Бояться ли последствий Евромайдана?

COLTA.RU продолжает рубрику «Ответная реакция»: уважаемые нами люди отвечают на вопрос, горячо обсуждавшийся в последнее время. На этой неделе общественное внимание было приковано к событиям на Украине и обсуждениям, что будет дальше. К чему приведут уличные протесты, последовавшие за разгоном майдана в Киеве, — на Украине и в России?

Антон Петров

украинский журналист

Украина, получается, в очередной раз оказала России медвежью услугу. Президент Путин, как известно, страшно испугался «оранжевой революции», случившейся девять лет назад, и сделал, на его взгляд, все возможное, чтобы покорный русский народ, даже если бы и очнулся, понял, что рыпаться не надо — ситуация под контролем. Хотя контролировать было, конечно, ой как непросто: всюду за границей враги, внутри страны шпионы, американский Госдеп скупает продажных русских иуд и прочая ахинея.

После нового майдана, думаю, все будет только хуже. Мамонтов и Киселев, наверное, окончательно сойдут с ума и начнут рассказывать, как украинцам помогали инопланетяне, внешних врагов прибавится, а хохлов приравняют к жидам и пид*расам, которые виноваты во всех бедах русского народа. Попы Чаплин и Гундяев предадут Украину анафеме. Госдура вскоре запретит интернет. Все попытки уличного протеста будут пресекаться еще жестче, а мирным людям, кто осмелится выйти на улицу, будут лепить не «двушечки», а «десяточки».

Страшно ли это? Страшно. Бояться ли этого? Нет. Мы вам подали пример. Действуйте, лежебоки.

Алексей Цветков

поэт, переводчик

Следует ли бояться? Не совсем, как мне кажется, с того конца задан вопрос. Чреваты ли протесты в Киеве и других городах Украины последствиями, которые трудно просчитать, и есть ли среди этих последствий такие, которые сопряжены с риском и опасностью? Сомневаться в этом может только очень наивный человек. Но настоящий вопрос — кому и чего бояться. Потому что эти возможные последствия для разных людей и контингентов разные, и то, что одному представляется желанной целью, другому покажется наихудшим исходом. Я уже выражал сочувствие участникам Евромайдана, и понятно, с какой точки зрения отвечу.

Наиболее очевидная опасность заключается в том, что все может закончиться апофеозом насилия. Я помню, как много лет назад, прилипнув к телевизору и внутренне ликуя, наблюдал за демонстрациями на пекинской площади Тяньаньмэнь. Мы сегодня знаем, каковы были последствия, но мы также знаем, как поступил тогдашний палач, Дэн Сяопин, чьи последующие стремительные реформы попросту выкупили общественное мнение, по крайней мере, на какое-то время. Каждый, кто знаком с политической ситуацией на Украине, понимает, что никакого Дэна там нет и не предвидится.

Другая опасность — угроза раскола страны и повод для соседа к вмешательству. Я не уверен, что эта опасность достаточно сильна, но такой исход, конечно же, был бы самым трагическим и не поддающимся просчету. Главные лозунги протеста — все-таки не националистические, а политические, с ними в состоянии согласиться и здравомыслящая часть бывшего электората Януковича.

И еще есть третья, не очень очевидная на гребне энтузиазма, — это если участникам будет сопутствовать удача, но результат просто рассосется и все пойдет по-прежнему. Увы, это слишком вероятный результат такого рода кризисов, неистощимый источник цинизма и отчаяния.

Роман Супер

журналист

Я смотрю на фотографии, снятые с балконов верхних этажей домов на майдане, и испытываю зависть. Я звоню друзьям, живущим и работающим в Киеве, и горжусь этой дружбой. Я смотрю российские федеральные телеканалы — новости, — и мне стыдно. На работе в архиве я беру кассеты, пересматриваю хронику «оранжевой революции» и очень надеюсь, что в этот раз у них снова получится.

И, возможно, когда-нибудь мы перестанем ассоциировать этот прекрасный гордый, активный и влюбленный в себя народ только с газовой горелкой.

