10 сентября 2018Литература
153

Музей как музейный объект

Андрей Тесля о книге Зинаиды Бонами «Как читать и понимать музей»

текст: Андрей Тесля
Detailed_picture© Andrea Frazer

Книга Зинаиды Бонами — редкий в нашей литературе образчик одновременно популярного и серьезного разговора, популяризации как трудного искусства говорить доступно о сложном и многогранном, именно вводя в проблематику — т.е. демонстрируя множество расходящихся тем и сюжетов, без навязчивости показывая читателю, что каждое данное объяснение, подход углубляются и обрастают своими сложностями, противоречиями на следующем ходу. Иными словами, это и краткий очерк о природе и истории музея как культурного, социального, политического феномена — о том, как возникли привычные для нас образы музеев и как меняются музеи в последнее столетие, — и приглашение в сад ветвящихся троп для прогулок, а не похода к цели, и обзор многогранного, интересный и для посвященного в своем изящном, соразмерном наброске.

Эта книга — не обо всем разнообразии музеев, но, в первую очередь, о «публичном», большом музее, образ которого является определяющим и первым предстает перед нами, когда мы начинаем думать или говорить о музее «вообще», не важно, ориентируясь на него как на идеал — и отстраиваясь, противопоставляя свой предмет ему.

Прежде всего, большой музей — сравнительно недавний феномен, возникший «между веком Разума и веком Прогресса», свою суть находящий в соединении вроде бы противоположного: ведь «сдать в музей» или «в архив» одновременно означает и вычеркнуть из современности, признать неактуальным, утратившим свое жизненное значение — и в то же время, напротив, в отличие от жизненного, помещенное в музей — значит, признанное, объявленное ценнейшим, подлежащим сохранению в своей неизменности — как шедевр или как «типовой образчик» исчезающих из реальности типов.

© АСТ, 2018

В этом проявляется особая природа музея — и как дисциплинарного пространства, где посетители находятся под надзором и где их приучают двигаться, разговаривать, стоять определенным образом, — и как пространства, изъятого из обыденного, что и определяет особый режим поведения.

Вместе с тем «сохранение в неизменности», хранение в музее и предъявление зрителю, рассказывает Бонами, сразу же порождают противоположную реакцию — «музейный скептицизм», исходящий из того простейшего наблюдения, что поместить в музей как раз и означает изъять предмет из его собственной среды, изъять из контекста — и если затем старательно воспроизводить утраченный контекст в музее, то это никоим образом не тождественно контексту бытования вещи. Но отсюда идет и иная нить размышлений: ведь, стремясь сохранить, например, «итальянское искусство» Ренессанса в его собственном контексте, критик музея тем самым сам оперирует категориями, не имеющими отношения к исходному контексту, поскольку, как отмечает, например, цитируемый автором Дуглас Кримп, «искусство, каким мы его представляем, возникло лишь в XIX веке, вместе с музеями и историей искусства» (стр. 80).

Именно музей, порождая дистанцию, делает контекст явным — то есть делает наблюдаемым рассогласование между разными контекстами существования артефакта. Если Чарльз Смит утверждает, что «истинное намеренье, лежащее в основе учреждения музеев, состоит в том, чтобы исключить артефакты из контекстов употребления и обладания, из частной собственности и переместить их в новую среду, способную дать им иное значение» (стр. 123), то в этом суждении есть скрытое основание некоего «нормального», «естественного» бытования артефактов — но ведь именно история демонстрирует, что эти контексты бытования постоянно меняются, предметы переопределяются и переосмысляются, и тем самым их музеефикация — разумеется, изменение контекста, но лишь еще одно в их истории, которое можно осмыслить не в противопоставлении естественного/искусственного или еще какой-либо бинарной оппозиции, а через множественность позиций.

