Кто и почему сражается за Сретенку, 13?

Ржавый кассовый аппарат, вывороченный из земли. Допетровская Русь, XVIII–XIX века, советские и постсоветские слои лежат вперемежку перед ковшом экскаватора. Люди разных взглядов и разных стилей жизни пытаются защититься от того, что им кажется агрессией — агрессией против истории, архитектуры, против комфортной и безопасной жизни в одном из старых оазисов Москвы.

С весны прошлого года в Москве, на Сретенке, 13, идет противостояние между местными жителями и компанией «Главстрой», которая возводит здесь апарт-отель. История, казалось бы, далеко не самая чудовищная из того, что происходит сейчас в Москве и в России.

Во-первых, ничего не сносят — стройка планируется на месте автостоянки. Во-вторых, сам проект — это не пиковский небоскреб и не постмодернистский монстр из 1990-х, а работа вроде бы респектабельного английского архитектурного бюро John McAslan + Partners.

Но бывает, что коса находит на камень, летят искры, и начинается борьба и в таких, на первый взгляд, не самых вопиющих случаях нарушения человеческих прав и здравого смысла. Но это только на первый взгляд. У сретенцев веские аргументы в защиту своего района, и они готовы отстаивать их самыми разными способами.

За что идет борьба? Аргументы и факты

Сретенский холм — часть уникального для Москвы ландшафта: больше нигде в центре нет таких романтичных крутых откосов, когда-то спускавшихся к реке Неглинной. Кроме того, это ландшафт, конечно, сверхнасыщенный историей и культурой. И, несмотря на все вторжения и перекройки последних 20 лет, заметно лишившие район прежнего обаяния, несмотря на множество новых жителей, купивших или снимающих квартиры в обновленных домах, местная идентичность никуда не уходит. Наоборот, она актуализируется благодаря новым вызовам и новой общей борьбе.

Напротив Сретенки, 13 — здание Дома мод, его фасад когда-то оформлял Фаворский. Чуть дальше — дом 26, где впервые в жизни был арестован Шаламов в подпольной троцкистской типографии. Справа, в доме 11, формировалась знаменитая 13-я дивизия народного ополчения, в которую записывались в том числе жители Мещанки.

Традиции ополчения продолжаются — в начале нулевых сретенцы объявили об автономии и чуть ли не об отделении от Москвы. Московские власти и девелоперы готовили тогда блицкриг по захвату района. Планировалось массированное строительство новых домов с подземными парковками и торговыми комплексами с передачей 60% новой жилплощади инвесторам. Блицкриг отменили, но ползучий захват продолжается с тех пор. Проект апарт-отеля воспринимают как часть этой агрессии. И тому есть множество причин.

Прежде всего, это место «намолено» многолетней жизнью района: автостоянка здесь была не всегда. Защитники Сретенки крайне эмоционально рассказывают о легендарном магазине «Грибы-ягоды», находившемся по этому адресу: эта была одна из культовых торговых точек советской Москвы. Любой локальный старожил с удовольствием изложит вам свои воспоминания об этом месте.

«Магазин этот уникальный и существует с незапамятных времен, — писала в 1999 году жившая неподалеку Татьяна Толстая. — …Небольшой магазин словно вмещает в себя лес, болото, поляны, огороды, фруктовые сады и парники. В нем есть все: от клюквы до чернослива (четырех сортов), от черной редьки до бананов. Про обычные морковку-лук и говорить нечего. Десять сортов корейских салатов (5 рублей за сто граммов). Обилие свежей травы. Но главное, конечно, сами грибы, сушеные и соленые. Роскошные белые первый и второй сорта на нитках, резаные “Ветераны Афганистана” — на тарелочке под пленкой. Подосиновики россыпью. Цены — на любой карман. Соленые белые — 190 рублей кило, волнушки — 20 рублей (при этом они вкуснее). А также грузди белые, грузди черные, маслята и лисички. …Магазин “Грибы” — единственная, может быть, на всю столицу лавка, чтущая традиции московской старины, — предназначен на снос».

Магазин закрылся в 2000-м, тогда же снесли само здание второй половины XIX века. Площадкой завладела компания «Трансстрой», которая тогда принадлежала Олегу Дерипаске. Ее наследник на Сретенке — «Главстрой» под руководством Аркадия Саркисяна, приближенного Дерипаски, он — бывший глава службы безопасности алюминиевого олигарха. Мутные структуры с неразличимыми названиями сменяют друг друга, их хозяева и методы остаются.

История закрытия магазина и сноса здания — темная и полукриминальная. Недавно сретенским активистам удалось пообщаться с Константином Лакомовым, который работал завмагом «Грибов-ягод» с начала 1980-х.

