«Я — антипорнограф и антигей»

Брюс Ла Брюс — радикальный режиссер-авангардист, сочетающий в своих работах элементы порно (как правило, однополого или перверсивного), политической сатиры и стилизованного трэша (все это, кстати, не помешало его фильму «Геронтофилия» попасть когда-то в программу ММКФ). Людмила Погодина встретилась с Ла Брюсом на Берлинале, где прошли премьеры двух его новых фильмов: «Мозга Ульрики» (программа Forum Expanded), sci-fi фантазии про исчезновение мозга Ульрики Майнхоф и воскрешение Михаэля Кюнена, и «Мужененавистниц» (программа Panorama), трэш-экшена о секретном обществе лесбиянок-сепаратисток, планирующих свержение патриархата.

— «Мозг Ульрики» — это сиквел «Малинового рейха»?

— Все это «мета», потому что «Мозг Ульрики» — это фильм внутри фильма «Мужененавистницы», который отдаленно напоминает сиквел «Малинового рейха». История с мозгом Ульрики Майнхоф частично основана на реальных событиях. После вскрытия тел членов RAF, погибших в тюрьме Штамхайм, — Майнхоф, Распе, Энслин и Баадера — их мозги изъяли для исследования, целью которого было выяснить, существует ли какая-то врожденная, биологическая причина, по которой эти люди стали террористами. Здесь, конечно, просматривается параллель с экспериментами нацистской Германии. А после исследований в Гейдельбергском университете мозги исчезли, и никто не знает, где их искать. Все это для меня уже звучало как сюжет безумного фильма категории B: в 60-х было такое кино «Они спасли мозг Гитлера», в котором герои сохранили голову Гитлера и носились с ней повсюду, а она, в свою очередь, провозглашала новый Рейх. В моем фильме доктор Пфайфер находит мозг Ульрики и общается с ним телепатически.

Была еще интересная история с прахом Михаэля Кюнена, лидера неонацистов 80-х, — открытого гея, который умер от СПИДа в 1991-м. Когда его останки пытались захоронить, никто не соглашался их погребать на своей территории, и урна с его пеплом какое-то время ходила по рукам.

— А вы-то сами как относитесь к идеям Ульрики Майнхоф?

— Начнем с того, что в 80-е я был панком. А панк всегда против общества и реакционной культуры угнетения. Я — антикапиталист, моим преподавателем в университете был известный марксист и феминист, гей-критик Робин Вуд. Есть такая книга «Дети Гитлера» — первая книга о Фракции Красной Армии, которую я и мои друзья передавали друг другу из рук в руки. Мы тогда жили в сквоте: что-то вроде анархо-синдикалистской ячейки при децентрализованном правительстве. Но я никогда не был преданным активистом, я был, скорее, как Ульрика, академиком. Правда, разочаровался в научных кругах, когда столкнулся с целым рядом марксистов, которые не практиковали то, что сами проповедовали. Они жили жизнью буржуа и вещали о радикальной политике. Я защитил свою степень магистра в области кино, социологии и политологии, но потом бросил идею стать кинокритиком и стал кинематографистом. При этом я был одержим серийными убийцами и террористами.

— В каком смысле?

— Серийными убийцами-геями. Меня интересовали причины, которые побуждали их так себя вести. Что лежит в основе этих поступков — происхождение, отношение общества к гомосексуалам в историческом контексте? Является ли это ответной реакцией? То же самое касалось террористов. Они ведут себя таким образом по отношению к явно коррумпированному обществу. Они хотят его уничтожить, чтобы возвести что-то новое. Об этом же многие мечтают в сегодняшней Америке. Хватает людей, которые хотели, чтобы Трамп победил, чтобы произошло то, что произошло в итоге, — хотели развалить старую систему ради того, чтобы ей на смену пришло что-то другое. Но я никогда не ходил на марши, меня больше интересовала возможность выражения мысли — к сожалению, я так никогда и не избавился от академической составляющей. Я не называю себя революционером, я даже не называю себя активистом, если честно. Я — исключительно артист.

— Но когда вы приносите кино в кинотеатр, вы чувствуете, что закладываете бомбу?

— Да! Я бросаю людям вызов. Когда Гудрун говорит в «Малиновом рейхе»: «Меня не волнуют все эти войны, которые постоянно вспыхивают по всему миру, в Чечне и Афганистане; все, что меня волнует, — это мой оргазм» — это философия Вильгельма Райха. Я все чаще слышу об этом последнее время применительно не столько к сексу, сколько к любви. Люди говорят: начни с себя, наведи порядок в собственном доме, наладь связь с собственным телом, с собственной сексуальностью, и тогда это может изменить что-то на других уровнях. Райх верил в освобождение энергии, способной исцелять. Я в какой-то степени верю в личную ответственность, в осведомленность и осознанность. 60-е были полностью посвящены расширению сознания, а сейчас люди даже термины такие не используют.

— Вас обычно представляют радикальным порнографом, но ваши фильмы же, строго говоря, не порно.

