Костюмы раненых зверей и текстильные многоугольные двери

Константину Моргу 26 лет. Автор знаменитых фантастичных костюмов для группы «Созвездие Отрезок», он ведет телеграм-канал о создании одежды Sewingtodeath и размышляет о крое будущей эпохи. Сегодня он рассказал рубрике «Синтез искусств» о том, существует ли коллективное тело, как воплотить в текстиле поэзию кэмпа и абсурда, как связать архитектуру, графику и фэшен и почему концепт конструирования уходит в прошлое.

— Как вы решили, что будете шить, что стало первым толчком интереса к искусству, когда это произошло и почему? Или, может быть, вы начали интересоваться другими видами искусства, а потом стали шить…

— Я с довольно раннего возраста мечтал делать одежду, несмотря на то что занимался музыкой и собирался поступать в консерваторию, — в какой-то момент я все бросил и по совокупности различных внешних и внутренних факторов ушел после девятого класса учиться на дизайнера одежды. По мере моего пятилетнего обучения я понимал, что мне тесно в рамках условного создания моды, и хотелось начать заниматься искусством.

Отправной точкой послужили наши диалоги об одежде, живописи и истории искусства с моей подругой и художницей Жанной Туз, с которой мы вместе учились; она начала делать графику, и меня это очень восхитило — я пытался найти способ транслировать свои переживания и эмоциональное состояние через одежду. Но сделать это, создавая при этом востребованный, не подиумный продукт, очень сложно, и я начал заниматься живописью и графикой. Мои познания в тот момент, к сожалению, были скудны, я не знал, что создание одежды и шитье как таковое тоже являются легитимной частью искусства, и поэтому развивал оба направления автономно.

К моменту создания диплома я твердо решил, что хочу дальше заниматься именно искусством, — и собирался поступать в пражскую академию UMPRUM вместе с Жанной. Однако не сложилось. Жанна уехала, я остался в Москве, и создание одежды в итоге стало моим основным занятием, сместив все художественные приколы на второй план.

— И как же началась реальная работа с одеждой? Какие были основные точки вдохновения, что хотелось сделать из того, что было здесь еще не особенно реально? И были ли у вас на этом этапе какие-то единомышленники?

— Серьезные занятия одеждой начались в 2013 году. Вначале основной точкой схода, к которой я стремился, было желание сделать что-то экстремально оригинальное (чем часто болеют начинающие художники и дизайнеры; к счастью, это временно), что-то такое, что по конструкции или по своим свойствам не было никогда сделано ранее. Параллельно у меня выкристаллизовывался интерес к апсайклингу — повторному использованию одежды или любых других текстильных изделий, переносу «низкого» в «высокое».

Я пытался — не очень умело — подвести к этому теоретическую базу, взяв в качестве отправных точек работы американских минималистов или советский и российский китч. Например, на меня очень сильно повлияли выставка «Украшение красивого», которая прошла в ГТГ в 2012–2013 годах, и методы работы бельгийского дизайнера Мартина Маржелы — переделка старой одежды, использование нетрадиционных материалов, утрированно видимая ручная работа, размытие гендерной принадлежности одежды.

В 2014 году мы с Жанной попробовали сделать свой микробренд FOREVANAVSEGDA, смешав все эти влияния с абсурдным юмором пабликов «ВКонтакте», которые мы вели. Однако затея заглохла на этапе создания сайта, ее поглотили более насущные дела: подготовка к поступлению в университет, необходимость зарабатывать на жизнь производством более понятной и менее концептуально нагруженной одежды. Но мне всегда было тесно в рамках просто «создания одежды» и хотелось чего-то более подлинного и глубокого, чем попытки утверждения какого-то там цвета или фасона на пару предстоящих кварталов.

Важно упомянуть, что я никогда не стремился к конвенциональной популярности как дизайнера, к показам, собственным бутикам и так далее. Мне не нравится эта индустрия, не нравится истеблишмент, не нравятся нравы, царящие на «кухне». Я не обладаю рядом «полезных», «пробивных» качеств, необходимых для успеха в этой сфере, — таких, как умение нравиться нужным людям, заводить знакомства исключительно из корыстных целей, лгать, подставлять, подлизываться и так далее. Я считаю фэшен-индустрию одним из самых главных оплотов сексизма, колониализма и источником порождения ненависти, с потолка взятого элитаризма и многих других проблем человечества и не хочу играть по ее правилам. Тем не менее, к сожалению, свои собственные, при этом эффективно работающие, мне пока придумать не удалось.

— Это был единственный опыт создания бренда?

