Так закалялась сталь

COLTA.RU начинает публиковать серию материалов, посвященных итогам театрального сезона-2013/2014. Сегодня — интервью Антона Хитрова с участниками «Группы юбилейного года», команды молодых режиссеров, художников, театроведов и менеджеров, в минувшем сезоне буквально взорвавших художественную жизнь Театра на Таганке и по сути вернувших ему в год пятидесятилетия собственную идентичность.

Проекты «Группы юбилейного года» — спектакли режиссеров Дмитрия Волкострелова («1968. Новый мир»), Андрея Стадникова («Репетиция оркестра») и Семена Александровского («Присутствие» и «Радио Таганка»), выставки художницы Ксении Перетрухиной («Попытка альтернативы», «Архив семьи Боуден» и «Параллельные кривые»), драматургические фестивали, курируемые театроведами Анной Банасюкевич и Елизаветой Спиваковской, — не только сложились в концептуально цельный и художественно содержательный оммаж Таганке, но и стали уникальным для отечественного театрального процесса опытом аналитического осмысления судьбы и идей легендарного театра. Итоги своей работы комментируют члены команды Дмитрия Волкострелова и Ксении Перетрухиной, а также руководители Школы театрального лидера, в недрах которой созрел проект «Группы юбилейного года», — худрук Центра имени Мейерхольда Виктор Рыжаков и арт-директор ЦИМа Елена Ковальская.

Антон Хитров: Разрабатывая программу «Группы юбилейного года», ориентировались ли вы на другие аналогичные художественные проекты, связанные с работой с историей, с памятью, — был ли у вас, иными словами, какой-то образец, эталон?

Дмитрий Волкострелов: У меня, честно говоря, ничего такого не было. Примеров подобного рода проектов я просто не припоминаю. Нельзя сказать, чтобы мы ориентировались на что-то конкретное.

Семен Александровский: Мне очень нравится, как работает немецкая группа Rimini Protokoll — они занимаются тем, что можно назвать «театром свидетеля». И здесь, на Таганке, у меня в какой-то мере тоже есть свидетель — то есть сам театр. «Радио Таганка» вдохновлена спектаклем Rimini Protokoll «Remote X». Правда, участники «Радио Таганки», актеры, участвовавшие в записи, — не прямые свидетели событий (Вениамин Смехов — единственный, кто озвучивает сам себя), но это люди, имевшие непосредственный контакт с героями истории. А вот актеры в «Присутствии» — это непосредственные свидетели, участники спектакля, о котором идет речь, — «Доброго человека из Сезуана», легенды Театра на Таганке. Они работают со своим личным опытом и предлагают зрителю понаблюдать за этим процессом.

Ксения Перетрухина: Школа театрального лидера, в стенах которой наш замысел рождался, декларировала и последовательно утверждала идею абсолютной свободы — так что проект «Группы юбилейного года» сочинялся без оглядки на что бы то ни было. Сейчас я возвращаюсь к этому моменту начала начал и думаю, как мы были замечательно свободны. Мы просто придумывали, не сдерживая себя ничем. Я редко могу мыслить так свободно: как правило, ты вынужден ставить себе какие-то сложные рамки и поступать именно так, а не иначе, исходя из миллиарда условностей. Сегодня мне даже странно подумать, что проект «Группы юбилейного года» все-таки удалось реализовать, — с таким количеством трудностей нам пришлось столкнуться.

Волкострелов: Да, анализируя все это сейчас, понимаешь, насколько далеки мы были от реальности изначально — может быть, это было и к лучшему. В какой-то момент мы сетовали на то, что разрабатывали проект, толком не представляя многих тонкостей устройства сегодняшней Таганки, — но если бы мы пришли в театр и познакомились с его реальной жизнью, то, возможно, и не согласились бы работать в нем.

Хитров: Какую работу вы считаете самой важной в проекте?

Волкострелов: Я бы не стал выделять. Мне кажется важным весь проект в целом — это единый организм, части которого не могли бы существовать по отдельности, друг без друга.

Анна Банасюкевич: Для меня тоже сложно выделить какой-то конкретный спектакль или какую-то конкретную выставку. И дело тут даже не в этике. Я бы предпочла, чтобы наш проект оценивали как единое целое: зрители или критики могут выделять те или иные отдельные работы, но, мне кажется, они все так подпитывают друг друга и так взаимосвязаны, что это будет механическое разделение.

Перетрухина: Изначально, занимаясь эдаким градостроительным планированием, мы договорились о том, что каждый из проектов «Группы юбилейного года» будет развивать тот или иной важный для нас сюжет, уточняя замысел целого. Да, проект менялся во времени — но при всех своих глобальных изменениях общую философию он сохранил до конца.

