Дада и сюрреализм в Эрмитаже

В Главном штабе Эрмитажа открылась выставка «Дада и сюрреализм», представляющая коллекцию Музея Израиля, которая формировалась в течение последних 50 лет в основном из подарков друзей институции. Это не первый совместный проект Израиля и Эрмитажа: прошлым летом в Главном штабе показали выставку про архитектуру Баухауса в Тель-Авиве «Белый город». Обе экспозиции демонстрируют наследие, оказавшееся в разное время вывезенным в Израиль, за пределы охваченной войной Европы. «Дада и сюрреализм» — кочующая выставка, в Петербург она приехала из Будапешта.

Экспозицию открывают «хиты» Марселя Дюшана: «Свежая вдова», «Велосипедное колесо», «Фонтан», «В пользу сломанной руки», «Сушилка для бутылок», «Три стандартные остановки» — все реплики 1964 года. В окружении этих предметов оказываешься будто бы в первой главе учебника по истории искусств. Им даже не откажешь в наличии ауры, созданной, правда, не материалом, фактурой и не прикосновением автора, а неким информационным полем, этими самыми учебниками, словами искусствоведов, преподавателей и собственными робкими институтскими интерпретациями. Более интимно выглядят другие вещи того же художника — к примеру, ассамбляж «Предварительные эскизы и инструменты к стереоскопическому камину», который состоит, среди прочего, из пары 3D-очков с красно-синими пластиковыми стеклышками. Ровно такие нужны, чтобы смотреть шоу Kraftwerk или «Прощай, речь» Годара.

Выставка занимает пять залов, нарратив выстроен хронологически. Все начинается с кубистического полотна «Бал в Цюрихе» Марселя Янко, трехмерного коллажа «Индейская трепанация» Кристиана Шада (он напоминал бы материальный подбор Татлина, если бы не дико яркие цвета) и «Мерных лент» Франсиса Пикабиа — плоскостного коллажа, который с помощью отрезков измерительного прибора словно бы стремится выйти за пределы двухмерности. Продолжают рассказ эксперименты ранних сюрреалистов с техниками: протограффити Виктора Браунера, где художник использует естественные красители на основе кофе и грецкого ореха, а полученный рисунок покрывает воском. Листы с экспериментами в автоматическом письме Андре Масона и игроков в «Изысканный труп». Работы в декалькомании — технике сухой печати, придуманной Оскаром Домингесом. Несколько вещей Макса Эрнста в изобретенной им технике граттажа, объединяющей приемы живописи и графики и отсылающей к экспрессионизму.

Взаимный обмен идеями, обсессиями и фобиями между дада и сюрреализмом происходит в самом последнем зале, где разместились фотографии и фотоколлажи Дюшана, Мана Рэя, Брассая, Ханны Хёх, Макса Эрнста. В самом углу сидит одноногая шарнирная кукла Ханса Беллмера, над которой в специальном ящичке разместилась «Неукрощенная дева» 1964 года Мана Рэя — тоже кукла, но маленькая, как манекены в «Икее», скованная цепями, — мрачная, причудливая перекличка.

О том, зачем смотреть выставку, COLTA.RU расспросила гостей, пришедших на открытие.

Елена Шур

исполнительный директор агентства по развитию международных культурных связей «Петербургский салон»

Эрмитаж много лет налаживает коммуникацию с Израилем. Эта выставка — не первый шаг (и я надеюсь, что не последний) и очень интересный, потому что израильское отношение к современному искусству миру совершенно непонятно. В Израиль были вывезены и там сохранены уникальные коллекции, которые никто не видел, потому что вывозили их обычно, спасая от чего-нибудь. Кроме собрания Музея Израиля здесь представлены частные коллекции, которые сейчас пытаются возродить, и их хозяева не вполне понимают, что будут делать с ними. Коллекционер выступает как хранитель, получает большие финансовые нагрузки, волнуется, что собрание пропадет, — и все равно продолжает его, а когда еще и показывает его публично, этот жест нельзя недооценивать. Я мало путешествовала, поэтому Мана Рэя, например, видела только в интернете, а многих других авторов, представленных здесь, я вообще вижу впервые.

