Переоценка ценностей. Часть третья

В третьей и заключительной части о переоцененных и преданных забвению — фотография, дизайн и архитектура. Специально для COLTA.RU эксперты рассуждают о прихотях капризной славы и продолжают низвергать с ее пьедесталов одних, извлекая из тени других, кого она незаслуженно обошла.

Фото

МИХАИЛ СИДЛИН
ИРИНА ЧМЫРЕВА
ИГОРЬ МУХИН
НАДЕЖДА ШЕРЕМЕТОВА
СЕРГЕЙ МАКСИМИШИН

Дизайн

СУРИЯ САДЕКОВА
МАКСИМ НЕСТЕРЕНКО
АРТЕМ ДЕЖУРКО
АЛЕКСАНДР МАТВЕЕВ и ВЛАДИМИР САМОЙЛОВ
АЛЕНА СОКОЛЬНИКОВА

Архитектура

КИРИЛ АСС
ЕЛЕНА ГОНСАЛЕС
МАРИЯ ФАДЕЕВА
НИКОЛАЙ ВАСИЛЬЕВ

Фото

Михаил СИДЛИН, арт-критик, куратор, историк фотографии

K списку

Когда оракул сказал Диогену заняться переоценкой ценностей, то он начал чеканить фальшивую монету. Легко говорить только про арт-рынок, потому что там все ясно: «переоцененное» есть то, на что цены будут падать, а «недооцененное» — то, стоимость чего будет расти. Главная проблема в том, что вся российская фотография недооценена, но это вовсе не значит, что даже наши «голубые фишки» завтра получат красные ярлычки на всемирном базаре. Нет, очень сложно оценивать коммерческий потенциал наших художников, потому что на их работы нет устойчивых цен, а два-пять авторов, у которых они есть, не создают общей погоды.

Значит, говорить придется о сложном. О символических ценностях. Но для этого должно существовать сложившееся культурное пространство российской фотографии, с отчетливой иерархией… Как в Париже: на всех лотках — Атже, Дуано и Картье-Брессон — открыточки и книжульки, лейбачки-ярлычки. Его нет в России, такого пространства для фотографии. Есть вязкий бульон, в котором варятся непроваренные остатки сгнившей советской суповой кости плюс кубики западного комбикорма. Все это булькает, распространяя чадящий смрад… Есть отдельные точки институционального притяжения посреди этой мутной жижи, такие сияющие вершины, к которым ползут, оступаясь, едва живые, полумертвые или совсем мертвые фотографы. Скажу хорошее о мертвецах. Потому что живые еще успеют поработать на себя.

Моя личная карта «непризнанных» такая, вечная им память.

Владимир Куприянов. 20 лет назад я благодаря его инсталляциям узнал, что фотография может быть современным искусством.

ССС = Сан Саныч Слюсарев. Денди посреди хаоса, ССС сумел выстоять, потому что увидел колебания вселенского ритма в озерцах грязи перед Ленинской библиотекой.

Алексей Колмыков. Он открыл мне самодовлеющую прелесть фотографического материала: бумаги и эмульсии.

Виктор Новацкий. Его серия «Сестры» стала для меня пропуском в тайную историю антисоветской фотографии семидесятых годов.

Имя им — легион. Их так много, что я теряюсь перед этим морем лиц, видимых мне в темноте непроглядной ночи.

Ирина ЧМЫРЕВА, искусствовед, арт-директор фестиваля фотографии PhotoVisa, куратор

K списку

Переоцененные

Могу сесть и искусствоведческой букой начать проезжаться по мозгам, перечисляя всех, кто в топе сегодня. Но среди тех, кто был там вчера, сегодня вспоминают уже далеко не всех.

Переоцененные = соответствующие времени, когда их превозносят. Переоцененные — это легенды и мифы, по которым можно считывать чаяния и скрытые желания времени, когда они возникли.

Вчера были Картье-Брессон и Ньютон, сегодня они — из прошлого, причем даже в истории фотографии середины XX века, написанной сегодня, эти величины — далеко не определяющие для своих поколений, они — «одни из»... как вершины подтаявшего айсберга: то, что было скрыто под белоснежным пиком их имени, постепенно становится заметнее, а они — ниже, ближе к уровню обыкновенного.

Если говорить об отечественных, то что там у нас? Родченко с Игнатовичем? Они — переоцененные? Или это «наше все», насколько выделен уголок русским в мировой истории фотографии (во многом нашими же, отечественными усилиями там быть или, наоборот, отечественной желчной ленью — ничего не делать и ни с кем не общаться)? Ни Родченко, ни Игнатович от высоких оценок (или переоцененности — на чей-то взгляд) не хуже и не лучше, их творчество ab ovo наполнено смыслами, и культурными, и историческими. Что они (и только они или почти никто больше) известны за рубежом из России — это не переоцененность этих имен, а отсутствие нашей истории фотографии, написанной и доведенной хотя бы до умов читающей и думающей публики здесь, в своей стране, и отсутствие страниц русской фотографии в «большой истории».

Говоря о современниках, легко причислить к переоцененным тех, кто входит сегодня в пятерку наиболее часто упоминаемых. Но это вопрос не искажения оценок, а трудоспособности (распространяемой в разных направлениях, от творчества до самопродюсирования и агитации за себя, любимых), и если эти пять-десять современных авторов — самые цитируемые сегодня, это вопрос их соответствия нашему времени, вопрос уже не к ним (ай, такие-сякие, все собой заполонили, влюбили в себя, закрыли собой экспертам свет в окошке), но к историкам нашего времени — что это за время, если оно определяется этими авторами, их образами, ими поставленными вопросами, заброшенными ими концепциями.

Недооцененные

В мировой фотографии — Пол Стрэнд, художник, с которого началось в фотографии движение оптической абстракции, чуть раньше, чуть иначе, чем в экспериментальном кино и в изобразительном искусстве. Но в последние пару лет Стрэнду посвящается все больше выставок и публикаций, так что его рейтинги идут в гору и историческая справедливость уже близка... Из соотечественников? С кого бы начать, уж больно список длинный.

Александр Слюсарев. Его нет уже третий год, а еще ни монографии, ни серьезной выставки, чтобы и за пределами фотографического сообщества публика смогла оценить масштаб слома эпох, нового понимания визуальной культуры, которые произошли в творчестве Слюсарева. Он увидел, что фотография — это уже не отражение, не последствие сложившейся вне художника ситуации, а самый акт творчества. Для непосвященных он сложен, но никто не будет всерьез предъявлять претензии в сложности Шнитке — в музыке или Пастернаку — в работе со словом. Слюсарев — отечественный парадокс: как в стране, похерившей культуру работы с формой, мог возникнуть в фотографии художник, для которого композиция превыше всего, да еще и не потерявший личной интонации, эмоциональности в своих выверенных построениях.

Стас Клевак. И еще учет утратам. От него вообще почти ничего не осталось, а он весь был в отпечатках, хрупких, как крылья бабочки, воздушных, невесомых, у него было в каждой фотографии столько поэзии, что задохнуться от счастья можно, столько тонких вибраций. Клевака в современных отпечатках даже представить сложно, не будет там магии. Но без него, пусть в пересказе и рассыпающихся от времени рваных листах отпечатков, история фотографии потеряет в интонациях, обеднится.

Сергей Лобовиков. Классик отечественной фотографии. За последние пятнадцать лет ни одной персональной выставки в России. Чудо, что уцелели его отпечатки еще до 1914 года. Но если говорить об особости отечественной фотографии, то без него никак. А его сейчас почти не знают, а в оригиналах так вообще видели единицы.

