Армандо Ианнуччи: «Все эти люди в президиуме реально очень плохо выглядели»

25 января в российский прокат, несмотря на опасения скептиков, выходит вольная экранизация графического романа Фабьена Нури и Тьерри Робина «Смерть Сталина». Режиссер фильма, популярный британский комедиограф и сатирик Армандо Ианнуччи, не очень хорошо известен российскому зрителю, но это и не страшно: рисуя подробности подковерной (точнее, надковерной — герои фильма делят власть, буквально стоя на мокром от сталинской мочи ковре) борьбы в Кремле 53-го, Ианнуччи сосредоточен именно на советской фактуре, а не на волюнтаристских параллелях с сегодняшней политикой (как бы ни хотели некоторые критики зарифмовать Маленкова с какой-нибудь Терезой Мэй). Василий Корецкий поговорил с Ианнуччи о причинах его интереса к сумеркам сталинизма и о том, как сегодня каждый может почувствовать себя великим диктатором.

— Мой первый вопрос, конечно, об актуальности вашего фильма. Насколько «Смерть Сталина» — это политическая сатира, насколько — чисто историческая драмедия? Я знаю, что все было снято еще до Трампа и до Брексита, но тем не менее...

— Ха-ха, в прошлом году меня все спрашивали: «Это кино о Трампе?» На самом деле мы закопались так глубоко в прошлое, чтобы рассказать историю, которая не так уж хорошо известна на Западе. Весь этот период — от конца войны до назначения Хрущева — не то чтобы был богато представлен в западном кино. С другой стороны, это, конечно, универсальный сюжет — борьба за выживание, битва за престол... этот сценарий вы найдете и у Шекспира, и в «Крестном отце». Так что если зрители захотят увидеть в героях фильма сходство с Дональдом Трампом или Берлускони... что ж, мы не можем это запретить — я не говорю зрителям, что именно они должны увидеть и что думать при просмотре Я просто показываю. А там уже их дело.

— Вы упомянули Шекспира, но у Шекспира подобный сценарий был бы основой кровавой трагедии (вспомним «Макбета»), у вас же все происходящее — чистая комедия. В печальных тонах, конечно, но все же комедия...

— Вы вспомнили «Макбета», а я парирую Фальстафом (смеется)! Комедия — но одновременно и трагедия! Комедия происходит во всех этих бытовых эпизодах, на заседаниях с участием главных фигурантов истории. Но снаружи, вокруг — определенно трагедия. Когда я прочел комикс, мне в нем понравился именно этот специфический род комедии — комедии истерической, комедии паники, которая, безусловно, — производная страха и полной неопределенности. Что дальше? Кто останется в живых? Одной из моих задач и было показать на экране эту цепь неопределенностей. В комедии ведь всегда есть элемент тревоги: она дает зрителю какие-то авансы, а потом обманывает его ожидания, в этом сама природа жанра.

— Ну да, сегодня вообще принято смотреть на политическую жизнь как на комедию, а не как на трагедию. Мол, люди, ответственные за принятие решений, — просто некомпетентные идиоты.

— Ну я бы сказал не «идиоты», а заурядные люди, точно такие же, как мы. А мы — точно такие же, как они (смеется). И потому они, как все люди, совершают ошибки.

— Продолжая разговор о комедии — и смерти: в истории СССР был гораздо более комический период геронтократии — первая половина 80-х, когда политические лидеры буквально стояли в очереди на кладбище. Чем вас так заинтересовала именно смерть Сталина?

— С одной стороны, тем, что вся эта история — совершенно в духе классической русской литературы. Тут можно найти почти все ее магистральные темы и обстоятельства — перипетии маленького человека в мире бюрократии, управленческий абсурд, царская охранка. С другой стороны, сказалась моя любовь к классической музыке — меня всегда интриговала история Шостаковича, то, как вся его карьера была в каком-то смысле сформирована не только давлением государства, но и тенью лично Сталина. Так что время правления Сталина для меня всегда обладало каким-то мрачным очарованием. И, конечно, я постарался привнести в фильм свое субъективное, неравнодушное отношение к этой эпохе.

— В одном из интервью вы охарактеризовали ее как время, когда одно лишнее слово могло привести к тому, что ты исчезнешь. Вам не кажется, что в наше время, в эпоху соцсетей и массовых кампаний за все хорошее против всего плохого (ровно такие ведь были и при Сталине!), одно неверное слово — как, например, комментарий Мерил Стрип к кейсу Вайнштейна — тоже может привести к твоему исчезновению — пусть и не с лица Земли, но из медийной сферы точно?

— Ну да, сейчас каждый из нас — журналист, репортер и оператор. Повсеместное распространение записывающих устройств привело к тому, что ни одна знаменитость или политик не может чувствовать себя в безопасности, вся жизнь теперь на виду. И это тоже порождает тревогу и паранойю. Но это уже новый виток тревоги — теперь не Сталин (Ианнуччи намекает на статью «Сумбур вместо музыки», довольно долгое время приписываемую Сталину. — Ред.), а кто угодно может выносить суждения относительно кого угодно и писать уничтожающие комментарии. Теперь ценность твоей жизни определяется тем, сколько у тебя друзей в соцсетях, как много у тебя подписчиков, насколько умильны твои фотографии. Реальный мир теперь не кажется таким уж реальным.

