Кажется ли вам иногда, что вы платите за секс?

Написание этого текста далось мне нелегко: тема находится на слишком смутных, сложных пограничьях и заграничьях привычных для меня сфер эстетического и арт-системы. Но смычка между этой темой, то есть секс-работой, и искусством — то, что я призван и обречен освещать. И, кажется, в этой смычке есть что-то очень личное.

Секс-работа, секс-работница, секс-работник — во всех этих понятиях уже на уровне их конструкции как слов сталкиваются сексуальность и труд, вопрос о которых лежит в основании современной критической теории в том виде, в каком ее заложили Фрейд и Маркс. Субъект Нового времени соткан из этих двух субстанций. Однако в России секс-работницы и секс-работники практически не представлены как субъекты ни по одной из этих координат. Если в формате желтой прессы истории о сексе за деньги попадают в масс-медиа для придания им пикантности, то вопрос о секс-работе как труде никогда достаточно громко не дискутировался.

Именно дискурсивной невидимости секс-работы в России было посвящено и против нее направлено мероприятие «Пояс Афродиты», организованное кураторами Викой Бегальской и Юлией Тихоновой в галерее «Люда». Первой его половиной был спектакль, поставленный Бегальской и Александром Вилкиным с участием секс-работниц, где те рассказывали о своем трудовом опыте. Второй половиной стало обсуждение, в котором приняли участие теоретики феминизма и культуры и сами секс-работники, в том числе президент и представители ассоциации секс-работников «Серебряная роза». Спектакль был призван дать голос обычно лишенным голоса субъектам; круглый стол — стать узлом коммуникации между ними и различными специалистами, редко общающимися друг с другом, тем более на тему секс-работы. Нужно ли оценивать эффективность выбранных средств для достижения поставленных целей — тем более когда требование оценивать эффективность сегодня становится вездесущим? Про спектакль и круглый стол упомянули многие медиа, связанные с современным искусством, — но, впрочем, именно они, а не адресованные более широкой аудитории издания. Недостатки и преимущества такой модели медиации оценивать скучно; но в ее структуре есть нечто, свойственное вообще тому гетто культурной сферы, в производстве которого мы заточены. Мероприятие на больную и замалчиваемую тему, но нешумное и адресованное «своей», безопасной аудитории, — здесь узнаются некие неписаные правила игры, по которым существует изрядная часть финансируемых грантами культурных инициатив (например, проекты группы «Что делать?»). Между тем часто вне культурной сферы подать голос и нарушить молчание просто некому и средств на это нет — зато деньги есть у «Роснефти», спонсирующей такие идеологические блокбастеры, как «Романовы» и «Рюриковичи».

Впрочем, в случае «Пояса Афродиты» в происходящем был мощный и внешний по отношению к полю культуры актор — сама «Серебряная роза». Напряжение между территорией культуры и «Серебряной розой», трения между «теоретиками» и «практиками», как друг друга иронично окрестили участники круглого стола, между двумя несводимыми друг к другу сферами стали главным нервом вечера. Так и в спектакле ключевым было присутствие на сцене самих секс-работниц, непосредственных носительниц того опыта, которому было посвящено действо, — пусть даже их опыт был конвертирован в формат «нормального» современного театра. Само превращение в устах секс-работницы вербатима, передающего речь другого, в передачу собственной речи вызывало эффект замешательства, сбоя отношений между эстетикой и реальностью. «Практики» говорили о насущных проблемах движения, о нехватке медицинской и правовой помощи секс-работникам, о чудовищных законопроектах, предлагаемых в Думе, например, о законопроекте достославного депутата Милонова, предусматривающем уголовную ответственность за проституцию. «Теоретики» высказывали тонкие суждения о различных возможных моделях социального позиционирования секс-работы и их тупиках и предельных горизонтах. Например, говорили о правовой модели легитимации секс-работы или либертенской модели, ставили вопросы о том, что же вообще значит освободить труд секс-работниц. Мария Дудко обратила внимание на разные структуры классовых отношений, в которые могут быть вписаны секс-работники, например, на различия работы с сутенером, присваивающим прибавочную стоимость, производимую его подопечными, и индивидуальной секс-работы. К концу вечера сфера культурного производства, на чьей территории происходила встреча, восстановила-таки свою уютную герметичность: постепенно все секс-работники ушли, и оставшиеся представители культуры, включая меня, остались с удовольствием обсуждать теоретические тонкости секс-труда.