Николай Андреев. И еще классик. И опять почти ничего. И так в поколении русских фотографов-художников 1920—1930-х годов можно говорить почти обо всех. А без Андреева нет русского фотографического пейзажа: в начале каждого направления был мощный импульс, питавший собой следующие поколения художников. Вот так и с Андреевым — легенда, которую не столько знают и помнят, сколько пересказывают и видят в поздних и слабых копиях.

Валера и Наташа Черкашины. Эти художники, слава Богу, живы. Только в России (в Москве и Петербурге) их масштабных фотографических инсталляций не было уже лет десять, а ведь это искусство, которое расширяет границы фотографии. Вы попадаете внутрь их инсталляции, и у вас меняется представление о том, что такое фотография, вы ее начинаете воспринимать как космос, она повсюду, а вы — внутри. Такой работы с масштабами изображения и зрителя у нас просто больше нет. Но и Валеры с Наташей на московской арт-сцене тоже нет...

Сергей Братков, Борис Михайлов — вроде бы все знают имена, но топчутся вокруг сюжетов и той иронической саморепрезентации, которая, как стена, не позволяет посмотреть за нее, на человеческое и надчеловеческое, на вселенское — то, что есть в большой истории искусства, что связывает человеческое и божественное, как было у Брейгеля. Только у этих современных харьковских авторов (и в том сложность, авторы балансируют на лезвии фотография — современное искусство, и хотя границы фотографии и современного искусства взаимопроницаемы, но в общественном понимании эти границы есть и они непереходимы, их пытаются все больше упрочить, возвести повыше) сюжеты для нас, современников, слишком близкие, не изжитые еще, они, как камень, тянут к земле, на критику, не дают привстать и увидеть масштаб художников.

Игорь МУХИН, фотограф

K списку

«По-настоящему творческий период большинства фотографов с незаурядным талантом редко превышал десять-пятнадцать лет.

Фотографы в конце концов и стали фотографами, поскольку любили то непостижимое, иррациональное волнение, которое охватывало их во время съемки».

Из книги «Looking at Photographs: 100 Pictures from the Collection of the Museum of Modern Art» by John Szarkowski (стр. 74, 96).

Слова фотограф и фотография настолько размыты сегодня, имели разную мотивацию вчера, выполняли разную социальную функцию в далеком прошлом, что оценка, наверное, и невозможна!

О каких фотографах вообще идет речь? Снимающих для себя, на заказ, просто хороших людях, фотографах театра, удачно продавших фотографию?

Робкие попытки создания фотографических антологий за послевоенное время упираются в круг авторов, работающих с конкретным местом, и недопуск чужих авторов. Ведущие отечественные авторы, экспортируемые родными конторами на крупнейшие мировые фотобиеннале, поразительно не индексируются ни единой строкой-картинкой в поисковиках Яндекса или Гугла в любой транскрипции.

Фотографические выставки живут так недолго в реальном городском пространстве и в нашей памяти, что отследить, что было 5—10—15 лет назад, кажется уже порой невозможным! Отсюда нас постоянно преследуют анонсы Впервые, хотя автора с выставкой мы уже видели в этом конкретном городе-месте, только чуть ранее и на соседней улице.

Фотография живет в авторской книге. Но тиражи авторских книг, где деньгами рискует издатель, настолько малы, и соревнуются ли эти книги с книжными авторами, обслуживающими олигархические корпорации?? Одновременно случился бум в самиздате, количество самодельных книг молодых авторов (зины) не поддается никакому контролю и оценке. Но оценить продукт практически сегодня и невозможно, малотиражные книги живут зачастую не в реальной жизни, а на Ютубе, в сети, в ручном пролистывании.

Да и авторская книга делится бесконечно на мотивации, от законченного авторского проекта повествования до сухого подсчета продукта фотографа специалистом.

Отсюда есть трепет фотографа, нажимающего кнопку камеры, когда время вокруг плывет и нет ощущения места. Есть внутренний щелчок, когда видишь удачный кадр, держа в руках еще мокрую негативную пленку (понятно, что сегодня это возможно ощутить, и разглядывая картинку на экране айфона).

Для людей, испытавших этот щелчок, слова: презентация, незаслуженно обойденный признанием, удачная выставка (или: выставка полный отстой), недооцененный, раздутый, забытый, аукционный автор, автор говно, возрождение российской фотографии будет исходить из Томска и Омска, «давайте подойдем к окну, и покажите вашу машину» и т.д. и т.п. — не имеют никакого значения!!

Хотя, возможно, переоцененные творческие фотографы сегодня живут с файлами в сети, снимают соответственно для сети, и их файлы востребованы в сети, насколько понимаю, успехом здесь является попадание файла на конкурс (или конкурсная публикация с наградой в виде зарядного устройства или чехла для камеры), но вот если вдруг исчезнет эта вся переоцененная интернет-фотография в блогах, на ФБ, «ВКонтакте» и пр., будем ли мы счастливы??

Надежда ШЕРЕМЕТОВА, фотокритик, один из организаторов фонда «ФотоДепартамент», куратор проекта «Молодая фотография»

K списку

Мне кажется, начиная рассуждать о признанности или тишине вокруг имени фотографа, мы должны определить точку, из которой смотрим. Если мы говорим о российском контексте, то представления большинства ценителей фотографии начинаются и заканчиваются на имени французского фотографа, одного из основателей агентства «Магнум» Анри Картье-Брессона. Зрителями, как и тысячами его фотопоследователей, он мне кажется слишком переоцененным — его статус автора «решающего момента» непререкаем, и, конечно, своими работами он неоднократно доказывал действенность этой концепции. Но эпоха точного кадра и ракурса закончилась где-то чуть позже середины прошлого века, однако в нашей стране культ ценности момента, кажется, еще десятки лет не сможет опрокинуть никакая волна других движений в фотографии. Также можно отметить постепенно увеличивающийся интерес к фигуре еще одного из современных авторов того же знаменитого фотоагентства — британца Мартина Парра. Его эстетика заключается в гипертрофированном (буквально, вспышкой) высвечивании повседневных сюжетов, иронии, гротеске, но одновременно поразительной нежности, с которой он выделяет своих героев из череды прохожих. Такой визуальный язык доходчив, ярок, и многих восхищает «особый взгляд автора», но тут же можно сказать, что при нарастающей популярности Парр не очень глубоко понимаем нашим фотосообществом. Он один из одержимых коллекционеров и знатоков не только альбомов, фотокниг, но и современной визуальной культуры в целом, отпечатанной на самых банальных бытовых предметах, от подносов до оберток конфет, от которых ломится его дом в Бристоле.

Можно еще добавить, что в сфере модной фотографии в России автором с вывернутой биографией — когда, подобно Мартину Парру, автора слишком переоценивают с одной стороны, а с другой не знают совсем — можно назвать, конечно, фотографа Хельмута Ньютона. Полки книжных магазинов ломятся от его альбомов (и если посмотреть непредвзято, то только его альбомы или подобных luxury-фотографов и можно встретить в наших даже интеллектуальных книжных) с портретами и постановочными кадрами звезд Голливуда и супермоделей, но несколько изданных альбомов с честными и волнующими автопортретами его и его жены не найти даже в библиотеках, и эта очень важная сторона внутренней, а не внешней работы фотографа практически неизвестна русским фотографам.