Борис Фаликов

религиовед, публицист

Прежде чем ответить на этот вопрос, надо понять, кто подразумевается под «мы», о которых идет речь в вопросе. Если мы — это либеральная российская интеллигенция, для нас последствия Евромайдана будут весьма печальны. И вот почему. Дело в том, что у наших властей чрезвычайно развито конспирологическое мышление. Такое мышление — своего рода профессиональная болезнь любых спецслужб, а в нашей власти доминируют как раз выходцы оттуда. Справедливости ради надо сказать, что их американские коллеги тоже подвержены этому заболеванию, но оно у них держится под контролем всякого рода демократических процедур. И за теми, кто им страдает, никогда не остается последнее слово. У нас же все ровно наоборот. Вспомним, что началось в России после первого украинского майдана. Угроза «оранжевой революции», которая инспирируется зловещим Госдепом, полностью завладела умами в Кремле. И началась самозабвенная борьба с этой угрозой, которая во многом и повлияла на трансформацию режима, превратив его в то, чем он является в настоящее время. Теперь не только раздражитель тот же, но он еще и направлен ровно туда же. Условный рефлекс сформирован. Слюна начала капать. Поэтому можно ожидать, что уже в ближайшее время последует поиск «еврореволюционеров» в самой России. А кто ищет, тот всегда найдет. Вот таковы будут для нас последствия Евромайдана.

Сергей Медведев

историк, публицист, профессор факультета прикладной политологии НИУ ВШЭ

Радоваться надо тому, что часть постимперского, постсоветского пространства, т.е. часть нас самих, стала на полшага ближе к Европе. Неважно, чем закончится Евромайдан, неважно даже, будет ли у Украины договор об ассоциации с ЕС, — украинцы в очередной раз показали, что способны к самостоятельному гражданскому и политическому действию и не являются нацией рабов. Они уже победили, какой бы ни был исход нынешнего противостояния, и это также победа российского общества (если только тупо не видеть сюжет Россия—Украина—ЕС в рамках пещерного геополитического противостояния). Как говорили в1968 г., «за вашу и нашу свободу». Если вдруг через несколько лет или десятилетий мы получим под боком Евроукраину и Евромолдавию (как сейчас имеем Евролатвию и Евроэстонию), это будет хорошей помощью в модернизации России и гарантией от возрождения великорусского империализма, который порабощает не столько украинцев, сколько нас самих.

И еще наблюдение, печальное. И мы, и украинцы выходим на площадь, собственно, за одним и тем же: хотим выбраться из совка. Вся разница в том, что у украинцев есть идея, общее дело — Украина и есть цель — Европа. У нас нет ни того, ни другого, ни национальной идеи, ни европейской перспективы. Поэтому украинцы второй раз остаются на майдане и добиваются своего. А мы, потоптавшись на Болотной или в Бирюлеве, грустно расходимся по домам.

И в этом отличие реальной Украины от пелевинской Уркаины.

Анна Монгайт

журналист, телеведущая

Я тут необъективна. Я родилась в Одессе, у нас там есть квартира. Стабильность этой страны, благополучие ее граждан и адекватность местной власти касаются меня лично. Если Евромайдан приведет к Евросоюзу, то я за, а если к гражданским войнам, даже за гипотетическую свободу, то я категорически против.

Аркадий Штыпель

поэт, переводчик, критик

Сперва замечу, что и я, и моя жена Мария Галина — выходцы с Украины, у нас там множество близких людей, мы обостренно воспринимаем украинские проблемы и, возможно, склонны несколько идеализировать свою родину. Да и украинским языком владеем весьма прилично, и украинских поэтов переводим — не на заказ, а по дружбе и симпатии.

Что мы видим сегодня? В ответ на бессмысленный и беспощадный ночной разгром Евромайдана власти Украины получили миллионный майдан. «Евро» отошло на второй план, а на первое место вышли вопросы внутренней политики, гражданских свобод, а если брать шире — всего социально-политического переустройства Украины на ближайшее время.

Бояться надо кровопролития, попыток властей силовым способом покончить со сложившимся противостоянием. Надеюсь, что до нового разгона дело не дойдет хотя бы потому, что еще неизвестно, кто кого разгонит.

Многие опасаются широкомасштабного российского вмешательства, а кое-кто, к сожалению, о таком вмешательстве мечтает; мне кажется, что такой поворот дела невозможен. Но в случае прихода к власти сил оппозиции можно, пожалуй, опасаться ужесточения миграционных и таможенных правил со стороны России.