Ирина Карасик

искусствовед, куратор, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Русского музея

Наверное, это не самая лучшая мировая коллекция — все основные вещи есть в других местах, — но, по-моему, она замечательно сделана, дает интересную картину развития этих двух связанных и разных направлений в искусстве — дада и сюрреализма. В России это особенно важно, потому что мощного аналогичного движения у нас не было, хотя и предвестие сюрреализма, и интерес к нему в 1930-е годы были, по крайней мере, у учеников Малевича. Они все это прекрасно знали, следили за журналами. Современные ученые находят много предвестий дада в нашем искусстве, не говоря о том, что русские участвовали в формировании движения: один из первых вечеров в «Кабаре Вольтер» был русским. Выставка очень интересная, своевременная, ее нужно смотреть внимательно, поскольку здесь очень много вещей, требующих прочтения, сосредоточения, каких-то собственных мыслительных операций. Предметно мне пока трудно сказать, я, несомненно, приду еще раз сюда, а сейчас я уловила общую канву, которая здесь очень хорошо выстроена — в смысле и аннотаций, и всего материала, и каких-то подробностей об отдельных произведениях. Очень интересные коллажи Хёх, Макса Эрнста. В России подобной выставки, кажется, не было: что-то было с Сальвадором Дали, но в основном это принты, были выставки ранних вещей Миро, которые тоже касались сюрреализма, на каких-то сборных выставках появлялись работы ранних сюрреалистов, например, в 1989 году была выставка «Эпоха открытий». Но в фокусе эти явления не показывали.

Александр Боровский

искусствовед, заведующий Отделом новейших течений Русского музея

Мне выставка не понравилась, так что не буду эрмитажных расстраивать.

Олеся Туркина

искусствовед, куратор, преподаватель факультета свободных искусств и наук Санкт-Петербургского государственного университета, ведущий научный сотрудник Отдела новейших течений Русского музея

Марсель Дюшан говорил, что искусство имеет свой возраст, и отводил произведению искусства около 80 лет. То есть, по Дюшану, эти произведения уже должны были умереть, но они пережили свое время. Когда я смотрю на работы Макса Эрнста или Мана Рэя, я думаю, что дада и сюрреализм были связаны с тем, что сейчас называется социальным протестом, выраженным в художественной форме. Это был протест против банальности и норм, которые пытались вводить государство и буржуазное общество. Эта радикальность как раз и продлевает им жизнь, несмотря на заявление Дюшана. Глядя на Беллмера, вспоминаешь все эти чудовищные законы, связанные с цензурой, и понимаешь, насколько искусство способно перевернуть и обыграть их, насколько оно сильнее. Малевич говорил, что искусство гораздо важнее экономики и политики, и это правда. Казалось бы, перед нами произведения из учебников по истории искусств, а как люди их внимательно рассматривают и фотографируются на фоне работ. Наверное, не столько для того, чтобы показать потом свой портрет на фоне Дюшана, сколько потому, что их до сих пор удивляет парадоксальность художественных метафор дада и сюрреализма.

Дмитрий Новик

журналист, художественный критик журнала «Город 812», журнала «Искусство», газеты «Санкт-Петербургские ведомости»

Искусство начала ХХ века в сознании западной публики давно стало историей и покрылось заметным слоем пыли. Музей Израиля — часть западной музейной системы, поэтому выставка строга и академична. Для студентов продвинутых вузов вроде факультета свободных искусств и наук СПбГУ посещение обязательно. Иное дело, что в России Дюшан со товарищи по-прежнему не прочитан, не считан, не понят. И, боюсь, останется таковым надолго. Но не будем спешить с обвинениями. Когда вокруг сплошной дада с элементами жесткого сюра, несправедливо требовать от нашей публики иной реакции.

Олег Маслов

художник

Многие представленные здесь работы я видел только в книжках, но кое-что — и в реальности: повторения Марселя Дюшана есть в разных музеях Франции. На этой выставке показаны и оригиналы, и повторения. То, что висит в первом зале, — «Сушилка для бутылок», лопата — «В пользу сломанной руки» и писсуар — Дюшану было, безусловно, нетрудно повторить. Стоило как следует покопаться на блошиных рынках. В 1960-е годы он одарил многие музеи собственными репликами. Я не думаю, что произведения Дюшана утратили свою ауру, будучи повторенными: они все-таки были честно утеряны и так же честно найдены для той первой выставки дадаизма.

Понравился материал? Помоги сайту!