Парадокс фотографических предпочтений в нашей стране заключается еще и в том, что в большинстве своем мы не принимаем фотографии, проекты, высказывания о нас самих, где каждый может найти себя как часть общей истории. Я имею в виду имена и работы таких больших авторов «советского» прошлого и настоящего, как Борис Михайлов, Николай Бахарев, Сергей Чиликов или Римальдис Викшрайтис. Все они актуальны как никогда в международной среде (недаром Николай Бахарев стал одним из участников надвигающейся Венецианской биеннале), находят своих новых зрителей в музеях и галереях вне постсоветского пространства, на котором до сих пор ожесточенно спорят между собой те, кто понимает и принимает себя через ракурс этих фотографов, и сторонники «прекрасного» в фотографии.

О подобном разделении в мировом фотопространстве рассуждать, на мой взгляд, нет смысла — фотографическая среда в музейном, исследовательском контексте и контексте арт-прессы профессиональна и отличает искусство значимое, прорывное, меняющее структуру сегодняшней фотографии от повторений и скучных сюжетов, а значит, не просто идет в ногу со временем, но и определяет его и помогает понять.

Сергей МАКСИМИШИН, фотограф

K списку

Переоцененные

Я все еще практикующий фотограф, а о коллегах как о покойниках: либо хорошо, либо никак.

Недооцененные

Всеволод Тарасевич. Культовая фигура для профессионалов, оставил после себя блестящих учеников, сейчас практически неизвестен публике. Тарасевичу не повезло: в отличие от коллег-современников ему, самому талантливому из них, не удалось создать фотографию, вышедшую за узкий круг специалистов-профессионалов, такую, как «Политрук» Альперта или «Знамя над Рейхстагом» Халдея. Без фотографии-иконы (а иконы из фотографий делаются, увы, пропагандой) фотограф, даже гениальный фотограф, обречен на забвение.

Александр Стринадко. Донецкий фотограф, Алексей Герман от фотографии, фотограф с невероятным чувством времени.

Сергей Брушко. Белорусский фотограф, тонкий и умный наблюдатель белорусской жизни эпохи перемен. Сергея уже нет среди нас, наследием фотографа самоотверженно занимается его сын.

Владимир Соколаев. Фотограф из Новокузнецка, с невероятной точностью анатомировал «совок» как явление. Хотя работы Соколаева еще в начале 90-х вошли в классический альбом Changing Reality: Recent Soviet Photography, собранный куратором Лией Бендавид-Вал, к сегодняшнему дню фотограф оказался изрядно забытым. Со слов Артема Чернова, фоторедактора сайта «Русского репортера», прошлогодняя публикация «документального» портфолио Соколаева стала самой посещаемой страницей за всю историю сайта. Сейчас Владимир снимает сибирские пейзажи.

Евгений Иванов. Фотограф из Новосибирска. Всегда новый, всегда неожиданный, автор нескольких пронзительных серий, достойных стать классическими.

Дизайн

Сурия САДЕКОВА, редактор рубрики «Арт-рынок» газеты The Art Newspaper Russia

K списку

Декоративно-прикладное искусство в целом и дизайн как одна из составляющих этого раздела искусства наибольшим образом зависят от процессов, происходящих на художественном рынке, и от веяний моды. От вкусовых пристрастий тех или иных персонажей, декораторов, мнения арт-критиков, заинтересованности антикваров и галеристов. Готовности последних стимулировать исследовательскую работу в той или иной области.

Сегодня ситуация складывается таким образом, что мы не можем говорить о недооцененных персонажах в мире дизайна. Интерес к дизайнерской деятельности велик во всем мире. За работой современных дизайнеров внимательно следят журналисты и критики. Их работы регулярно выставляют в галереях и на различных художественных ярмарках. Работа дизайнеров XX века тоже находится в зените интереса. Особенно это относится к мастерам, работавшим в период, который теперь вошел в историографию под общим названием ар-деко.

На мой взгляд, корректно будет говорить лишь о переоцененных персонажах. Причем переоцененных буквально, то есть в рыночном, ценовом аспекте, а вовсе не преувеличением их места и роли в развитии дизайнерской мысли.

К таким переоцененным дизайнерам я бы в первую очередь отнесла двух самых видных дам дизайна XX века — Эйлин Грэй и Шарлотту Перриан. Причем если первая прошла свой интересный и сложный творческий путь, став новатором во многих аспектах, то Шарлотте Перриан лишь посчастливилось оказаться в «хорошей компании» Ле Корбюзье и внимательно относиться к пожеланиям и мыслям учителя.

Декоратора-мебельщика Жана Ройера я бы тоже отнесла к тем, чье творчество сильно переоценено, причем в его случае не только финансово. Его место в истории дизайна также сегодня весьма преувеличено. Будучи успешным декоратором, в послевоенные годы он начал эксплуатировать идеи конструктивистов и модернистов 1910—1920-х годов, создавая по их мотивам мебель для буржуазных интерьеров. Антиквары и галеристы развивают тему скандинавского дизайна, активно продвигая его в галереях и финансируя публикации на эту тему. Подобного, к сожалению, не происходит, например, в отношении немецкого или английского дизайна, где также были интересные процессы. В частности, эксперименты с различными новаторскими материалами.

К переоцененным в самые последние годы дизайнерам я бы отнесла и чету Лаланн — Клод и Франсуа-Ксавье. Их произведения более чем удачно были проданы на знаменитых торгах наследием Ива Сен-Лорана, что подстегнуло интерес к их творчеству и привело к неадекватному спросу на него как среди коллекционеров, так и в музейной среде.

Максим НЕСТЕРЕНКО, куратор программы «Графический дизайн. Базовый курс» в Британской высшей школе дизайна

K списку

Затея несколько спорная сама по себе, т.к. вне определенных оговорок относительно того, кто именно переоценивает/недооценивает «культурные авторитеты» (публика или профессиональное сообщество), где и когда, ответы будут сильно разными. Графический дизайн есть искусство прикладное, обслуживающее потребности индустрии, и самих дизайнеров в массе своей публика не знает. Художникам с претензией на авторское высказывание повезло больше. Дизайнер же обеспечивает эффективность коммуникации, его искусство, по меткому слову Беатрисы Уорд, есть хрустальный кубок, прозрачный и почти незримый для того, кто пьет из него вино смысла. Есть, конечно, и в графическом дизайне звезды и поп-идолы, подобные Кариму Рашиду или Филиппу Старку в дизайне индустриальном. На ум приходит прежде всего Стефан Загмайстер, отчасти Дэвид Карсон и Невилл Броуди. Но записывать их в переоцененные я бы не спешил. Никто из них не обещал хранить ригоризм жанра и не зарекался от того, чтобы побыть немного шоуменом или деятелем арт-сцены. Провокация и самопромоушн становятся частью любой публичной стратегии.

Проще, по-видимому, указать на некоторую забронзовелость не нынешних звезд, а признанных классиков, умалить значение которых довольно трудно. Смысл этой процедуры мне представляется обоснованным, потому что, заслоняя непререкаемостью авторитета своих менее известных коллег, такие персоны как бы закрывают некоторые весьма интересные темы. Раз и навсегда сформулированная повестка дня удобна, но синонимична застою мысли.

Поэтому укажу лишь вот на кого.

Переоцененные

Ян Чихольд — закрыл тему типографики в глазах молодых профессионалов едва ли не на полстолетия. До Карсона благодаря Чихольду вопросы соотношения авангарда и классики были решены в духе прагматического примиренчества и умудренного либерального консерватизма.