— Но я имел в виду нечто немного другое — то, как сегодня каждый обыватель становится таким маленьким Сталиным и проводит свои чистки, выносит свои приговоры. Для травли ведь не нужно ни сенатора Маккарти, ни Сталина, общество может сделать все своими руками. Как говорил русский писатель Довлатов: «Мы <...> ругаем товарища Сталина, но кто написал четыре миллиона доносов?»

— М-м-м... Ну, на это мне нечего сказать, но меня занимает положение дел, при котором целая страна может находиться под влиянием всего одной публичной фигуры. И, связывая все это с сегодняшним днем, — мне кажется, это все имеет своей обратной стороной ситуацию, когда кто-то с читаемым профайлом говорит что-то, противоречащее общественному мнению, и на него тут же сыплются миллионы проклятий, начинается просто избиение.

— Насколько мне известно, перед съемками вы проводили довольно серьезное исследование — это видно по многим гэгам. Взять хотя бы эпизод, где пьяный Василий Сталин жалуется китайской делегации, прибывшей на похороны, — он явно выдуманный, но отсылающий к реальным попыткам Василия получить политическое убежище в Китае (за это Хрущев его в итоге и посадил). А вы узнали какие-нибудь действительно смешные исторические анекдоты об окружении Сталина, которые не получилось ввести в сценарий?

— Да, мы старались сделать события в фильме как можно более реалистичными, и русские зрители в Лондоне — а среди них были и те, кто рос в это время, — говорили мне, что все это очень смешно и в то же время правдоподобно. То есть не то чтобы у нас каждая деталь была документально подтверждена; нет, конечно, у нас там куча вольностей. Но вся атмосфера начала 50-х... Я же приезжал в Москву, ходил в Кремль, по улицам, смотрел старые квартиры, читал письма Светланы Аллилуевой, смотрел хронику похорон Сталина, говорил с людьми, которые помнят те времена. Меня очень впечатлила вот какая деталь: я узнал, что в ожидании ареста люди ложились спать в одежде, чтобы, если не успеешь схватить собранный мешок, когда за тобой придут, не остаться в тюрьме без теплых вещей. И, конечно, меня особенно поразила история того, как Василий Сталин потерял целую хоккейную команду в авиакатастрофе (имеется в виду катастрофа, происшедшая 7 января 1950 г. в Свердловске, в которой погибла хоккейная команда ВВС, одна из сильнейших в стране. — Ред.) и, чтобы скрыть все это от отца, спешно собрал новую из каких-то второразрядных игроков; этот случай мы как раз включили в картину.

— Хочу заметить, что вам действительно удалось передать атмосферу того времени — во всяком случае, ту, что мы знаем по фильмам начала 50-х. Не знаю, видели ли вы их, но почти все картины позднесталинского периода — это настоящие зомби-драмы: все снято в павильоне, мертвенный свет, тяжело загримированные персонажи похожи на гальванизированные трупы. И герои вашего фильма тоже похожи на полутрупы...

— Дело в том, что все эти люди в президиуме реально очень плохо выглядели. Изучая документы, я обнаружил, что все они были чем-то больны из-за выматывающего образа жизни. Они почти не спали — с раннего утра работали, а ночью Сталин заставлял их пить и смотреть с ним кино до трех ночи

— Важный вопрос: как вы считаете, был ли Сталин эффективным менеджером?

— Да, я знаю о том, что в России Сталин до сих пор является фигурой раздора. Часть русских, с которыми я общался, считает его ответственным не только за репрессии, но и, к примеру, за голод 30-х. Другие, напротив, убеждали меня в том, что именно благодаря сталинской политике Советский Союз стремительно превратился в индустриальную державу. Что ж, у меня самого нет однозначного ответа на ваш вопрос. Пусть каждый зритель сам решает это для себя.

— Ну хорошо, а была ли в истории, ну, скажем, последних двухсот лет хотя бы одна политическая фигура, которая вызывает у вас симпатию?

— Не знаю… Тут проблема в том, что, как только человек приходит к власти, он непременно начинает идти на компромиссы. Иногда это практические компромиссы, а иногда — просто низкое соглашательство. Я вообще-то испытываю определенную симпатию к людям, которые идут в политику, — они ведь обычно идут туда действительно затем, чтобы сделать что-то. Но в своих фильмах я показываю, чем оборачиваются эти намерения. И причина того, что все идет так, как идет, не в том, что конкретные люди — злодеи или, наоборот, добродетельны. Просто есть такая вещь, как человеческая природа.

— А почему вы взяли на роль Хрущева именно Бушеми? Он же тощий, а Хрущев был довольно корпулентным.

— Ну, если вы посмотрите на фотографии Хрущева, сделанные в начале 50-х, вы увидите, что тогда он был относительно худым! На самом деле причина — в актерском диапазоне Бушеми. Он может быть смешным, но может быть и пугающим и очень легко переключается с одного режима на другой. И по контрасту с Берией, таким приземистым, основательным, мне нужен был кто-то разговорчивый, подвижный, жестикулирующий. Хрущев ведь был очень экспрессивен во время выступлений, вечно размахивал руками, стучал по столу, а в личной беседе постоянно хватал собеседника, лез обниматься. Такой панибратский, намеренно простой стиль общения — не зря он так любил выступать перед рабочими, показывая, что он — такой же простой мужик, как и они.

— А вы видели главный русский фильм о смерти Сталина — «Хрусталев, машину!»?

— Нет, но много слышал. Говорят, это что-то, похожее на сон, какая-то дичайшая комедия.

Понравился материал? Помоги сайту!