«Очень люблю Жерара. Очень люблю провокацию. И тоже очень, очень хочу русский паспорт»

24 октября в российский прокат вышла киномелодрама «Лучшие дни впереди» (там у 64-летней Ардан есть множество постельных сцен с 40-летним Лораном Лафиттом). А сегодня актриса прилетела в Москву для промоушена фестиваля «Французское кино сегодня», который пройдет в середине декабря. Инна Денисова встретилась с Ардан еще до ее прилета в Москву, на Фестивале российского кино в Женеве, и выяснила, почему та не доверяет политикам и религиозным конфессиям, в каких отношения Ахилл состоял с Патроклом и чем крут Жерар Депардье.

— Вы верующая? У вас крестик на шее.

— Да это просто украшение. Всю символику, по-моему, нужно запретить. Потому что все люди равны. Да, я родилась и воспитывалась как католичка. Но я не… (свистит). Ну да, я верю в жизнь после смерти. Религиозный человек должен принимать другие религии. И быть терпимым. Я была совсем юной, когда читала «Идиота», — и совершенно влюбилась в Мышкина. Его путь — самый трудный, без амбиций, без желания власти — и есть путь к Богу. А многие люди подменяют понятия.

Официальная религия — вне сферы человеколюбия. Вот мы с вами сейчас сидим в Женеве, городе Кальвина: вспомним, как его сторонников жгли на кострах их братья-христиане! Поэтому, когда католики сейчас критикуют радикальный исламизм, а о себе говорят «мы исправились», мне хочется лишь пожать плечами. И ваши священники туда же — случай с «Пусси Райот» свидетельствует о том, что никто не исправился. Наказывают художников, осуждают гомосексуалов: сегодняшних ведьм, на которых охотятся, чтобы сжечь на костре. Каждому времени — свои ведьмы. Фашизм, например, или сталинизм как форма охоты на людей никого ничему не учит. Впрочем, у вас в России демократия вообще существует не так давно…

— Ее никогда не существовало. Было несколько неочевидных лет — и все закончилось.

— (Задумчиво.) Демократия, о которой мечтали и которой не случилось. Но даже эта ситуация не мешает русским оставаться людьми. Сколько я присматриваюсь к феномену «восточной демократии» — она мне симпатичнее западной. Тем, что люди принимают все с таким смирением, с такой любовью. Находят силы помогать друг другу.

Европа всегда считала себя арбитром в вопросах морали. Французы дали миру формулу «свобода, равенство, братство», но они хоть раз ответили на вопрос, как применить эту формулу на практике? Ни разу. Или, может быть, вы скажете, что американская демократия ответила на этот вопрос? Со своей системой социальной помощи, которую невозможно получить и проще умереть?

Слово «демократия» сегодня превращается в такой золотой ярлык, который оправдывает многое, не имеющее никакого отношения к демократии. Я вообще ненавижу дефиниции — классовые, социальные или национальные. Ненавижу, когда кто-то из моих знакомых дает определения «ну он такой буржуа» или «этот пролетарий», — всегда одергиваю. Социально-классовые деления уже привели к трагическим событиям в России. Это всегда вопрос власти: для ее установления необходимы классовые или идеологические враги.

— Вы так часто вспоминаете Россию — откуда такая любовь?

— Ну вот всегда любила русское. Почему — сложно сказать. Причины любви необъяснимы. Но даже в детстве, когда я начала интересоваться искусством, у меня было ощущение, что все, что мне нравится в этой жизни, — все это русское. Русская литература, русская музыка, русский балет. А когда впервые приехала к вам — в Москву, в Ленинград, в Киев, еще был СССР — почувствовала, что место мне очень подходит. Не могу сказать, что хорошо знаю Россию, — но, кажется, неплохо понимаю русских.

Меня не особенно интересует туризм. Хотя я бы, конечно, хотела проехать по деревням, посмотреть монастыри, церкви. Мне интересны люди. За что я люблю Париж — там в кинотеатрах можно смотреть актуальное кино всех стран мира, особенно много таких кинотеатров в Латинском квартале. Я смотрю много русских фильмов, поэтому чувствую себя включенной в ваш контекст. Что самое странное — я будто смотрю ваши фильмы не как иностранка: не ощущаю себя в этот момент француженкой, чувствую себя русской.

— А что последний раз в приливе таких русских чувств смотрели?

— «Елену», фильм режиссера с труднопроизносимой фамилией, который еще «Возвращение» снимал.

Мне близки и понятны особенности российской ментальности.

Недавно смотрела «Вора» на DVD без субтитров — представляете, все поняла. В Синематеке в свое время пересмотрела всего Тарковского и Эйзенштейна.

— А вот Жерар Депардье, ваш постоянный экранный спутник, любит не только Россию, но и ее президента. Обнимается с ним. В России его многие даже за это разлюбили.