Эмиль Рудер — безусловно, автор, с которого начинается и на котором порой и заканчивается у нас знакомство с основами композиционной формы. Но времена нынешние никак не способствуют дальнейшей канонизации интернационального (швейцарского) стиля. Функционализм и модульно-сеточный дизайн как универсальный принцип входят в противоречие с лозунгом «дифференцируйся либо умри»...

На третье место я бы поставил не персону, а шрифт. Макс Мидингер, автор иконического шрифта Helvetica, был, безусловно, великолепным дизайнером. Но инерция популярности швейцарской типографики во многом благодаря второму дыханию, которое приобрел этот качественный «гротеск» в США в компьютерную эру, стала подобна вирусной инфекции.

Раймонд Лоуи. Этот Леонардо дизайна более известен как человек, занимавшийся в профессии решительно всем. От редизайна пачки сигарет до интерьеров космической станции. Оставляя специалистам промышленного дизайна решать, насколько благотворным являлся пропагандировавшийся им метод «стайлинга» в области проектирования предметной среды, замечу, что концепция развития дизайна как линейной эволюции стиля, до сих пор кочующая из учебника в учебник, очевидно требует пересмотра.

Эрик Гилл. О классике английского стиля, экстравагантном в своих пристрастиях, принято говорить с придыханием, особенно на его родине. Совершенно заслуженно. Но приходится констатировать, что автор культового гуманистического гротеска Gill Sans был заурядным иллюстратором и художником. Его авторитет как шрифтового дизайнера, к несчастью, позволяет реанимировать дурновкусие и маньеризм там, где лучше давно уже перевернуть страницу...

Забытые и недооцененные

Алекс Бродович не нуждается в промотировании. Но незаслуженно малопопулярен у себя на родине. Создатель стиля и принципиального макета современного журнала мод был реформатором и одним из тех, кто двигал визуальную культуру в совершенно неожиданном направлении. Его версия гламуризированного модернизма стала одной из основ движения ар-деко.

Джон Хартфильд. Человек совершенно другого склада. Коммунист и антифашист, изобретатель политического фотомонтажа и пламенный оппозиционер во всем. К сожалению, совершенно неизвестен как дизайнер рекламы, книги и журнальной обложки. Его антигитлеровские плакаты настолько сильны и значительны, что разговор о них занимает практически все отпущенное в учебниках время.

Отто Нойрат. Философ, социолог и экономист, член кружка логических позитивистов, придумавший в двадцатые годы прошлого века инфографику в современном смысле. Венский Изотайп, как его называли, был ответом на нужды наглядного представления статистической информации в его работе по просвещению рабочего класса. Обычно, говоря об этом изобретении, упоминают только его коллегу, иллюстратора Герда Арнца, прекрасного, впрочем, художника. Но интересным и важным фактом является то, что концептуальный прорыв в данном случае был обеспечен профессиональным социологом и логиком, человеком умозрительной профессии, а не визуалом.

Герберт Байер. Легендарная школа Баухауз ассоциирована со многими именами пионеров модернизма. В основном это архитекторы и живописцы. В области графического дизайна, шрифта и типографики тема монополизирована Ласло Мохой-Надем. Не имея никакого намерения умалять величие этого имени, хочу напомнить и о людях «второго призыва», тех, кто учился в этой школе, а потом уже пропагандировал принципы немецкого конструктивизма в новом свете и адаптировал их к новым контекстам.

Тео ван Дусбург. Тоже вовсе не обойденный вниманием деятель знаменитого голландского движения De Stijl все-таки явно находится в тени гения своего друга и коллеги Пита Мондриана. Тем не менее именно лекции Дусбурга в Баухаузе стали катализатором переосмысления типографики и шрифтового дизайна в новом свете. Интересно, что Дусбург разрывался между строгостью принципов неопластицизма и симпатиями к иррационализму и хулиганству движения Дада, которому помогал творчески и материально.

Артем ДЕЖУРКО, архитектурный журналист, куратор, лектор ЦСК «Гараж»

K списку

Составляя список недооцененных и переоцененных промышленных дизайнеров, я пытался, но так и не смог ответить на вопрос: кому я адресую упрек? Работникам Нью-Йоркского музея современного искусства, которые собирают коллекцию дизайна? Им ― вряд ли. Думаю, они всех оценили по достоинству. Широкой общественности? В моем представлении широкая общественность знает только одного дизайнера ― Филиппа Старка, только одного архитектора ― Нормана Фостера, только одного кинорежиссера ― Никиту Михалкова... Но не слишком ли я широко беру?

Задав себе много вопросов и не ответив ни на один, я с грехом пополам составил список дизайнеров, каждый из которых недооценен (или переоценен) на свой лад. Общего знаменателя у списка нет. Я старался, но так и не нашел повода включить в него многих прекрасных дизайнеров, пользующихся заслуженной славой.

Недооцененные

Раймонд Лоуи. Трудно назвать недооцененным Раймонда Лоуи, которого почти официально считают главным дизайнером XX века. Но его слава, так сказать, академического толка. Мало кто имеет в доме вещи Лоуи. Да и как их иметь, если его самые известные произведения ― паровозы 30-х, фирменные стили американских корпораций и стеклянная бутылка «Кока-Колы», повсеместно вытесненная пластиковой? К тому же он известен как герой «обтекаемого стиля» 30-х. Мало кто знает, что в 60-е годы Лоуи много проектировал для европейских производителей, и в основном мебель и посуду. Эти вещи уже не производятся, но на барахолках их можно легко найти. Их ценность непонятна никому, кроме тесного круга коллекционеров.

Йозеф Франк. Австро-Венгрия ― Атлантида XX века. Современным дизайном мы обязаны в первую очередь ей, но не помним об этом. Треть английских и американских дизайнеров-модернистов родом из Будапешта, другая треть ― из Вены. Причудливая мебель чешского кубизма делалась в той же стране. Йозеф Франк, венский архитектор, в 1933 году эмигрировал в Швецию и привез туда традицию австрийского декоративного искусства, которое в 10-е годы было светлым, ясным и простым и называлось «стиль Сецессион», а к 30-м перебродило и стало мрачным, сюрреалистическим: орнаменты из пышных, ярких, не существующих в природе и, несомненно, ядовитых цветов, комоды с ящиками непредсказуемых размеров. Эти орнаменты и мебель спроектированы в основном в 30―50-е годы, но в производстве до сих пор. Они эффектны, экстравагантны и дорого стоят: самое то для русского олигархического интерьера! Удивительно, что именно в России о них почти никто не знает.

Йенс Квистгард. Квистгард ― датчанин, но всю жизнь был единственным дизайнером американской фирмы Dansk International Designs. Фирма выпускала (и до сих пор выпускает) в основном столовую утварь ― посуду, приборы, подсвечники. Это дивные абстрактные скульптуры из тика и чугуна, прекрасные, как сон. В 50-е годы они пользовались колоссальной популярностью в США, их можно было встретить на каждой второй американской кухне. Это были главные вещи той эпохи, по которым она опознается так же, как современность ― по айфонам. Все мы знаем другие главные вещи 50-х ― фанерные стулья американских дизайнеров Имзов. Имзы сейчас так же знамениты, как при жизни, и это заслуженная слава; а кто помнит тихого Квистгарда?

Ингве Экстрём. Часто бывает, что успешный бренд ― безымянная могила гения. Все знают цветочный орнамент Marimekko, но мало кто помнит, что его создала Майя Изола. Голландская марка мебели Pastoe хорошо известна. Сес Бракман, ее дизайнер в первые десятилетия, известен куда менее. Интерьерные журналисты с уважением относятся к шведской мебельной фирме Svedese, но даже из них единицы могут назвать имя ее основателя. И даже те, кто назовет, скорее всего не смогут произнести его правильно. А ведь Ингве Экстрём ― звезда среди европейских дизайнеров послевоенного поколения, скульптор и автор мебели, по выразительности равной скульптуре. Увы, ранние и самые эстетские его вещи сейчас не в производстве.