Хитров: Позиционируя свой проект как исследовательский, рефлексирующий над прошлым и настоящим Театра на Таганке, не заступали ли вы на территорию театроведения, истории, социологии? Могут ли работающие с документом практики театра конкурировать с учеными?

Волкострелов: Думаю, что у них просто разные задачи. В театре, исследуя прошлое, ты все равно будешь так или иначе говорить про сегодняшний день — мы не можем смотреть на 1968 год через призму 1968 года.

Перетрухина: Спектакль Андрея Стадникова «Репетиция оркестра», безусловно, является неким слепком своего времени и сегодняшней Таганки, точно так же как спектакль «1968. Новый мир» — это слепок 2014 года, а не 1960-х.

Банасюкевич: На последнем обсуждении «Нового мира» у нас был спор о принципах историзма — соблюдаются они в спектакле или нет. Для истории, для гуманитарной науки важно делать поправку на мироощущение человека того или иного времени, но в спектакле этого нет и быть не может — мы, естественно, смотрим с позиции людей сегодняшнего дня. Это другая позиция, другая дистанция, другая оптика.

Хитров: Ваш проект говорит об искусстве средствами искусства, так? Но вот вы провели две документальные выставки: «Архив семьи Боуден», на которой экспонировались театральные программки и билеты с пометками от руки, и «Параллельные кривые», где были собраны статьи из «Вечерней Москвы», сопровождавшие жизнь Театра на Таганке. Обе выставки вполне могли бы быть представлены и в художественной галерее, и в музее истории театра. Проводили ли вы для себя границу между территориями исторического и художественного — или это деление было для вас не слишком актуальным?

Перетрухина: Мы не озадачивались этим вопросом в нашем проекте: где-то мы, конечно, теоретизировали, но все делалось скорее по наитию. А вообще, чтобы быть выставкой современного искусства, нужно прежде всего таковой заявиться.

Хитров: Именно. Но вы, между тем, не заявлялись.

Перетрухина: Я бы и не стала этого делать: «Группа юбилейного года», на мой взгляд, с самого начала заняла очень плодотворную позицию — неуравновешенную, как будто балансирующую на грани. Она была особенно эффективна для решения стоявшей перед нами практической задачи дестабилизации, нарушения конвенций.

Таганка спит и видит крепкую власть — группа отказывается от власти; Таганка не мыслит себя без лидера — а группа не выдвигает лидера из своих рядов и решения принимает сообща; Таганка шипит и плюется под ноги группе — группа здоровается при встрече.

Хитров: Как вы думаете, во внутритеатральных скандалах, неизменно сопровождавших проект, было какое-нибудь содержание, кроме истерики?

Волкострелов: Борьба за власть. Больше ничего.

Банасюкевич: Репертуарные театры — как школы: закрытые герметичные учреждения, в которых от любого внешнего вторжения начинаются болезненные процессы.

Перетрухина: Я бы тут разделяла, с одной стороны, такую типичную для всех репертуарных театров инерцию и закостенелость, а с другой — имевшую место в случае конкретного Театра на Таганке агрессию борьбы за власть. Одно не равно другому. Скандал — это в принципе не вопрос большинства, в нашем же случае скандалы были делом рук четырех конкретных человек.

Хитров: Мне-то показалось, что был и сугубо идеологический конфликт, только со стороны протестующих он не формулировался, а с вашей, наоборот, формулировался с самого начала. Все дело в отношении к истории — вы отстаивали право каждого свидетеля и участника на индивидуальное видение истории, ваши же антагонисты, как и все наше общество в целом, стояли на позициях единого парадного канона. Помню показательный эпизод на фестивале документальных пьес «Единица хранения», когда вышедшая на сцену Рената Сотириади подарила поэту Андрею Родионову книжку театроведа Эллы Михалевой об истории Театра на Таганке и велела прочитать: тут, мол, написано правильно, а в его пьесе — неправильно.

Волкострелов: Это то же самое, как когда люди говорят, что, условно говоря, Пушкина «так» ставить нельзя. А как нужно? Мы раз за разом сталкиваемся с ситуацией узурпации понимания, знания истории.

Банасюкевич: Мне кажется, что у людей, про которых ты спрашиваешь, есть такое наивно-тоталитарное убеждение, что сопричастность к тем или иным историческим событиям дает им исключительное право этой историей распоряжаться. Каждый раз на обсуждении спектакля «1968. Новый мир» находятся зрители, которые искренне говорят: вы не знаете, вы не жили, а я вот жила в 1968 году и помню, что было не так. Они убеждены, что нет других людей, которые жили в это время — и которые помнят его совсем другим.

