксана сняла, когда они бежали нам навстречу. Жизнь вообще готова подарить нам самые лучшие сюжеты — в ответ на интерес, внимание и честность. Не те, что придумали мы, а те, что придумала она. Чтобы увидеть их и показать другим, не обязательно снимать постановочные ведра, свечи, качели и прыжки.

Понравился материал? Помоги сайту!