Матьё Леаннёр. За молодыми дизайнерами пристально следят сотни кураторов и журналистов. И, в общем, они каждому воздают по заслугам. Я не слишком погрешу против истины, если скажу, что все талантливые молодые дизайнеры хорошо известны в профессиональной среде. Но бывает, что уровень известности временно не совпадает с уровнем таланта. Это случай Матьё Леаннёра. Вообще Леаннёру грех жаловаться на судьбу: его вещи есть в коллекции MOMA. И все-таки его известность келейная; я и сам-то, стыдно признаться, узнал о нем пару дней назад. Это человек колоссального дарования. Он любит проектировать не просто предметы, а механизмы, работающие по законам природы, как живые существа и экосистемы. Он делает вещи, обескураживающие, во-первых, своей новизной, во-вторых, неожиданным удобством. За их формой ты видишь мысль, склонную к парадоксу и шутке, чувствуешь в них обаятельную игру логики.

Переоцененные

Филипп Старк. Кажется, это единственный дизайнер, которого человек, ничего не знающий о дизайне, узнает в лицо. Он как бы олицетворяет профессию. Крейсер ― «Аврора», президент ― Путин, дизайнер ― Старк. Кинорежиссер... понятно кто. Увы, как дизайнер Филипп Старк ― посредственность (если вынести за скобки гениальную коммерческую чуйку). У него нет собственной, выстраданной идеи о том, какими должны быть вещи. Зато он лучше всех знает, какими вещи будут в следующем сезоне. Как любой поверхностно талантливый человек, он спроектировал много симпатичных штук, настолько разных, что у них трудно заподозрить одного автора. Но в историю он войдет не с ними, а со штампованным стулом «под Людовика» и позолоченным «калашом».

Карим Рашид. Не стоит долго говорить о человеке, который засирает свой твиттер фразами типа «я ― сторонник бескомпромиссного творчества» и «люди Земли, любите друг друга». Предсказуемый до ломоты в костях, этот дизайнер из года в год надувает розовые пузыри из пластмассы. Пузыри побольше ― мебель, пузыри поменьше ― настольная дребедень. Его известность объясняется легко: коммерческим изданиям об интерьерах требуются дизайнеры-знаменитости. Жизнерадостный идиот, всегда готовый наговорить на диктофон бодрых банальностей, удобен в этой роли.

Ора Ито. Многие слышали историю об ушлом французе, наводнившем сеть красивыми изображениями сумок Louis Vuitton и прочих брендовых вещей, которых не было в реальности ― он их просто нарисовал. Бренды узнали о нем, когда покупатели в магазинах стали требовать эти сумки. Сначала бренды обиделись и хотели идти в суд, но потом передумали и, заплатив молодому дизайнеру гонорар, стали использовать его рисунки. Так перед наглецом открылись двери большого бизнеса. С тех пор он сделал множество вещей, красивых, но ― либо неудобных, либо бесполезных. Выразительный силуэт ― всегда, мысли об эргономике и функции нет и тени. Хороший художник ― но не дизайнер.

Дима Логинов. Дима ни в чем не виноват. Сам по себе он не хорош и не плох. Таких, как он, тысячи. Я уверен, что даже в России есть пара десятков дизайнеров, не менее интересных, чем он, и сделавших не меньше реальных вещей (троих даже знаю). Но Дима Логинов, единственный из русских дизайнеров, организовал систематическую работу пиар-службы. Молодец, всем бы так! Пресс-релизы и фотографии его работ исправно отправляются на почту профильным изданиям и сайтам, и не только русским. Вещи он делает нельзя сказать что плохие, отчего бы не опубликовать. Так и стал Дима Логинов самым публикуемым русским дизайнером.

Стив Маттин. Когда главному дизайнеру Volvo предложили работу главного дизайнера «АвтоВАЗа», первое, что он потребовал, ― офис в Москве. Ну а где ему жить, в Тольятти? Я вас умоляю. В Москве Стив Маттин занимается разными делами ― в частности, отбирает девушек для выставочных стендов. Оказывается, в обязанности автомобильного дизайнера входит сейчас и это. О создании своего первого концепта на «АвтоВАЗе» он рассказывал так: «Я хотел, чтобы написание было латинским и чтобы в нем обязательно присутствовал “икс”» (в интервью «Авторевю»). Этот «икс» дизайнер попытался нарисовать на передке автомобиля, вследствие чего тот приобрел забавное физиогномическое сходство с роботами-меха из японских комиксов. Кто бы спорил, Стив Маттин ― большая величина в современном автомобильном дизайне. Но это значит, что именно на нем, в числе прочих, лежит ответственность за то, что никогда в истории человечества автомобили не были так уродливы, как сейчас.

Александр МАТВЕЕВ и Владимир САМОЙЛОВ, создатели и редакторы Designet.ru

K списку

Мы давно приняли решение отвечать в столь абстрактных опросах не то, о чем спрашивают, а то, что мы сами хотим сказать. Возможно, даже с привязкой к заявленной теме. Вот и в этот раз удалим лишнее из условий задачи.

Первое. Будучи редакторами профессионального ресурса, ограничимся рамками своей темы, сфокусировавшись на людях, двинувших вперед промышленный дизайн. Про остальных будет кому сказать, кроме нас.

Второе. Что там недо- или переоценивает «широкая» публика, нам не особо интересно. Впрочем, как и наше мнение ей будет до фонаря. Адресуем свой список коллегам, особенно самым молодым из них.

Третье. Мы пишем здесь по-русски? Так сосредоточим свое внимание на фигурах, значимых в нашем, местном контексте!

Четвертое. И, наконец, откажемся от списка переоцененных, чтобы не рекламировать их еще больше.

Нет, все-таки невозможно удержаться и не упомянуть хотя бы одну, но такую явно переоцененную фигуру в дизайне, как Карим Рашид. Воплощение гламура и глобальный промоутер пластиковой индустрии, загрязняющей планету ненужным хламом, — нет, он, конечно же, талантлив, нередко делает красивые вещи и даже говорит все по делу, но некритичное отношение и спрос на его откровения со стороны наивных провинциалов явно перешли все разумные пределы. Розовый кролик в прошлом году ездил вещать аж на «Иннопром» в Екатеринбург, учил уму-разуму уральских дизайнеров. Ау, ребята, вы там совсем упоролись? Очнитесь уже и вернитесь в реальный мир.

Помочь в этом вам сможет американец Виктор Папанек — единственный зарубежный участник в нашей подборке недооцененных дизайнеров. Несмотря на то что его книга «Дизайн для реального мира» пользуется довольно большой популярностью в дизайнерской среде, здравый подход автора применения в России не находит. Прочитали и забыли.

Как тем более не помнят и соотечественников, всех из которых даже не перечислить.

Юрий Соловьев. Создатель ВНИИТЭ — в свое время крупнейшего дизайн-бюро мира. В 2012-м ВНИИТЭ, превратившийся в карикатуру на себя, съежившийся до карликовых размеров, отпраздновал свое 50-летие. Дата не была отмечена ни в каких крупных медиа, у патриарха отечественного дизайна никто не взял интервью. Несмотря на то что Россия до сих пор ездит в вагонах, разработанных по его дизайну, в русскоязычной Википедии о нем нет даже отдельной статьи.