Итак, что же я должен теперь сделать? Осуществить медиаработу, к которой был призван: я посетил «Пояс Афродиты» в качестве обозревателя, и передо мной сейчас один медиаканал — раздел «Искусство» сайта COLTA.RU. Что же я должен передать по этому каналу с весьма узкой целевой аудиторией, чтобы попытаться стать соучастником благого дела по выводу секс-труда из зоны невидимости? Вряд ли здесь поможет пересказ верных замечаний теоретиков или фактов о практической деятельности активистов. Единственное, что может быть ценно донести, — это вопрос личной соотнесенности каждого субъекта современности с секс-работой; тот факт, что, кто бы ты ни был, ты принадлежишь к тому же полю социальных и культурных координат, что и секс-работа; что проституция не является чем-то потусторонним по отношению к тем линиям напряжения, из переплетения которых ты как субъект складываешься.

И — вот удача для статьи в раздел «Искусство»! — именно такой рефлексией, опрокидыванием вопросов от объекта рассмотрения обратно к субъекту занимается современное искусство. Это тот узловой пункт, в котором эстетическое пересекается с политическим в эпоху модерности. Скандальность «Олимпии» Мане и «Авиньонских девиц» Пикассо, двух главных полотен модернизма, посвященных секс-работе, именно в том, что они ставят знак равенства между взглядом зрителя, смотрящего на картину, и взглядом посетителя борделя или клиента элитной проститутки. Они заставляют потребителя искусства спрашивать себя: кто он, чего он ищет своим взглядом в искусстве и в объекте сексуального желания? Итак, чтобы стало возможно по-настоящему говорить о секс-работе, нужно, чтобы каждый попытался присмотреться к себе с вопросами, на многие из которых невозможно ответить, так как они адресованы бессознательному. Невозможно так же, как проблемно вообще держать речь от первого лица: в спектакле «Пояс Афродиты» многие монологи были опосредованы куклами, высовывающимися из-за занавеса, скрывающего актеров. Но уже попытка взятия речи — что-то меняющий акт. Вопросы, например, такие:

Занимались ли вы секс-работой? Думали ли вы ей заняться?
Пользовались ли вы услугами секс-работников? Хотели ли ими воспользоваться?
Может ли секс в браке заменить секс с секс-работником?
Может ли секс с секс-работником заменить секс в браке?

Или лучше иначе:

Есть ли сходство между отношениями в браке и отношениями с секс-работником?
Платите ли вы своему супругу или супруге? Платит ли он или она вам?
Есть ли сходство между устройством вашего труда и вашей сексуальной жизни?
Влияет ли изменение вашей сексуальной жизни на ваше отношение к работе?
Меняется ли образ вашей сексуальной жизни от изменений в устройстве вашего труда?
Кажется ли вам, что ваша работа использует вашу сексуальность?
Чувствуете ли вы когда-нибудь, что вам платят за секс?
Кажется ли вам иногда, что вы платите за секс?

Можно представить эти навязчивые вопросы, развешанные по трем стенам зала над урнами для голосования «да/нет», как у Ханса Хааке в MoMA Poll или Юрия Альберта в Moscow Poll. Напротив, на четвертой стене, пришпилим репродукцию «Олимпии» — и вот пусть плохонькая, но работа современного искусства. Смотрите, как вывернулся автор статьи, лишь бы вернуться в свою родную стихию!

Понравился материал? Помоги сайту!