— На самом деле мы с Жанной и раньше пытались сделать бренд — вместе с тремя ее подругами-коллегами под началом и финансированием одной из них. Но его направление меня жутко бесило и казалось навязанным — одежда для зрелых, самодостаточных женщин, вот этот вот стереотипный образ успешной-всего-добившейся-зрелой-которой-не-нужен-феминизм и всякое такое. Как раз уйдя оттуда, мы попытались сделать что-то более легкое и абсурдное, выраженное либо непосредственно в одежде, либо в ее подаче: дурацкие коллажи, утрированные позы, нелепая ретушь… В макете так и не сделанного сайта были кнопки с глиттером и пушкинским курсивом… В общем, китчуха во все поля. К сожалению, часть коллажей утрачена, их было что-то около 20, вполне себе маленькая коллекция.

— Хм… но все-таки… как в текстиле можно выразить идеи пабликов? И что вообще за паблики это были?

— Паблики в основном с абсурдным юмором. Главный из них, «школожир», я считаю больше искусством, чем пабликом: его основу составляли переименованные случайные треки, найденные по случайным запросам «ВКонтакте». Раньше там на аватаре стояла неправильно, как на заборе школьником, нарисованная свастика; позже, после ряда дел за лайки и посты, мы решили его снести от греха подальше. Были и другие: «мужик нюхает цветочки», «пугачева и копуста», «самая гейская песня» (об этом паблике, конечно, нужно отдельно, потому что главное там — музыка и ее абсурдное сочетание с прикрепленной картинкой). И ряд других, уже пережитых и удаленных.

На мой взгляд, мы стартовали с одеждой очень весело, и мне было очень жаль, что не нашлось сил, времени и, наверное, банальных умений и знаний, чтобы придать этому больший размах. Тем не менее позднее, в 2015–2016 годах, я продавался под этим брендом в нескольких шоурумах уже один, делая уже более спокойные вещи с упором на сложные и оригинальные конструкции. Но и это не взлетело: шоурумы закрылись, и я окончательно разубедился в необходимости иметь бренд для того, чтобы делать одежду.

— Конструирование одежды, особенно авторской, ставит нас перед проблемой новой формы. Ее трудно не то что создать, но даже просто сформулировать, спрашивая себя о том, что еще не сделано. Расскажите о своих удачах и провалах на этой ниве.

— На самом деле, я не верю в то, что можно создать какую-то действительно новую форму в одежде. Она упирается в границы человеческого тела, и их, к сожалению, невозможно разомкнуть. Однако, на мой взгляд, из-за этого на первый план выходит контекст, и ничего не остается, кроме как рекомбинировать уже придуманные формы и материалы — в том числе исторические — и играть с этим самым контекстом.

В обучении дизайну одежды всегда есть блок, посвященный созданию формы не путем конструкции, а при помощи драпировок, наколки ткани на манекен. Другими словами, это попытки сразу работать объемами: не привязываться к построениям, не сводить сложную поверхность человеческого тела к плоскости. Но формы, созданные таким образом, получаются чаще всего более декоративными и менее функциональными. Мне это не очень нравится. Я больше предпочитаю работать от двухмерного к трехмерному, делать объемные вещи, скрывающие тело, размывающие его границы.

Но, по крайней мере, одну попытку их стереть, хотя бы в порядке перформанса, я совершил — задавшись вопросом о том, что будет, если один предмет одежды будет надет сразу на нескольких человек. Каким будет переживание этого опыта одновременного ношения одного предмета одежды несколькими людьми, каким образом тела ее надевших нужно будет синхронизировать и увидеть как интимное, сверхличное, в общем, как ношение одежды трансформируется в общее, что ли.

Я собирался провести перформанс: повесил объявление о поиске ненужных футболок, попутно собирая у людей истории всех этих вещей, собрал из 43 штук гигантское объемное полотно с десятками рукавов и горловин, и по моей задумке согласившиеся из дарителей должны были залезть каждый в свой фрагмент и отправиться эдаким облаком на прогулку. Сделать мне это именно в такой форме не удалось, но в этой футболке, надетой одновременно на всех участников, выступила на детском «Архстоянии» группа «Созвездие Отрезок», а затем в нее влезли все желающие, включая кучу детей. А потом человек десять — я был среди них — отправились в ней на прогулку по скользким тропинкам дождливого леса. Вот этот опыт был по-настоящему сильным.

Позже я достал ее и надел на всех желающих/поместившихся из публики на концерте «Созвездия» в Москве, а затем отвез ее на первую и пока единственную выставку, в которой я участвовал, — «Прикосновение огнем» (Bipolar Fest в Голицын-холле, Санкт-Петербург, март 2019 года), где экспонировал ее как ассамбляж — личное, развернутое в публичное пространство.