Я осторожно надеюсь, что Украина стоит на пороге перемен к лучшему.

Как эти возможные перемены отзовутся в России? Не знаю, скорее всего никак: российские проблемы имеют не так уж много общего с украинскими.

Не берусь ничего предсказывать; вряд ли неделю назад кто-то мог предсказать новый майдан.

Чему радоваться? Я радуюсь сплоченности, мужеству и решительности украинцев и был бы счастлив оказаться, как девять лет назад, в Киеве, на майдане, рядом с друзьями. Радуюсь, что между лидерами оппозиции установилось хотя бы временное согласие.

Радуюсь, что в Донбассе вот-вот пойдет сланцевый газ.

Но эта радость омрачается серьезнейшими экономическими проблемами Украины, которые даже при самом благоприятном исходе событий никуда не исчезнут.

Маргарита Хемлин

писатель

Это не ЕВРОмайдан. В нашей жизни лет 25 как появилось слово «евроремонт»: вдруг осенило — оскорбительно новые обои лепить поверх прежних 10 слоев. Вот что я имею в виду, говоря: в Киеве не ЕВРОмайдан. Это майдан против брехни, против непрофессионализма политиков. Тонкие, дешевые, пусть и новые, обои расползлись от шараханий власти. Майдана бояться не надо. Но страшно за людей. За тех, которые там, и тех, которые здесь.

Роман Лейбов

филолог, доцент Тартуского университета

Мне кажется, что моральные следствия этой истории важнее, чем вся эта геополитика (что бы ни подразумевали люди, употребляющие это членистоногое слово) и размазывание трактатов о России и Европе по экранам мониторов. Главное следствие: при внятной повестке и уверенности активной части общества (не обязательно всеподавляющего большинства) в законности и справедливости своих требований можно добиться многого. Даже без лидеров с нимбами и крыльями, без развернутых программ всеобщего счастья — в рабочем, так сказать, порядке. Что, собственно, было моралью и первого майдана уже.

А сценарий разгона я даже не стану рассматривать, мне хочется надеяться, что он совсем нереалистичен. Стучу по дереву.

Александр Баунов

филолог, журналист

Путин, с одной стороны, — опытный дипломат и политик, а с другой — все-таки простой народный конспиролог. Мысль о том, что они играют против нас, а мы против них, — одна из господствующих в наших загранучреждениях и в наших умах.

Что Путин увидел в киевских событиях в первую очередь? Тайный план по перехвату власти чужими руками, заготовленный на выборы 2015 года, но запущенный в действие сейчас: а вдруг раньше получится.

Идея народного возмущения, гражданской обиды на власть людей, оскорбленных в лучших чувствах и ожиданиях, идея третьего сословия, которое выросло и устало от того, что всем рулят первые два, ему остается непонятна, недоступна. Людей может вывести на улицу только чей-то хитрый план.

Хотя это противоречит его собственному личному опыту — у Суркова-то как раз были хитрейшие планы на случай уличных протестов, и ни один из них не удалось запустить. Но мифологическое сознание игнорирует противоречия. Если есть война миров, то все исходит из штабов этой войны.

Что есть коллективное сознание, что есть исторические циклоны и антициклоны, ветра и бури — он этого не видит. Нет их. Есть управляемые чужими руками оппозиционеры, которые управляют погодой. Злоумышляют, слушают чужие указания, поют с чужого голоса, выводят на улицы.

Их надо найти и обезвредить. Вычислить и нейтрализовать. Предупредить коварный план. Он ведь не сомневается, что и у нас дело обстоит именно так. Раз там у тайных сил есть план на 2015 год, то и у наших тайных сил есть план на 2018-й и прочие годы — тучные и тощие, который они могут пустить в дело и раньше, если представится случай.

Это, конечно, не обещает ничего хорошего для тех, в ком он видит тайные силы, — для нашего третьего сословия, образованных горожан. Разве что Януковичу удастся так легко и изящно окончить протесты, что Путин расслабится: раз уж этот разобрался вон в каком трудном деле, мы тем более справимся. И горожан без надобности обижать не будет, проявит осторожность. Помня, что им всегда мало и ублажать эту публику бессмысленно. Так что скорее всего нас ждет период повышенной бдительности, но без перегибов.