И это ведет нас к тому, что публичный, классический музей сам становится музейным объектом, памятью о таком способе функционирования объектов, их фиксации во времени и пространстве, научении «публики» способам их восприятия — созерцанию, восхищению перед тем, что экспонировано как объект, долженствующий вызывать именно соответствующую эмоцию. Музей со временем становится предметом музеефикации — как в Лувре восстанавливают «историческую развеску» и демонстрируют музей эпохи Наполеона.

Музей века прогресса — это и место сохранения, и место упорядочивания в рамках большого нарратива: его идеальный посетитель должен продвигаться, воспринимая логику повествования, усваивая (в том числе и в физическом движении, в смене восприятий) тот рассказ, который запечатлен в построении экспозиции, а правильная экспозиция — та, которая обеспечивает для наибольшего числа посетителей верность итоговой сборки.

Но идеалы прогресса и Просвещения оказываются в музее в противоречии: большой музей должен сохранить и запечатлеть все, достойное этого, он разрастается, поглощая все новые пространства — требуя все больше времени, чтобы осмотреть его, прочесть тот рассказ, который он предлагает (не говоря о том, что фонды растут намного быстрее, чем экспозиция). В результате сам рассказ оказывается уже несобираемым воедино: Лувр, Британский музей или Эрмитаж оказываются говорящими скорее о необозримости, где посетителю остается лишь признать свое поражение и найти выход в возвращении к единичному — идти ради встречи с конкретной картиной, ради прогулки по музейным залам, собирая впечатления от того, какие впечатления стремился вызвать этот музей в разных пластах своей истории. К логике фрагмента оказывается ведущей логика полноты: продвижение к последней означает, что посетителю остается довольствоваться лишь первым — где фрагментом может оказаться и сама музейная публика.

Последний очерк посвящен современному музею — который оказывается в пространстве развлечения, досуга (способа «потратить свое время») и вместе с тем опирается на сохраняющуюся «ауру» классического музея, отсылающего к храмовому пространству и покоящегося на утверждении объективных иерархий, наставляющего и просвещающего публику. Он балансирует между голосом власти-знания — и миром услуг по разряду «культурного досуга», используя порядок иерархий и классификаций, чтобы музеефицировать «современное» и тем самым отстранить его — и чтобы возвращать иерархии в современность, избегая прямого высказывания, через помещение в один ряд, экспонирование одним способом с унаследованными иерархиями прошлого.

Зинаида Бонами. Как читать и понимать музей. Философия музея. — М.: АСТ, 2018. 224 с. (Серия «Как читать и понимать»)


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Space is the place, space is the placeВ разлуке
Space is the place, space is the place 

Три дневника почти за три военных года. Все три автора несколько раз пересекали за это время границу РФ, погружаясь и снова выныривая в принципиально разных, внутренних и внешних, пространствах

14 октября 20244659
Разговор с невозвращенцем В разлуке
Разговор с невозвращенцем  

Мария Карпенко поговорила с экономическим журналистом Денисом Касянчуком, человеком, для которого возвращение в Россию из эмиграции больше не обсуждается

20 августа 202411532
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”»В разлуке
Алексей Титков: «Не скатываться в партийный “критмыш”» 

Как возник конфликт между «уехавшими» и «оставшимися», на какой основе он стоит и как работают «бурлящие ритуалы» соцсетей. Разговор Дмитрия Безуглова с социологом, приглашенным исследователем Манчестерского университета Алексеем Титковым

6 июля 202416479
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границыВ разлуке
Антон Долин — Александр Родионов: разговор поверх границы 

Проект Кольты «В разлуке» проводит эксперимент и предлагает публично поговорить друг с другом «уехавшим» и «оставшимся». Первый диалог — кинокритика Антона Долина и сценариста, руководителя «Театра.doc» Александра Родионова

7 июня 202421661
Письмо человеку ИксВ разлуке
Письмо человеку Икс 

Иван Давыдов пишет письмо другу в эмиграции, с которым ждет встречи, хотя на нее не надеется. Начало нового проекта Кольты «В разлуке»

21 мая 202423334