Найденная пленка

22 мая в кинотеатре «Каро 11 Октябрь» пройдет единственный показ «Лидии» — кинораритета из 1968-го, потаенного экспериментального фильма, снятого швейцарцем Рето Андреа Савольделли. «Лидия» — необычное отражение революционных надежд и разочарований, довольно безумный портрет времени, снятый 18-летним постановщиком на 16-миллиметровую пленку. В 1973 году после нескольких неудачных проектов Рето Андреа Савольделли ушел из кино, не позаботившись о сохранении своего небольшого наследия. Но стараниями синефилов его лучший фильм найден — и будет показан московской публике. Организаторы показа — МШНК, «Каро.Арт» и Cineticle Art Cinema. После показа состоится Q&A с Савольделли. А пока своими восторгами от «Лидии» делится Гордей Петрик.

Красивый грустный парень с сигаретой в зубах (Рето Андреа Савольделли) позирует перед камерой, слившись с постером «Монахини» Жака Риветта. Дешевую пленку разъедают царапины. Так начинается «Лидия» — фильм длиной в 40 минут, в которые уместилась вся эпоха.

Парню 18. На улице 1968-й. Место действия — Швейцария. В багажнике каждой машины прячется заговорщик с винтовкой, в пожелтевшей от солнца траве лежат трупы детей. Кадры пожаров наслаиваются на военную хронику. В пространстве фильма ненадолго появляются рабочие, вечная стройка — 68-й есть 68-й, любой разговор заканчивается обсуждением положения пролетариата. Скрыться от марксизма можно только в волшебных историях: например, про одинокого угольщика в лесах Богемии, потерявшего всех детей, кроме дочки и блаженного сына («Отец»). Про страдающего романтика, который только и хочет, что курить и говорить по-немецки («Сын»). Про Сохо, город Солнца («Рай»). Картины полыхающих — за границами Швейцарии — машин и баррикад существуют в параллели с миром снов героя. Революция тоже осталась во снах.

«Лидия» — оммаж постмайской растерянности. Остались только рассказы из пыльных книг и байки, что повторяются из поколения в поколение. Утопия невозможна. Опустившееся на Францию политическое похмелье распространяется на соседние страны. Безмолвный протагонист все время куда-то идет, ловит такси, плывет на катере. На его пути встречаются новые истории, магазины и торговые центры, фабрики и поезда. «Лидия» — это road movie, по степени тотальной безысходности сопоставимое с «Беспечным ездоком». В 1968 году оказалось, что фильм дороги — это не что иное, как фильм погони. Хиппи-маргинала, сбегающего от обезумевшей толпы в сказочный город Сохо, преследуют персидские двойники и вооруженные до зубов полицейские.

Как в фильмах Кеннета Энгера или как у Энди Уорхола, который снова (после появления звука в кино) ввел в обиход эксплуатируемый в «Лидии» прием двойной экспозиции, путешествие героя показано как набор видов и портретов, случайных человеческих и оккультных образов. В документальных кадрах хроники — шествие в честь дня Евхаристии, неотличимое от маршей протестующих студентов во Франции. Быстрая смена фрагментов интерьеров. Сцена раздевания под какой-то очень знакомый, но нераспознаваемый шлягер, пропитанная гомоэротизмом, напоминающая энгеровский «Kustom Kar Kommandos». Искусственно состаренная хроника, подкрашенная в цвета французского флага, — похоже на Криса Маркера и кинокатехизисы «Группы Дзига Вертов» одновременно.

«Лидия» — еще и культурная апроприация: ведь на самом деле в тихой Швейцарии не было никаких массовых субкультур, никаких роковых красавиц в шубах на голое тело. Но за Атлантикой пульсировал другой океан — тотальной свободы: ЛСД в чанах с лимонадом, независимое американское кино про хиппи и новую неподконтрольную свободу по телевизору, рок по радио. Рока в легенде о хиппи вообще должно быть больше, чем кино, и в фильме Савольделли музыкальное сопровождение непрерывно (даже название фильма пришло с джазовой пластинки Джорджа Расселла, исследовавшего лидийский лад). Песни The Mothers of Invention и Cream сменяются фрагментами вагнеровского «Парсифаля». Савольделли сам — Парсифаль, призванный спасти запутавшуюся в политических спорах и баталиях Европу прикосновением 16-миллиметровой камеры. Спецэффекты сделаны на коленке. Так и надо: «Будущее — за любительским кино» — еще несколько месяцев назад убеждал американскую публику Годар на выступлении в Беркли.

Зачем рассказывать сложную историю простым языком, если можно рассказать простую историю сложным — спрашивал он же в «Прощании с языком». Савольделли в 1968-м поступает именно так. Ближе к концу фильма на экране без какого бы то ни было оправдания появятся кадры, от которых у искушенного зрителя захватывает дыхание. Ритуальные хождения по лесу, как у Мурнау в «Носферату». Игра в вестерн — с пустыней, ковбойскими шляпами и задорной мелодией (и это все задолго до бруксовских пародий на Джона Форда!). В экспрессивном кино вообще не нужно оправдываться. Общая хаотичность (не без максималистских попыток собрать фильм в единое целое, выстроить нарратив) оправдана жанром, кроме того, по словам режиссера, «изворачивающийся монтаж оттеняет внутренний монолог», звучащий за кадром. В арсенале Савольделли — солянка приемов киноавангардистов от Эйзенштейна до Уорхола с Брэкиджем: «монтаж аттракционов», беспорядочная смена цветов, живая камера, двойная экспозиция, создание дефектов пленки. Возможно, его фильм так сложно сразу опознать как политическое высказывание по той причине, что в нем на первое место ставится чувственное, аффективное, то, что так старательно уничтожалось крайне левой киномыслью и практикой все последующее десятилетие. Да, Савольделли не хотел снимать о политике — но политика, от которой стремится убежать его герой, неизбежным грозным фоном входит в его цветной психоделический калейдоскоп. Впрочем, время оказалось на стороне авторских интенций: минуло 50 лет — и фильм Савольделли потерял интонацию вопля, но расцвел чувственной, синефильской красотой.

Понравился материал? Помоги сайту!