Александр Гельман

писатель, сценарист

Мне кажется, Россия напрасно гордо отказалась от разговора «на троих»: Украина — Евросоюз — Россия. На такой встрече мог бы наметиться путь к компромиссу, учитывающий интересы каждой из трех сторон. Таким образом можно было избежать того, что сегодня происходит и что в конце концов приведет и уже приводит к потерям каждой из трех сторон. Был упущен шанс упредить (и даже избежать) революционный взрыв, который для простых людей всегда заканчивается не обретениями, а потерями. Мы живем в эпоху компромисса, а не ожесточенной борьбы, и кто этого не понимает, тот будет терпеть поражения.

Возможно, и сейчас еще не совсем поздно вернуться к встрече трех сторон для достижения разумного компромисса.

Дмитрий Бутрин

экономист, журналист

Бояться — не думаю, учитывать — следует. Понятно, что давление той части госаппарата, которая традиционно отстаивает реставрацию советской государственности как единственный возможный ответ на все существующие проблемы, усилится. Это — то, что произойдет, мало того, это произойдет вне зависимости от того, что будет в Киеве. Все остальное — в том числе ответная реакция других сил в обществе на это давление — не определено.

Виктор Шендерович

журналист, писатель

Ответ довольно расплывчатый, но в то же время простой. Если воля народа и его интересы не учитываются и не выполняются в рамках демократических процедур, то дальше энергия выходит в разрушение. Такая азбука историческая: все революции происходят там, где не происходит модернизации, не происходит эволюции, развития. Если украинская власть самостоятельно загоняет ситуацию в тупик — отказывается менять правительство, отказывается идти навстречу очевидно выраженной воле народа и логике исторического развития, если сама власть в своих вороватых интересах идет сильно поперек истории, то ситуация выходит за пределы парламентских процедур. Тогда в ход идут уже цепи, бульдозеры, появляются провокаторы с одной стороны, появляются ультрареволюционеры с другой и так далее. В таком случае ничего хорошего обычно не бывает.

Мы привыкли с 2004 года, что майдан обозначает мирное, но решительное противостояние, выражение воли народа. В этом смысле майдана бояться не надо, надо бояться того, что администрация упирается и отказывается идти навстречу очевидному. Тогда майдан может перерасти во что-то гораздо более опасное, тогда начинают побеждать крайности с одной и с другой стороны. Вот этого хотелось бы избежать.

Константин Сигов

философ, директор издательства «Дух и литера» (Национальный университет «Киево-Могилянская академия»)

Лицо неприкосновенно и уязвимо. Неловко об этом напоминать. Но вот именно ради припоминания этой правды больше миллиона людей пришло 1 декабря в Киеве на майдан — здесь накануне ночью били дубинками по лицам, по головам, по судьбам еще живых людей… Помрачение по приказу сверху, от которого зашаталась вся «вертикаль» страны.

С холма от Софийского собора мы с женой, с друзьями, с рекой сограждан входим в море людей, затопившее весь центр города. Сегодня их никакими лозунгами не отвлечь от работы двойного внимания — к своей совести и друг к другу. Странное качество у этого моря — его не сковывает лед «толпы», в нем совсем не теряются лица.

В последние годы «все» твердили о том, что социальная апатия и цинизм исключают новый майдан. Отшатывались от пропасти между гражданским и политическим. Страх как боялись сознаться — двуногих до конца не запугать. Миллион людей 1 декабря перешагивает через страх, собирается с духом не для власти, не для денег. Для чего?

Для свидетельства. Это нужно видеть. Как передать это в двух словах? Сотни тысяч людей встречаются и молча свидетельствуют: лицо свято. Каждое. В этом — смысл радости. А чего нам следует бояться? Не «врубиться» в смысл, забыть это свидетельство.

Гоголь писал Аксакову: «Помните, что в то время, когда мельче всего становится мир, когда пустее жизнь, в эгоизм и холод облекается все и никто не верит чудесам, — в то время именно может совершиться чудо, чудеснее всех чудес. Подобно как буря самая сильная настает только тогда, когда тише обыкновенного станет морская поверхность».

Другая тема, говоря словами Шарля Пеги, — деградация «мистики» этого события в «политику». Но об этом разговор особый, не в двух словах…

Подготовили Юлия Рыженко, Тамара Великоднева

Понравился материал? Помоги сайту!