Вячеслав Колейчук.Википедия относит Колейчука к художникам, а для нас он один из великих исследователей материи в предельных состояниях, без понимания которых дизайна просто не существует.

Дмитрий Азрикан. Автор наиболее продвинутых разработок ВНИИТЭ, опередивших свое время на десятилетия. Посмотрите на фото и обратите внимание на год создания каждого объекта.

Валерий Сёмушкин. Создатель «Нивы» — едва ли не единственного отечественного авто с концепцией, не заимствованной у западных аналогов, ставшего мировым бестселлером и родоначальником нового потребительского класса автомобилей.

Николай Слесарев. Дизайнер, проектировавший для популярной аудиофильской марки «Корвет».

Алена СОКОЛЬНИКОВА, куратор Московского музея дизайна, заместитель директора по музейно-выставочной деятельности, педагог

K списку

Недооцененные

Алексис Стенвайз. Первый автор музыкальной обложки, сделанной в 40-е гг. для американской студии Columbia Records. Долгие годы вообще никто не задумывался, что у музыкальной обложки был свой изобретатель. Просто заметили, что в какой-то момент все перешли от кожаных толстых альбомов, куда вставлялись пластинки корешком, к альбомам с иллюстрированной обложкой, которые уже рекламировали музыкальное произведение, которые хотелось ставить лицом и которые представляли коллекционную ценность. Впоследствии он сделает первый конверт для виниловой пластинки, который мы знаем. Алексис Стенвайз был представителем нового поколения молодых американских дизайнеров, впитавшим в себя корни европейского авангарда. Он просто рисовал ту музыку, которую слышал, пытался найти для нее какие-то интересные образы. Он, кстати, иллюстрировал много русской классики, и некоторые наши дизайнеры, например Генрих Николаевич Васильев (ленинградская школа графики), им вдохновлялись. Однако долгие годы о его имени вообще никто не слышал, он был незаслуженно забыт именно за период 50—60-х гг. Все понимали, что в этот период стали появляться самые яркие обложки, а то, что он начинал делать с 40-х годов и делал все 50-е, вдохновляя множество новых дизайнеров своего времени, отошло на второй план. К середине 60-х гг., когда в Европе иллюстрацию (а у него была очень авторская техника иллюстрации) вытеснила фотография, он отошел от дел и занялся художественным творчеством и керамикой.

Слава к нему вернулась значительно позже — в 2000-е годы Стенвайза «переоткрыл» американский историк дизайна Стивен Хеллер, выпустивший большой альбом его работ. Хотя при жизни дизайнер работал очень плодотворно, оформив огромное количество пластинок для Columbia Records и получая много заказов, долгие годы в истории дизайна на это имя не обращали большого внимания. Тем не менее именно сейчас его минималистичная графика, очень похожая на современную яркую векторную иллюстрацию, становится актуальной и выглядит очень модно.

Эдвард МакНайт Кауффер. Американский дизайнер. Оказавшись под очень сильным впечатлением от выставки европейских авангардистов, которых привезли в США в начале 1900-х, почувствовал, что все, чему его учат, уже не соответствует современности. Он стал пытаться создавать работы более авангардные, обобщив опыт мирового кубизма и футуризма. Но в США тогда было очень консервативное общество, далекое от более смелых европейских идей, и его просто не поняли. Уехав в Европу, он в итоге осел в Великобритании, где сблизился с кружком вортицистов (британское ответвление футуристов) и там оказался по-настоящему востребованным. Одни из лучших плакатов для лондонского метро начала века сделал именно он. Ему же принадлежит знаменитый плакат для Daily Herald.

В Великобритании он был на пике популярности, там создавал лучшие работы. Однако в период Второй мировой войны он был вынужден вернуться назад в США как военнообязанный. В США он со своей славой оказался никому не нужен. Он по-прежнему оставался для них слишком прогрессивным. Ему давали заказы максимум на исполнение книжных обложек, но это был уже совсем не тот размах, с которым он работал в Великобритании, делая рекламу для Shell, лондонского метро и других компаний. Он опережал время и в своей стране оказался менее востребованным, чем того заслуживал.

Тео ван Дусбург — голландский дизайнер, о котором можно говорить как об основателе и идеологе группы De Stijl. Традиционно неопластицизм ассоциируют с именем Пита Мондриана, который, естественно, своим талантом затмевает очень многих. Тем не менее именно на личном энтузиазме этого человека очень многое держалось. Так, он распространял идеи группы De Stijl по миру через одноименный журнал, для которого сделал фирменный стиль. Результатом их встречи с Мондрианом было появление движения, в рамках которого они оба занимались живописью неопластицизма, но в отличие от Мондриана Дусбург еще занимался графическим дизайном, оформлял журнал. Самое главное, что он создавал международную «тусовку», поскольку многие члены группы De Stijl никогда даже друг с другом в жизни не встречались. Они серьезно верили в то, что этими основными цветами (красный, синий, желтый, белый, черный и оттенки серого), вертикальными и горизонтальными линиями, пересекающимися под углом в 90 градусов, они будут создавать новую, гармоничную среду будущего, которая изменит мир и позволит сделать нового человека, более совершенного и гармоничного. В таком стиле они оформляли и интерьеры, и графику, создавали мебель. А ван Дусбург за всем этим стоял как организатор и идеолог. И когда все, наигравшись в красное-белое-синее, от этой идеи отошли, он остался последним, кто ей верил до конца.

Главное, что говорит о мощной недооцененности Дусбурга, — он никогда официально не преподавал в Баухаузе. Он приехал в Веймар, где Гроппиус создал школу, попросился преподавать, поскольку видел, что Гроппиус еще только на пути определения того, каким должен быть стиль школы. И он предложил ему свою концепцию, которая реализовывалась группой De Stijl. Конечно, как разумный директор, Гроппиус не мог согласиться ограничивать студентов только базовыми цветами и прямыми линиями, поэтому ему было отказано. Но Дусбург снял комнату недалеко от школы, стал читать частные лекции, водить к себе студентов и, не преподавая официально в школе, очень сильно повлиял на учеников школы, завербовав себе какой-то круг людей. В частности, новый логотип школы был полностью выполнен в духе группы De Stijl. В Веймаре он также организовывал международные тусовки, привозил туда дадаистов, наших конструктивистов. Они с Куртом Швиттерсом сделали потрясающую книгу в духе наших конструктивистов, он переиздал на голландском Лисицкого («Сказ про два квадрата»). То есть в мировой истории дизайна он очень много и разносторонне себя проявил, и долгое время его имя оставалось мало кому известным, возможно, именно из-за этой разносторонности.

«Братья» Beggarstaff. Их коммерческие плакаты, выполненные в зарождающемся в начале века плакат-стиле с однотонными заливками и силуэтами, плохо продавались, но их влияние на мировую историю дизайна и современную рекламную графику сложно переоценить!

Самый неоцененный промышленный дизайнер — это уроженец Глазго Кристофер Дрессер. Он уже в 1860-е годы создавал чайники и другую кухонную посуду, максимально соответствующую техническим возможностям нового машинного производства, с одной стороны, и новым критериям функциональной эстетики, зарождавшейся в те годы, — с другой. Биолог по первому образованию, он находился под сильным влиянием восточного минимализма и даже провел год в Японии, закупая экспонаты в коллекцию Музея Виктории и Альберта. При жизни Дрессер был успешным бизнесменом. Клеймо, которое он ставил на своей продукции, гласило Designed by Cristopher Dresser и являлось гарантом качественного дизайна в современном понимании этого термина. Он настолько опередил свое время, что после его смерти никто не смог продолжить его дело на должном уровне. Обществу понадобилось еще примерно 60 лет, чтобы появилась дизайн-школа Баухауз, реализующая аналогичные идеи в практике массового производства. Затем аналогичные дизайн-решения стали популярны на рубеже 1950—1960-х гг., и главное, они абсолютно актуальны сейчас!

