Случай портного

Сам факт того, что Пол Томас Андерсон снял фильм об английском модельере 50-х годов, не слишком вдохновляет. У подобных фильмов, особенно выходящих в прокат накануне Дня всех влюбленных или, еще лучше, Восьмого марта, своя целевая аудитория. И какое, собственно, дело поклоннику великого ПТА до этой истории, если он не читатель глянца и не понимает всего этого вестиментарного фетишизма — особая выделка ткани, ручное шитье, уникальные оттенки… Ну потратил режиссер несколько лет на этот проект, вдохновившись каким-то эпизодом из биографии, кажется, Баленсиаги. Или не Баленсиаги. Ну пошел исполнитель главной роли Дэниел Дей-Льюис специально учиться на курсы аутентичной кройки и шитья при музее МоМА, кажется, и даже сам пошил платье. Какая, собственно, разница обычному потребителю, которого удовлетворяет магазин «Юникло»? В общем-то странный raison d'être для проекта — погружение всех участников в какую-то далекую и не самую очевидную область…

Все было бы так, если бы новый фильм Пола Томаса Андерсона не был идеальным, как крой и шитье тех самых платьев, над которыми трепещет герой, модельер Рейнольдс. И — типичным фильмом ПТА.

Работницы швейной индустрии, явившиеся поутру в дом моды, вереницей поднимаются по узкой, крутой лестнице, пронизанные светом, как ангелы, возносящиеся на небеса. Их встречает сам мэтр — Рейнольдс Вудкок (Дэниел Дей-Льюис), готовящийся к каждому новому рабочему дню как к выходу на сцену. Навстречу им в контрдвижении спускается его сестра Сирил, старая дева, управляющая делами дома. На вершине лестницы мэтр встречает клиенток, разыгрывает традиционные маленькие спектакли с хорошо заученными репликами и жестами. И потом уносится в своей машине отдохнуть в деревню, навстречу новой влюбленности.

© Annapurna Pictures

Между двумя этими стремительными, бравурными движениями, однако, есть сцена, в которой Вудкок завтракает с сестрой и пассией. Скупым жестом отказывается от предложенной сдобы — никакой тяжелой пищи на завтрак. Пассия с трагическим лицом жалуется на недостаток внимания к ней. И тут по одной его скупой фразе о том, что у него просто нет времени на конфронтацию, становится понятно, что Вудкок на грани нервного срыва, легкость и воздушность — показные, а удерживать фасад удается ценой титанических усилий.

Но потом сельская дорога, машина, скорость и настоящий завтрак в сельском ресторанчике — тосты, яичница, бекон, сосиски. Встреченная здесь официантка по имени Альма — под стать этому завтраку: высокая, угловатая, кровь с молоком, румянец во всю щеку. Она не муза. Музы герою-невротику ни к чему, он занимается творчеством, чтобы бороться с травмой. Она — модель. Поэтому их первое свидание закачивается не романтикой, а снятием мерок. Это девушке кажется, что вот сейчас странное занятие перейдет во что-то еще, но в самый патетический момент как ни в чем не бывало появляется сестра героя и занимает привычное место в партере — в кресле с блокнотом в руках, чтобы записывать мерки. Альма объективирована дальше некуда — расписана в числах. Мерки идеальные. Но они — абстрактные числа, а она — их случайная носительница. Однако героиня — девушка с характером. Но спорить ей так же странно, как голой модели из «Прекрасной спорщицы» Риветта (на которого, кстати, очень похож здесь Дей-Льюис). Модель, манекен — существо бездушное, какими бы идеальными ни были его пропорции.

© Annapurna Pictures

Рейнольдс и Альма являют собой странное сочетание. Одно из возможных объяснений — в «Призрачной нити» тоже есть своя игра в Альбертину/Альберта, уж слишком хорошо в образе героя воплощаются все признаки творца-гомосексуала: платья, безупречный груминг, любовь к матери и неутихающая скорбь из-за ее утраты, жизнь вдвоем с сестрой. Альберт, да, мог бы быть таким розовощеким и здоровым, мог бы громко хрустеть тостом и шумно наливать чай за завтраком, хотеть движухи и развлечений. Это был бы трогательный сдвиг — старомодно спрятать то, что никто давно уже не прячет, снять кино в духе старых голливудских мелодрам с секретом Полишинеля, который тем не менее не раскрывается.

Герой Дей-Льюиса — не только великий (якобы) модельер, он — прежде всего, невротик: болезненная реакция на звуки, запахи и вкусы, самоизоляция, стремление все держать под контролем, паническая реакция на толпу, желание остановить время и обездвижить все вокруг. Ему кажется, что новая подружка излишне суетится, хотя Альма — девушка спокойная и статная до статуарности. Даже его рисование — не столько пресловутая погруженность в работу везде и всегда, сколько выражение обсессии: ему устраивают сцену, а он методично заполняет женский торс в блокноте завитушками-кружевами.

© Annapurna Pictures

Рейнольдс Вудкок занимается платьями не потому, что любит женщин — не раздевать, так одевать. Он любит платья, потому что они призваны скрыть пустоту внутри них, отсылающую к утрате единственного объекта желания Вудкока — матери. Его платья не прилегают к телу и не обволакивают его. Он шьет футляры, из которых женщину можно вынуть, так что она не заметит, как в сцене с напившейся на своей свадьбе вульгарной миллионершей. В тканях он явно ценит плотность и неподатливость — именно это не понравилось Альме, когда она впервые проявила свой норов и заявила, что примеряемое платье ей не нравится. Под платьями нет тела как объекта вожделения: в сценах многочисленных примерок на женщинах неизменно надеты корсеты телесного цвета, полностью нейтрализующие сексуальность. Платья Вудкока — броня, защитный панцирь: так их и использует мелькнувшая в начале высокопоставленная клиентка, которой нужно обезопасить себя перед каким-то особенно сложным светским выходом. Но эти платья защищают и самого Рейнольдса — до поры до времени, пока в них не образуется прореха на самом видном месте, как на подвенечном наряде французской принцессы. Пустота постоянно грозит вырваться наружу, просочиться в сны, замереть в углу фантомом во все том же свадебном платье — самом страшном виде одежды, поскольку в нем есть что-то от савана.

Как и «Мастер», «Призрачная нить» — в некотором роде фильм о терапии: Альма не только любит Рейнольдса, она его лечит (буквально — их отношения становятся гармоничными лишь во время его недомогания, спровоцированного ею же). Хеппи-энд — свадьба — наступает довольно быстро, но ею дело не заканчивается. Следует еще один невротический цикл, и вот уже Альме готовятся дать отставку, как всем остальным. Но она справляется благодаря своему тонко отлаженному методу (спойлера не будет). Это уже не психотерапия, а буквально детокс, перезагрузка до следующего раза, до следующего срыва. В финале перед нами — галлюцинаторно-счастливая сцена (да и весь фильм обрамляется рассказом Альмы о секретах счастья), которая, однако, наводит на мысль: а уж не Мизери ли она, держащая своего беспомощного гения в заложниках?

Понравился материал? Помоги сайту!