«Когда началась вся эта история с корпорацией “Трансстрой”, они стали предлагать подвальные помещения, а для продуктового магазина это гибель, я отказался. Тогда сначала они узнали про членов моей семьи, потом мне сказали, что старость не за горами. В общем, стали намекать на физическую расправу: “или вы переезжаете отсюда, или мы вас здесь и закопаем, в этом подвале”. Потом один пожар, второй — в общем, у меня шесть пожаров было за год … Мы построили крышу магазина за свои деньги, только чтобы не уезжать, но корпорация “Трансстрой” очень сильная… И когда уже сгорела и крыша, после шестого пожара, мы, честно говоря, сдались…»

У защитников три основных аргумента. Первый — историко-архитектурный. «“Апарт-отель” уничтожит самобытность этого уголка исторической Москвы. Испортит панораму всей улицы Сретенка», — говорится в петиции жителей. «Сам проект — это банальная типовуха, которой не место на Сретенке, потому что по красной линии (первый ряд домов, выходящих фасадами на улицу. — Ред.) нет ни одного неаутентичного строения, все как-то да вписаны. Подчеркнуто пренебрежительное отношение к исторической застройке», — считает Екатерина Эйхенвальд, координатор инициативной группы «Гражданская оборона Сретенки».

Сретенка действительно сохраняет свою парадную аутентичность, несмотря на несколько совсем новых зданий, таких, как театр «Школа драматического искусства» на месте легендарного московского кинотеатра «Уран».

Важно, что есть и позитивный пример взаимодействия девелоперов со старой застройкой — это Сретенка, 15, дом, реконструированный под гостиницу тем же «Трансстроем». Это добротный новодел, по крайней мере, не выпирающий из общей эстетики. Есть, кстати, и еще один пример взаимодействия, который добавляет оптимизма сретенцам. Несколько лет назад им удалось сделать совместный с инвестором компромиссный проект реконструкции одного из жилых домов по Большому Сергиевскому переулку.

Второй аргумент против нового проекта — археологический. Вообще, археология в центре Москвы — главный козырь для московских градозащитников. «Нас может спасти только то, что лежит в земле», — говорят они.

«Главстрой» решил возвести апарт-отель в границах трех выявленных объектов культурного наследия: «Земляной город», «Пушкарская слобода», «Культурный слой в границах города Москвы XVIII в. (Камер-Коллежского вала)». Это объединенная охранная зона № 51 и зона охраняемого ландшафта. По закону все, что лежит здесь в земле больше ста лет, — археологическое наследие и должно сохраняться. Строительство невозможно без предварительных исследований археологов и может быть только регенерационным — то есть восстанавливающим утраченные элементы ландшафта. Проект стеклобетонного апарт-отеля с бассейном к таким элементам явно не относится.

Разумеется, московские девелоперы научились обходить такие препятствия — рука об руку с судами, полицией, коррумпированными чиновниками и недобросовестными учеными. Схема простая: застройщик привлекает археологическую фирму, готовую провести формальные, поверхностные разыскания и тем самым легитимизировать застройку. По сути, прикрыть компанию от жителей и градозащитников.

Одна из таких фирм и была привлечена на Сретенку, 13. Начальник раскопок, держатель так называемого открытого листа (разрешение на раскопки, выдаваемое конкретному археологу на его имя — Ред.), подает в Департамент культурного наследия (ДКН) умело сделанные отчеты, в результате ДКН фактически не реагирует на то, что раскопки ведутся со всеми возможными нарушениями.

Жители Сретенки, наблюдающие за происходящим из окон, — или же они ставили стремянку и с нее фиксировали, что происходит на стройке, — регулярно записывают на видео, как археологические слои вычерпывают ковшом экскаватора, грузят на грузовики и увозят в неизвестном направлении. Вместо всей территории исследуется лишь небольшая часть. В раскоп засыпают привезенный песок. Живые, дышащие, непредсказуемые культурные слои заменяются некой бессмысленной однородной массой: до боли наглядная метафора.

Разрушаются или закапываются перед закладкой фундамента стены, своды, арки — лавки купца Барсукова XVIII века, гостиница «Цыплаковская» и дом купчихи Андреевой — постройки, включенные в более поздний, второй половины XIX века, корпус будущих «Грибов и ягод». Все это могло бы стать уникальным музейным комплексом.

Интересующимся москвичам показывают некоторые находки на Сретенке, 13 и даже освещают их в городских СМИ. Одна из них — старинный дрейдл — ханукальный волчок, связанный с находившейся поблизости синагогой (Последний переулок, 1/22). Эта находка, кстати, забавно совпала с выходом одноименного трека Оксимирона.

Но походы жителей и дружественных экспертов в ДКН не могут ничего изменить.