Отдельно скажу, что практически все советские дизайнеры, промышленные и графические, оказались незаслуженно забыты в нашей стране. Практически все, начиная с самого главного отечественного дизайнера, Юрия Борисовича Соловьева. У нас была грустная история: когда у Ю. Соловьева было 93-летие и мы хотели пригласить телевидение, снять сюжет. Нам сказали: «Подождите, когда будет 95». При том что этот человек стоит у истоков нашего промышленного дизайна.

Туда же можно отнести всех, кто принимал участие в выставке «Советский дизайн», и многих других. Вообще же наши художники, например, товарных знаков, упаковки долгие годы оставались абсолютно бесправными. Они юридически не имеют никаких прав на свою работу. У всех товарных знаков, которые в нашей стране создавались, до 1990 г. патенты были на организацию, там не указан автор. То есть в патентах на промышленные образцы, пусть их было немного, начиная с их появления в 1965 г. указывалось имя инженера, который это делал, а по товарным знакам с 30-х по 90-е — ни одного имени.

Переоцененные

Дэвид Карсон. Недостаток профессионального образования есть недостаток профессионального образования. Есть талантливые дизайнеры и художники-самоучки, но это все-таки не такое частое явление. То, что он сделал, по-своему было очень талантливо и даже гениально для своего времени. Другое дело, что ему исторически повезло — он просто оказался в нужное время в нужном месте. Это был период постмодернизма, когда произошло переосмысление высокого искусства и искусства коммерческого. И Карсон впервые стал дизайнером, который из простого исполнителя не самой престижной работы превратился в настоящую поп-звезду. Это еще очень подходило ему по характеру. Его книга «End of Print» настолько попала в струю времени, что разошлась тиражом, превосходящим все предыдущие издания по дизайну вместе взятые. Но должен же быть какой-то разумный баланс между заслугой одного человека и удачным стечением обстоятельств самого времени.

Юрий Гулитов. Тоже ничего нельзя сказать плохого, но если брать глобально объем и уровень работ, то внимание к его модной, но не слишком оригинальной графике тоже преувеличено и раздуто.

Иоганнес Иттен. Первый преподаватель вводного пропедевтического курса в Баухаузе. Личность мистическая и неоднозначная. Его значение как педагога очень сильно переоценено. Главное, это понимал сам директор школы, Гроппиус, потому что он при первой же возможности заменил его гораздо более толковым венгерским специалистом Ласло Мохой-Надем. У Иттена периода предфашистской Германии было очень много спорных идей. И хотя в своих книгах по форме и цвету он делает некоторые интересные обобщения, до преподавательской методики этому было еще очень и очень далеко. Достаточно пары цитат из Иттена, которые не позволяют говорить о нем как о действительно успешном, достойном внимания педагоге. Так, он пишет о том, что по цвету глаз, волос и кожи своих студентов он может определить, кто какую работу написал. Девочкам со светлыми волосами и голубыми глазами он советует писать утренние пейзажи, поскольку они лучше чувствуют светлую, нежную гамму. А девушкам с темными волосами и карими глазами он рекомендует мавританские ночи, поскольку этот колорит должен быть им ближе. И в его книгах еще масса таких же спорных тем, научно недоказанных и необоснованных.

Архитектура

Кирил АСС, архитектор, художник, архитектурный критик

K списку

Переоцененные

Ле Корбюзье. Один из самых значительных архитекторов XX века как теоретик оказался слишком однозначным, и теперь его взгляды выглядят анахроничными. При этом его собственное творчество, как это часто бывает, гораздо важнее его текстов, оказавших чрезмерное влияние на архитектуру XX века.

Колхаас как архитектор, наоборот, куда слабее своих исследований. Его работы служат доказательством того, что теоретические прозрения редко можно прямо конвертировать в реальные постройки.

Фрэнк Гери в молодости был мастером своего рода поп-арта в архитектуре, а позднее переключился на совершенно театральные эффекты. Ни первого, ни второго, по большому счету, недостаточно для хорошей архитектуры. Но достаточно для всемирной славы.

Антонио Гауди, наиболее популярный архитектор среди студентов первого курса архитектурных вузов, любим совсем не за то, за что достоин любви. Его архитектура, удачно совпавшая с эпохой ар-нуво, с одной стороны, совершенно безумна, а с другой — предельно прагматична, о чем мало кто догадывается. И именно то, что ему удалось найти орнаментальность в конструкциях, заслуживает преклонения, а вовсе не свобода форм, которую ошибочно принимают за суть его творческого метода.

Ричард Майер, самый идеалистический модернист. Его работы настолько платоничны, что для человека из плоти и крови в них места не остается. Тем не менее он продолжает строить свои бесконечно абстрактные здания. Они столь яростно отрицают категорию времени, что кажется, что они не состарятся, а просто вдруг исчезнут.

Незаслуженно забытые

Людвиг Витгенштейн нисколько не забыт как философ, но его архитектурная деятельность остается известна немногим. В своей единственной постройке он посвятил себя решению некоторых метафизических архитектурных проблем, какими нечасто задаются и профессионалы.

Игорь Корбут. Русский архитектор невероятной силы, чей талант не смог реализоваться в условиях позднего Советского Союза. Масштаб его архитектурного видения и страсти еще ждет своего первооткрывателя и певца.

Уно Ульберг пережил, наверное, самое ужасное испытание для архитектора: его родной город, в котором он строил и за который он отвечал несколько лет, перешел в руки другой страны, насовсем. Ульберг был главным архитектором Выборга до 1936 года. Те здания, что он там возвел, не стали всемирно известными памятниками, хотя они этого достойны.

Петер Меркли. Современный швейцарский архитектор, который, видимо, не станет лауреатом Притцкеровской премии. А между тем его исследования пропорциональности и тектоники могли бы стать новой основой для архитектурного мышления XXI века. Однако наше время слишком занято социологией, чтобы заметить отношения между отдельным человеком и миром.

Джованни Муцио стал заложником времени и места. Его неоклассическое движение novecento оказалось сметено итальянским модернизмом, тоже связанным с классической традицией, но совсем иным образом. А его поразительной красоты жилой комплекс в Милане (1922) по иронии судьбы получил от обывателей презрительную кличку ca' Brutta, то есть «уродливый дом»: итальянским обывателям было невдомек, насколько брутальной окажется архитектура XX века.

Елена ГОНСАЛЕС, архитектор, директор по спецпроектам журнала «Проект Россия», куратор Российского павильона на Международной архитектурной биеннале (2000 и 2004 гг.), соорганизатор Первой архитектурной биеннале в Москве

K списку

Недооцененные

Неправильно, наверное, говорить об общемировой оценке: каждый из упомянутых — всемирная величина и уж герой своей страны точно. Но у нас, в России, по разным причинам эти архитекторы находятся в тени других — на мой взгляд, незаслуженно.

Американские архитекторы

Их, кроме Ф.Л. Райта и лос-анджелесского круга (о них позже), мы вообще знаем мало.

Братья Грин — Чарльз и Генри с присущими Америке размахом и здравомыслием довели идеи Arts and Crafts до какой-то невероятной убедительности. Отринув всякий излом, присущий европейцам, сохранили изыск этого направления в архитектуре.