— Да, все зависит от смысла, который вкладываешь в слово «порно». Самое популярное употребление — это синоним всего, что приносит тебе огромное удовольствие. Так появились термины «фуд-порн» или «фэшн-порн». Кроме того, его можно использовать в уничижительном смысле, как, например, в случае с образом Дональда Трампа — он вполне порнографический, потому что грубый и совершенно вульгарный. Что-то крайне манипулятивное может считаться порнографией, как в случае с голливудскими «хеппи-эндами»: иллюзия, что добро всегда побеждает зло, мифы о том, что все должны воссоединиться со своей нуклеарной семьей, — это тоже порнография.

Я же использую идею порнографии как форму, как жанр. В то же время я действительно антипорнограф, как и антигей в определенной степени, потому что 90% порнографии, особенно мейнстрим-порнографии, я считаю неинтересной, как и 90% геев в мейнстриме я считаю неинтересными буржуа, ассимилированными в гей-патриархате. Я же принципиально всегда на стороне аутсайдеров, маргиналов, людей, которые не вписываются в существующие категории, людей, которые оказались угнетенными из-за своей расы, класса или пола. Сейчас модно, почти популярно, быть аполитичным, даже аморальным, что весьма удобно и легко вписывается в доминирующую идеологию. У меня это положение вещей вызывает скуку.

— То есть революция с помощью порнографии возможна, как верили в 1970-е?

— Порнография для меня всегда была впустую растраченной возможностью. Если подумать, то порно может быть идеальной формой пропаганды. Это то, что все смотрят. То, что кажется безобидным — порно воспринимают как данность, в эпоху постинтернета оно действительно повсюду. Но на самом деле это достаточно мощный инструмент влияния: ведь все, что связано с откровенным сексом, всегда производит сильное впечатление. К тому же порно перемещает людей в состояние открытости для намеков и предложений (смеется). Я никогда не понимал, почему таким инструментом никто не пользуется в целях внушения. Ну и, конечно, в 60—70-х, когда в порнографии присутствовал сюжет, она была куда более интересной. Задача порнографа была в том, чтобы интерпретировать и контекстуализировать половой акт и объект влечения и сформулировать это для зрителя с помощью историй, персонажей и сценариев, часть из которых, конечно, превратилась в откровенное клише. Правда, в таких фильмах было крайне мало политики и прямого действия. Мне всегда это казалось странным.

Персонаж Сюзанны Сакс в «Малиновом рейхе» говорит: «Не будет революции без сексуальной революции, не будет сексуальной революции без гомосексуальной революции». В «Мужененавистницах» я иду дальше и изображаю мир, в котором женщины — феминистки и лесбиянки-сепаратистки — снимают собственное порно. Потом они заставляют людей смотреть свой фильм — почти как в «Заводном апельсине». Вы знаете, что для гетеросексуальных мужчин лесбийский секс может быть фетишем. Но в моем фильме, когда героини показывали свой фильм зрителям, в основном женщины начинали получать удовольствие от увиденного и тянуться друг к другу. Вот моя «порноутопия».

— Но в этом фильме вы изображаете женщин склонными к экстремизму, нетерпимости и насилию — как раз такими, какими в радфеме видят мужчин (и осуждают их за это)!

— Но если ты по-настоящему хочешь заняться хардкором — революционной борьбой, это сложно представить без насилия. Персонажи «Мужененавистниц» так и говорят: «В принципе, мы против насилия. Но когда насилие применяют по отношению к нам, у нас не остается выбора, кроме как ответить контрнасилием». Это цитата из Ульрики Майнхоф. Во время подготовки к фильму я в основном опирался на работу Симоны де Бовуар «Второй пол» и книгу Майнхоф «Все говорят о погоде, мы — нет», которая состоит из статей, написанных ею для журнала Konkret с 1960-го по 1970-й. В них она излагает свою систему убеждений и говорит о том, что революция невозможна без феминизма. В моем самом первом фильме «Меня это не касается» радикальный режиссер-лесбиянка, которая снимает фильм «Girls of the SLA», слушает запись Анджелы Дэвис — американской активистки, марксистки и феминистки, которая говорит об опыте чернокожих людей в Америке тогда и сейчас: «Если вы принимаете идею ненасильственного протеста, вы принимаете идею о суициде». То есть речь идет о восприятии, в котором политическая борьба расценивается как военные действия. Они оправдывают себя правилами войны, асимметричной войны — так как они искренне верят, что идет война. Проблема в том, что они живут в обществе, которое не верит в существование этой войны: отсюда потери среди мирного населения. Таким образом, они оказываются в ситуации моральной амбивалентности. Меня очень интересует момент, когда террористы загоняют себя в угол и переходят определенную черту, после чего начинают предавать собственные левацкие идеалы.

— А почему вообще в ваших фильмах самые политизированные, революционные персонажи — женщины?

— Это личное. У меня три сестры. Моя старшая сестра — гений, поэт, она оказала на меня большое влияние. В 80-х, когда я был панком, я основал фэнзин под названием J.D.s, и моим коллегой-редактором была Джи Би Джонс, которая была на семь лет меня старше и умнее. Несмотря на то что она окончила всего лишь школу искусств, а я учился в университете, это она научила меня всему. У меня всегда были старшие наставницы.

Понравился материал? Помоги сайту!