Перетрухина: Да, но тут дело вовсе не в том, что мы как-то специально противоречим той общепринятой картине истории Театра на Таганке, к которой апеллируют наши оппоненты. Вся эта агрессия была вызвана не тем, что мы говорим, а тем, кто мы такие. Но, возможно, именно благодаря сопровождавшим нас скандалам процессы, которые мы хотели запустить художественными средствами, стали происходить внутри театра гораздо быстрее. По сути, произошла поляризация труппы: артисты многое для себя поняли — и разбились на группы. В начале сезона мы часто слышали: у нас такая сложная, патовая ситуация, нам ни туда, ни сюда, нас тут очень много и мы все хотим разного, нам бы хорошего худрука, сильную руку. А теперь ситуация радикально поменялась. Это все равно произошло бы рано или поздно — но взрывы, которые сотрясали Таганку на протяжении последнего сезона, все только ускорили.

Хитров: «Группа юбилейного года» закончила свой сезон, осенью театр, как говорят, должен закрыться на капитальный ремонт. Каким вам видится будущее Таганки? Должна ли начаться новая история — или в новом виде должна возродиться старая?

Волкострелов: Ты, по сути, хочешь спросить нас о том, может ли Театр на Таганке наследовать сам себя?

Хитров: И главное — нужно ли это ему самому?

Перетрухина: Всегда возникает вопрос: что такое театр? Здание, люди, традиции или что-то другое? На мой взгляд, если здание, очевидно, стоит и есть конкретные люди, составляющие сегодня труппу, то с этим ресурсом и нужно работать. Есть и другой ресурс — история легендарного Театра на Таганке. Можно им не пользоваться и сказать: мы, мол, будем делать театр про другое. А можно использовать эти богатства. Дима (Волкострелов. — Ред.) в свое время много об этом говорил, и я с ним согласна в том смысле, что Таганка — это не тот театр, который можно закрыть и о котором в считанные дни все забудут. Нет, это будет гигантская потеря. Он должен развиваться. В полувековой его биографии как бы спрессованы пятьдесят лет советско-российской истории.

Мы весь год пытались разобраться, например, в отношениях Таганки и Любимова. Кто-то вам скажет, что этот театр закончился с уходом Любимова — и точка. Мы, находясь внутри, изначально исходили из предположения, что это не совсем так, что Театр на Таганке — это нечто большее, чем Юрий Петрович, и что после его ухода театр вполне способен развиваться дальше. Но тем не менее настоящее всегда как бы отрезается от прошлого. Люди, работающие сегодня на Таганке, — те ли это люди, которые работали с Любимовым? В эту реку театру уже не войти: имена те же, а люди-то уже другие. Новый театр должен родиться из прежней Таганки — но той, былой, Таганкой он не будет априори.

Хитров: С какими личными неожиданными открытиями вы столкнулись за этот сезон?

Волкострелов: Я не знаю, открытие это или нет, но у меня разрушились некоторые мифы, с которыми мы выходим в жизнь после театральных институтов. Мифы про 1960-е, мифы про Таганку… Все куда хуже. И это нормально. И что-то хорошее на фоне этого «хуже» видится куда лучше.

Александровский: Я как режиссер давно двигаюсь в сторону документального театра, стараясь в любой работе так или иначе опираться на документ: даже когда ставил спектакль «Ручейник» по оригинальной пьесе Вячеслава Дурненкова, то все равно отнесся к материалу как к документу. И на Таганке мы весь год находились в непосредственном контакте с источником, с материалом — и занимались разными способами работать с документальным театром. Мне довелось еще больше убедиться в том, что максимальное приближение к подлинному сегодня способен дать только документальный театр.

Перетрухина: Мое личное открытие — «не надо обобщать». Я много над этим думала. Театр — это не один человек. Вот, например, Рената Сотириади все время говорит от лица театра, как бы присваивает себе право говорить от всего театра. Мы тоже в Школе театрального лидера мыслили Театр на Таганке как единую личность. Мое личное откровение — в том, что в любом театре огромный и неоднородный коллектив. Не надо обобщать, потому что инициатива, как негативная, так и позитивная, часто принадлежит одному, двум, трем людям.

Банасюкевич: У меня не открытие, а скорее подтверждение предположений о том, что в принципе возможно построение горизонтальных структур там, где привычны вертикальные. Репертуарный театр устроен как вертикальная и тоталитарная структура. Все, что мы делали, было построено на большой степени свободы и ненасилия и в том, что касается участия или неучастия актеров в спектаклях или читках, и в том, что касается принятия решений внутри нашей команды. И такая схема намного сложнее той, где кто-то принимает решение и все ему подчиняются. Да, она эффективна на короткой дистанции, но в дальнейшей перспективе горизонтальная структура гораздо более результативна. Только нужно иметь терпение, чтобы ждать этих результатов.