Далее ар-деко. Несмотря на то что американцы достигли высших — в прямом и переносном смысле — точек этого, рожденного в Париже, стиля, имена Касса Гилберта (небоскреб Вулворт), Уильяма Ван Алена (небоскреб Крайслер), Уильяма Фредерика Лэмба (Эмпайр-стейт-билдинг) остаются у нас малоизвестными.

Европа

Карло Скарпа. Абсолютный гений формы. К сожалению, не всякий профессионал, едущий в Венецию, имеет его постройки и интерьеры в перечне того, что необходимо увидеть. Что уж говорить о массовых путеводителях.

Наконец, Россия

Леонид Павлов — фигура более чем известная, но известная однобоко. На нем поставлен штамп «модернист», хотя я не знаю более классицистической постройки новейшего времени, чем здание Музея Ленина в Горках. Павлов — архитектор идеальных пропорций и тектоники.

Переоцененные

Уже упоминавшиеся архитекторы из Лос-Анджелеса Фрэнк Гери, Эрик Мосс.Это «модная» архитектура, способная дать толчок отрасли, но воспринимать ее со временем становится все труднее — уж очень она надуманная и замороченная (Тома Мейна я бы вынесла за скобки из этой группы).

То же относится к постмодернизму. Альдо Росси, Ханс Холляйн. Хотя термин вошел в широкий обиход благодаря архитекторам, но они же потерпели на этом поле самое серьезное поражение. (Чарльз Дженкс обозначил точное время конца модернизма взрывом жилого квартала Прюитт-Игоу в Миссури — 15 июля 1972 года в 15 часов 32 минуты. Знаменательно, что еще один взрыв постройки того же автора — архитектора Минору Ямасаки — известен до секунды. Это атака на Башни-близнецы.)

Шигеру Бан. Я была им очарована и, будучи куратором D.I.A. — Премии инновационного дизайна, в первый же сезон настояла, чтобы его пригласили судить раздел «Архитектура». Это был 2003 год. Спустя 10 лет с сожалением должна признать, что явно его переоценила. Павильон для «Гаража» — ужасная халтура, поправшая все его хваленые принципы экономии, экологичности, легкости и правдивости.

Мария ФАДЕЕВА, преподаватель школы МАРШ, архитектурный критик

K списку

Вообще у нас проблема с просто оцененностью архитекторов, без всяких «пере-» и «недо-». Это читая книгу, скорее всего автора запоминаешь, а видя дом — редко. К тем же, кого знают, обычно относятся вполне спокойно и без перегибов, может, только петербуржцев можно иногда уличить в излишней кичливости именами некоторых авторов их города.

Одновременно переоцененным и недооцененным я бы назвала Федора Шехтеля. С ним произошло примерно то же самое, что в литературе с Булгаковым: сначала влюбились, а потом объявили пошлостью. Конечно, параллель не совсем четкая, если говорить о восприятии конкретных произведений, и все же. У большинства его имя ассоциируется исключительно с особняком Рябушинского, который и в советскую эпоху осуждения мещанства стиля модерн хорошо сохранялся, поскольку там успел пожить Максим Горький.

Как-то случайно и резко, решением мэра Лужкова, переоцененным оказался архитектор Константин Тон. Его имя популяризировалось в постсоветской России исключительно как имя автора проекта того храма Христа Спасителя, который был разрушен большевиками. Он же спроектировал Ленинградский вокзал в Москве и Московский — в Петербурге, Большой Кремлевский дворец и уйму церквей. Однако узнали о нем благодаря дискуссиям, развернувшимся вокруг восстановления ХХС, произведения, осуждавшегося и современниками архитектора за излишнюю тяжеловесность и неудачность композиции.

Недооцененных можно перечислять пачками. Прямо сейчас очень жалко разваливающийся Дом Наркомфина с уникальными двухэтажными жилыми ячейками. Гений его автора, конструктивиста Моисея Гинзбурга, очевидно недооценен россиянами и москвичами, несмотря на международную известность его проектов.

Расстраивает и индифферентность, граничащая с раздражением, по отношению к наследию интернационального стиля 1960-х — 1970-х. Так, очень обидно за безвестность замечательного архитектора Леонида Павлова, «широко известного в узких кругах». Из-за безалаберного отношения к его работам на пороге сноса стоит удивительная, треугольная в плане Станция техобслуживания на Варшавке. Мало кто помнит о существовании спроектированного им траурного музея «Поезд В.И. Ленина», расположенного на территории Павелецкого вокзала.

Николай ВАСИЛЬЕВ, историк архитектуры

K списку

В русском контексте и только по архитекторам.

Недооцененные

Константин Мельников. До сих пор не оцененный на родине архитектор, воплотивший меньше дюжины из своих проектов капитальных строений. Его имя звучит часто, но много ли было проведено анализа, много ли было извлечено уроков из его проектирования и опыта строительства и эксплуатации зданий?

Алексей Щусев. Казалось бы, первейший русский архитектор первой половины того века. А в голове людей сплошь штампы и мифы. В СССР замалчивалось, по понятным причинам, его церковное строительство, а сейчас недолюбливают послереволюционное. Про генплан «Новая Москва» вообще мало кто помнит, а зря. До сих пор актуален.

Леонид Павлов. Чуть ли не единственный крупный отечественный архитектор хрущевско-брежневской эпохи со своим узнаваемым стилем и крупными, хорошо реализованными проектами.

Николай Милютин. Политик и урбанист. Заказчик Дома Наркомфина и автор книги «Соцгород». Один из последних всплесков отечественной градостроительной и градоустроительной теории довоенных лет.

Ле Корбюзье. Опять тут. Апологетика и критика Корбюзье и корбюзианства отвлекает внимание от его формотворческих и художественных поисков и находок. Да, для повседневной жизни они не так важны, быть может, но внутри архитектуры они неоценимы.

Переоцененные

Ле Корбюзье. Корбюзье был переоцененной фигурой десятки лет во всем мире и остается кое-где таким до сих пор, когда его наследие и, главное, заявления воспринимались совершенно некритически. В СССР это вылилось в безудержный модернистский урбанистический эксперимент. Его же формотворческие принципы были восприняты только в ранней редакции «пяти принципов».

Иван Жолтовский. Я не подвергаю сомнению его знаточество, его талант архитектора, мастерство фасадов и архитектурной подачи, но вынужден признать и его ответственность за фасадизм, оформление магистралей (а не кварталов), увлечение показухой и другие слишком дорого давшиеся вещи в архитектуре 1930—1950-х годов.

Рем Колхаас. Модный голландец, который пишет псевдоглубокомысленные книги в коллажной манере и не чурается продавать заказчикам совершенно проходные проекты. При этом он, несомненно, умен, выучил (хотя бы формально) многих звезд и способен на более чем приличную архитектуру.

Моисей Гинзбург. Несмотря на статус одной из «икон» конструктивизма, работал чаще в соавторстве, и благодаря его публицистической работе, а также ученикам и молодым сотрудникам многие рядовые вещи постепенно стали казаться шедеврами. Не относится, конечно, к знаменитому Дому Наркомата финансов, который при этом — продукт коллективного творчества, как и его поиски по типологии нового жилища.

Я бы дал коллективную номинацию «лужковским» архитекторам: Михаилу Посохину-мл., Сергею Ткаченко, Алексею Воронцову, Владимиру Кузьмину, Владилену Красильникову.

Понравился материал? Помоги сайту!