Уже позднее я увидел работу Лиджии Папе «Divisor», которая очень рифмуется с моей «футболкой».

— Теперь, наверное, закономерный вопрос о театре, о сценичности. Как вы стали создавать образы для музыкантов? Какие задачи себе ставили?

— На самом деле, музыкальный коллектив, с которым я работаю, — всего один, и началось наше сотрудничество по очень простой причине: соавтор песен и совокалист «Созвездия» — мой партнер. Я придумываю и шью для группы концертные костюмы с 2017 года. На заре существования группы и еще до начала их концертной деятельности во время обсуждения того, как мы все себе представляем визуальный образ группы, мы поняли, что у российских артистов довольно низкая планка в том, что касается костюмов и внешнего вида. Очень многие из них просто не запариваются на эту тему — я не говорю, разумеется, о поп-звездах и обитателях Кремлевского дворца. И мы решили делать что-то яркое и по возможности красноречиво демонстрирующее характеры музыкантов и саму музыку.

Самое интересное в этой работе — это превращение мужчин и женщин (точнее, одной женщины — участницы группы) во внегендерных существ, размывание рамок мужского и женского. Отсюда выбор и материалов, и концептуальной направленности: блестящие кимоноподобные накидки, розовый искусственный мех, костюмы раненых разъяренных зверей с порезами из пайеток и кровью из бисера.

Честно говоря, это один из самых интересных проектов, в которых мне вообще доводилось участвовать: ребята открыты ко всему, у меня практически полная свобода действий, и к тому же эти костюмы сами по себе являются высказыванием — я обретаю язык. Несмотря на то что делать высказывания через одежду намного сложнее, чем, например, через искусство.

Однако свои художественные амбиции и проекты я заморозил, а одежда продолжает оставаться моим основным занятием.

А, ну и отдельное удовольствие в том, что эта одежда — раздолье для пасхалок, которые в обычной одежде, скорее всего, не сработали бы: драпировка в форме вагины с подвеской-клитором, дурацкие надписи, странные материалы и конструкции.

— А как выглядит на этом фоне работа с заказчиками?

— У нее есть один главный недостаток: люди в целом предпочитают заказывать более базовые вещи, чем мне хотелось бы делать. Вещи, которые я делаю «для себя», я периодически выставляю на продажу, но они расходятся медленно — я не умею таргетить, не люблю конвенциональные фэшен-съемки и все сопутствующее и вообще, к сожалению, не умею себя продавать.

Плюс, как я и говорил, чаще всего я считаю одежду самостоятельным высказыванием, не требующим дополнительной рекламы. Видимо, именно поэтому основной источник моих заказов и покупок — это сарафанное радио.

— Вы сказали, что заморозили свои художественные проекты, но в выставках понемногу участвуете. А какой проект вы хотели бы осуществить, если бы была такая возможность? Есть ли какая-то, скажем, гала-мечта?

— Если честно, гала-мечты у меня нет, но есть множество нерешенных или отложенных художественных задач. Мне хотелось бы (пере)издать свои зины; возможно, вернуться к их созданию, используя текст (пока они выглядят, скорее, как серия графических работ). Начать более активно работать с текстилем и частично реализовать проект выставки, который я подавал на (уже забыл какой) open-call в 2018-м. Проглядывая папку с проектом той выставки, я думаю о том, что многие вещи сейчас мне кажутся уже откровенно слабыми, но кое-что хотелось бы реализовать.

Еще я думаю про текстильные многоугольные двери, которые нельзя открыть ни в какую сторону, про работу со стеклом и набивочным материалом, возможно, хочу продолжить делать текстильные ассамбляжи. Кстати, у меня есть татуировка с очертаниями одной из «дверей».

— Когда занимаешься экспериментом, движение вперед и в глубину часто кажется безнадежным делом. Что вселяет в вас решимость?

— Профессиональная работа с одеждой деформирует восприятие, и зачастую вещи, не выглядящие как явно фабричные, начинают казаться менее качественными или ценными. Главным влиянием и художницей, которая изменила мой взгляд на ручное шитье, на шитье внутри искусства, на отчетливо видимую рукодельную природу, стала Луиз Буржуа. Благодаря ей я перестал стесняться «рукотворности». Увидел, насколько сильно может работать текстиль, и перестал отождествлять текстильные предметы искусства с размерами и формой человеческого тела. Фотография бабы Луизы стоит у меня напротив кровати и как бы намекает на то, что отчаиваться рано. Первая персональная выставка Буржуа прошла в ее 75. До 75 много чего можно успеть.

Понравился материал? Помоги сайту!