Волкострелов: Да, была ситуация добровольного отказа участников «Группы юбилейного года» от того, чтобы взять власть. В том числе потому, что это была такая рефлекторная история, мы находились в театре, где один человек взял власть. И он ее держал. И мы увидели, к чему это привело.

Хитров: Ты сейчас говоришь про Любимова?

Волкострелов: Да, про Любимова.

***

Виктор Рыжаков

художественный руководитель Центра имени Мейерхольда

Творческое предложение стратегии развития легендарного театра еще на стадии виртуальной разработки отличали художественная нестандартность, смелость и честолюбие. Внятно угадывался амбициозный вызов не только профессиональной практике, сложившейся в рамках театральной Москвы, но и самим авторам и «творцам», то есть самим себе. Проект был рассчитан на целых пять лет и предполагал практическое «переосмысление» всей жизнедеятельности театра. Программа не только выглядела талантливо и красиво, но и казалась какой-то живой, человеческой — она уже тогда выявляла большое уважение и пиетет к истории самой Таганки и смело объединяла конкретную компанию совершенно разных талантливых молодых художников.

Дерзкий план был не из разряда детских шалостей, а так называемой заявкой на вырост. Попытка обращения не просто к «истории», к «памяти», а именно к пятидесятилетней уникальной, противоречивой и трагической биографии самого театра уже тогда предполагала невероятное профессиональное и человеческое «приключение». Все это страшно подкупало: и сама форма негласно заявляемой условной научно-исследовательской лаборатории, творческой коллегии, в состав которой входили представители разных театральных цехов — режиссеры, драматурги, театроведы и художники; и план совместного погружения в интереснейший исторический контекст Таганки; и скрытое желание обрести свою новую, непохожую ни на чью биографию — все это вызывало уважение и желание не только поддержать, но и содействовать.

Однако история распорядилась иначе, и проект «Группы юбилейного года» был принят к реализации в отредактированном и неполном авторском объеме. Дальше в жизнь вмешалась и сама «психология театра», многое обозначив и откорректировав в том числе обстоятельства нашей «большой истории». Но даже в этом, искаженном временем и обстоятельствами, пути многие мои ожидания оправдались. Каждый из представленных «Группой юбилейного года» проектов стал маленьким открытием «мировосприятия» театральной истории и сегодняшней действительности. Все, что сделала «Группа юбилейного года», — начиная от первой «освободительной», боровшейся со всем лишним и наносным выставки и заканчивая спектаклем остановленного времени «1968. Новый мир» — имеет свое особенное, важное звучание. Попытка осмыслить время и самое себя через историю конкретного театра, конкретного места, конкретного человеческого бытия, пожалуй, и есть единственно возможный путь обрести что-то, давно всеми нами утраченное, — наше настоящее.

Елена Ковальская

театральный критик, заместитель художественного руководителя Центра имени Мейерхольда по творческим вопросам

«Группа юбилейного года» сложилась еще в Школе театрального лидера, где студенты пишут программы развития для реальных государственных театров, но исходят из собственных идеальных устремлений. И поскольку работа выполняется не индивидуально, а в группе, то складывается она, как правило, по совпадению сфер идеального. Так было и здесь. У тех, кто писал учебную дипломную работу про Таганку, была красивая и стройная стратегия. Но в театр их пригласили исполнить только первую, музейную, часть.

Планы изменились, когда они столкнулись с реальностью, не описываемой госзаданием, штатным расписанием и справкой 9-НК. Группу порицали за то, что она продолжает работать вопреки сопротивлению части труппы — людей, полагающих, что Театр на Таганке — это актеры, которые в нем служат сегодня, и что театр — это их дом. Я-то считаю, что частный театр может быть хоть домом, хоть храмом, а государственный — это общественный ресурс, на который у Ренаты Сотириади те же права, что и у Андрея Стадникова.

Но ядро идеи «Группы юбилейного года» сохранилось в целости: делать проект в театре, не растворяясь в нем. Форма существования, поведение, художественная программа — попытка альтернативы. Такое название было у выставки Ксении Перетрухиной, которой программа открылась. «Группа юбилейного года» была театром в театре. Таганка спит и видит крепкую власть — группа отказывается от власти; Таганка не мыслит себя без лидера — а группа не выдвигает лидера из своих рядов и решения принимает сообща; Таганка шипит и плюется под ноги группе — группа здоровается при встрече. Ксения Перетрухина дорожит мыслью, что у них появились в театре товарищи и даже друзья, что их программа что-то изменила внутри театра. Мне самым важным кажется именно то, что альтернатива осуществилась. Сегодня, когда в стране реставрируется тоталитаризм и мало надежды на разум, память, совесть, опыт «Группы юбилейного года» — то редкое, что обнадеживает. Это опыт достоинства, кропотливой работы, настойчивости и единства.

Понравился материал? Помоги сайту!