Весь прошлый год жители района и градозащитники с помощью депутатов от «Яблока» или КПРФ пытались прорваться на раскоп. Застройщик изредка и с огромным скрипом допускал туда двух-трех человек — в зависимости от настроения.

Большая удача, что в самоорганизованном контроле над раскопками сретенцам все это время помогает Игорь Кондратьев — один из самых опытных, а также независимых и честных московских археологов. «Как в Риме или Афинах, в Москве есть свое недвижимое археологическое наследие. Не такое яркое, как в Афинах, но мы должны охранять то, что есть, иначе не будет и этого. Апарт-отель предполагает стопроцентное использование всего подземного пространства участка. Сохранение наследия отнимает внутреннее пространство у апарт-отеля и делает его экономически невыгодным в задуманном виде. Здесь должен быть небольшой архитектурный объем, работающий на местную среду — магазины, мастерские и так далее. Апарт-отель всей своей экономикой уничтожит все под собой», — уверен Кондратьев.

Еще один аргумент — гидрогеологический. Сретенский холм уникален не только своей историей и культурой, но и сложнейшей системой спускающихся к Неглинной подземных ручьев и прочих природных и рукотворных артерий. В «Грибах-ягодах», по рассказам Константина Лакомова, постоянно работал насос, откачивавший воду из подвалов. Первая попытка «Трансстроя» возвести здание на этом месте буквально захлебнулась именно из-за воды, хлынувшей на поверхность. Тогда площадку спешно забетонировали, сделали автостоянку.

«Колодец, который локализовал выход подземной реки, вскопали экскаватором, и на это место заливается бетонная пробка, — говорит Екатерина Эйхенвальд. — Закупоривают выход подземной воды. Соответственно, вода пойдет в обход. Под угрозой два соседних переулка вниз по холму. На многих домах в тот момент, когда колодец был задет экскаватором, пошли “дышащие” трещины. У нас было несколько провалов на дорогах как раз после аварии, когда был поврежден колодец. И через день еще провалы ниже по переулкам. Застройщик, когда произошла эта авария, не пустил к себе никакие городские аварийные службы».

В 2019 году обвалился один из расселенных домов по Пушкареву переулку. Обвалился примерно по той же причине — собственник решил без лишних затрат сделать подземную автостоянку.

Активисты фиксируют и множество других нарушений. «Неожиданное появление на кадастровой карте нового участка. В любой другой стране было бы заведено уголовное дело. Потому что иначе получается, что любая коммерческая организация может взять карту Москвы и нарисовать там все, что угодно», — говорят они. В таких случаях разрешение на строительство должно аннулироваться и должны проводиться новые публичные слушания (прежние прошли в обычном фактически закрытом, инсценированном управой формате).

Помимо манипуляций с документами рассказывают и о других проделках «Главстроя». Его пиарщики создали телеграм-канал, который вещал даже не от имени жителей, а от имени расположенного рядом сквера: он, мол, совсем не против обновления района. Вскоре в сквере появилось несколько молодых людей, один из которых выдавал себя за обитателя Мещанки. Небольшое расследование показало, что на Сретенку, 13 в качестве патриотов и защитников района пришел чуть ли не весь пиар-отдел корпорации...

На счету сретенцев, регулярно оказывающихся в местном ОВД, а иногда и в спецприемнике, есть одна важная победа — они отстояли часть сквера, которая изначально должна была быть включена в территорию стройки. В сквере же — единственная в районе собачья площадка, которую тоже не так давно выбили для себя жители. Борьба с «Главстроем» за небольшой кусочек земли шла буквально на смерть — неизвестные в черном оттаскивали и избивали защитников, подъемный кран крутил бетонные блоки над их головами.

На небольшом зеленом пятачке защитники Сретенки высаживают цветы, устраивают регулярные акции и праздники — поют песни, пьют чай. Здесь изобрели уникальный рецепт пирога «Грибы-Ягоды» и хотят зарегистрировать территорию в качестве одноименного сквера. То есть название магазина, ставшего таким важным для локальной идентичности, должно работать на нее и дальше.

Сретенцев поддерживают эко- и градозащитники из других районов — от Битцевского леса до соседней Ивановской горки, где жители смогли превратить защиту старого квартала от девелоперов в регулярное культурное событие, привлекающее людей со всей Москвы.

Кто ведет эту борьбу?

Как в любой низовой инициативе, в «Гражданской обороне Сретенки» встречаются люди очень разных взглядов и социальных статусов. Есть те, кто живет здесь более полувека. Есть те, кто поселился недавно и готов ощутить себя настоящим сретенцем, защищающим свою землю в коллективной борьбе. Есть те, кто вернулся на Сретенку, пожив за границей, не намерен больше отсюда уезжать и, соответственно, мириться с коммерческим переустройством района.