— За «пропутинский» дискурс? (Задумывается.) Я вот, например, тоже очень, очень хочу русский паспорт (улыбается). Мне нравится идея выбора, нравится мысль, что можно выбирать страну, в которой хочешь жить: свободное движение, свободный мир. (Молчит несколько секунд.) Очень, очень люблю Жерара. И еще очень люблю провокацию. Сегодня же все только и думают о том, как бы в газетах выглядеть корректно, — мне это так скучно. Лицемерно защищают права человека, создавая себе репутацию. А по-моему, если уж ты вовлекаешься в политику, начинаешь отстаивать права человека в России или права человека в Китае, где дела обстоят еще хуже, — ты должен идти до конца и чего-то добиваться, а не просто выступать. Европейцы любят покричать, какая плохая Америка, — и чего они добились, может быть, закрытия Гуантанамо? Так вот я об этом. Ни-че-го (присвистывает). А тут человек добился чего-то хотя бы для себя и своей страны. И делал все это не расчетливо, а в порыве чувств, искренне. Не хочу никого судить, но порывы для меня всегда будут симпатичнее расчета. Да здравствует провокация!

— А как вы относитесь к понятию патриотизма, с которым сейчас так болезненно разбираются власти России и ее граждане?

— Ужасная вещь. Патриотизм подразумевает готовность сплотиться против другого, противопоставление себя врагу. Очень люблю Цвейга, меня потрясла его автобиография под названием «Вчерашний мир», где он задается вопросом: как Европа, побратавшаяся после Первой мировой войны Европа, снова воздвигла все эти барьеры и встала брат на брата, как зародился фашизм?

Сегодня стерты экономические барьеры — при этом один регион монополизирует производство сыра и запрещает другому его производить, в то время как в другом у людей низкие зарплаты. А все потому, что «мы же патриоты, только мы делаем настоящий сыр». И эта ксенофобская идея далека от гуманистической. Я много думала об этом. Получается, единственное движение, примиряющее людей разных национальностей, — консьюмеризм. То есть мультибренд рад и Парижу, и Найроби. Сфера потребления — единственная, решившая национальные конфликты.

А национализм — это очень опасно. Я, например, всегда защищала права цыган. Сегодняшняя политическая ситуация во Франции не в пользу цыган, государственная политика в их отношении ужасна. В Венгрии вообще происходят погромы цыганских деревень. А ведь цыгане — как раз те вольные путешественники, воплощающие идею абсолютной свободы, мира без границ.

Иными словами, наше общество не прогрессирует. Нам кажется, что происходит научно-техническая революция, а на самом деле кругом царит все тот же обскурантизм, ведущий к новой мировой катастрофе.

— Обскурантизм и мракобесие — это к российским чиновникам с «пропагандой гомосексуализма».

— Посоветуйте им почитать Гомера — пусть узнают историю Ахилла, испытывающего к своему любовнику Патроклу отнюдь не дружеские чувства.

— (Изумленно.) Любовнику? «Илиада» была моей любимой книгой в детстве, но мне никогда не приходило в голову, что Ахилл с Патроклом не просто друзья!

— (Нежно.) Я, наоборот, всегда была убеждена в их гомосексуальности, да-да, у них была настоящая любовь.

— Вы сами как режиссер сняли уже третий фильм («Навязчивые ритмы» («Cadences obstinées»). — Ред.). Можете делиться опытом. Что главное в этой профессии?

— Увлеченность. Дело в том, что в процессе съемок ты постоянно будешь ошибаться. И можно сразу сказать себе, что не стоит снимать, поскольку все истории в мире уже рассказаны и вообще все лучшее уже сделано. Победят только страстные, увлеченные и одержимые люди. Настоящего режиссера ни с кем не спутаешь — он не может заниматься ничем другим. Сколько раз отслеживала момент: когда на съемках мне было скучно и плохо, я понимала, что конкретно этот режиссер мог бы заниматься чем угодно. Вот Алексей Герман-старший — какой же он был страстный режиссер, я влюбилась в его сумасшествие.

— А Франсуа Озон — страстный?

— Очень. Четко знает, чего хочет. Любит то, что делает. Не упускает ни одной мельчайшей детали. Всегда позвонит с утра, чтобы проверить каждую мелочь — цвет платья, прическу. Мне очень нравилось, как он вводил нас в образ: говорил, что восемь женщин должны быть восьмью пираньями в аквариуме.

— А Трюффо?

— Самый одержимый на свете. Я необъективна, но я в жизни не видела человека, любившего свои фильмы больше.

— Вы все время свистите. У нас говорят: свистишь — денег не будет.

— Привычка. А деньги — лишь способ комфортного существования, но не предмет необходимости. Когда-то моя обеспеченная мама отговаривала меня от актерской профессии, приводя те же аргументы — не будет денег. И мне было совершенно все равно — я знала, что должна делать. (Нежно.) Отсутствием денег меня не напугать. Это все равно что сказать «замуж не выйдешь».

Понравился материал? Помоги сайту!