Человеку идейно нетерпимому в таких компаниях сложно — сразу найдется с кем поспорить о Крыме или о советском прошлом. Тогда защита сквера будет отодвинута на второй план — к радости застройщика. Вот один пример.

Среди активных участников сопротивления — поэт и режиссер Юрий Юрченко. В полуподвальном домашнем «Театре поэта» в Колокольниковом переулке он показывает свои спектакли, здесь же проходят встречи и пресс-конференции активистов Сретенки.

Юрий родился на Колыме, жил в Одессе, Грузии, учился в московском Литинституте, потом перебрался в Париж, близко дружил с Алексеем Хвостенко и другими персонами русской Франции.

В 2014 году Юрий, симпатизировавший донбасскому ополчению, поехал в Донбасс, зарегистрировался военным корреспондентом. Попал в плен и на допросе у грузинского офицера, воевавшего на стороне Киева, начал читать в оригинале стихи Галактиона Табидзе, которого много переводил на русский. Офицер, оказавшийся выходцем из родной деревни Табидзе, подхватил стихи. Такое фантастическое совпадение, по мнению Юрия, спасло ему жизнь — его освободили после большой международной кампании.

Однажды (это было в ноябре прошлого года) Юрченко в очередной раз появился у ворот стройки, поставил велосипед и подошел к товарищам. В эти дни как раз шел активный вывоз сретенского грунта, и защитники, стоя на тротуаре, законными средствами затрудняли въезд-выезд грузовиков. Вдруг начальник ЧОПа схватил велосипед Юрченко и повез его вниз по переулку. Это оказалось сигналом к атаке. Чоповцы растащили защитников, Юрия с черепно-мозговой травмой увезла скорая…

Сомнения и уроки локального активизма

Программа-минимум сретенцев — запрет проекта апарт-отеля в текущем виде и сохранение сквера. Программа-максимум — расширение сквера и его возможное соединение с небольшим археологическим заповедником, включающим движимые и недвижимые памятники археологии Сретенского холма. В земле, несмотря на все «археологические исследования» «Главстроя», остается еще много такого, что стоило бы показать москвичам и гостям города.

Прецеденты есть — это и парк в Китай-городе, возникший в результате взаимодействия районных активистов и муниципальных депутатов, и знаменитая «Яма» на Покровке…

И тут у некоторых начинаются сомнения: даже если такие проекты возможны, не приведет ли их реализация к какой-то нежелательной и излишней городской активности, к каким-нибудь беспокойным сборищам людей, вообще, к неконтролируемой ситуации в районе? Может быть, все же лучше регенерированная старая застройка?

Что ж, здесь видна одна из структурных проблем нашего гражданского общества: чем сильнее потребность москвичей, особенно жителей центра, в расширении общественных пространств, тем больше сомнений — а что мы, собственно, будем делать с этими пространствами? Как мы будем ими управлять? Не станет ли жизнь в районе еще менее комфортной?

Эта растерянность, которая особенно на руку разного рода технократам, узурпаторам и застройщикам, — часть более масштабной политической растерянности. Общество все больше чувствует агрессивное наступление девелоперов и прочего крупного бизнеса, спаянного с властью, игнорирующего любые социальные контракты. Но что может и должно прийти на место той самой коррумпированной сети из девелоперов, ДКН, полиции, судов, управ, «жилищников», которая так или иначе навязывает — повернутым в нужную сторону законом или насилием — враждебные москвичам проекты?

Пока строители забивают сваи, защитники Сретенки ждут рассмотрения своих исков в суде. Силы трагически неравны. Как обычно, многие в районе не могут рисковать из-за личных обстоятельств, но поддерживают активистов разными способами. Другие изначально уверены, что ничего не получится, как ничего не выходит в большинстве подобных историй в Москве и во всей России, так что не стоит даже пытаться.

Да, мы помним эту несчастную мудрость всей постсоветской жизни: честные активисты, как и вообще честные люди, чаще всего проигрывают. Быть проигравшим стыдно, лучше просто не вмешиваться.

Но локальный активизм переворачивает эту логику, которая зародилась в криминальной самоорганизации 1990-х и оформилась в маскулинных государственнических экспансиях 2010-х. Логику «победителей», которая сдает любую самоорганизованную гражданскую инициативу с потрохами — большой власти и большой собственности.

Проиграть в итоге не страшно, страшно проиграть заранее. Страшно не попытаться защитить свое место для жизни. Каждая редкая победа низовых социальных движений — вроде Шиеса — говорит об этом все более ясно и тревожно.

Локальный активизм не оставляет места для сомнений. Я — местный, I belong here, как говорят англичане, даже если переехал сюда совсем недавно. Никаких помыслов об эмиграции — иначе зачем защищать свои дворы и переулки?

Локальный активизм ставит ребром вопросы, которые подчас не видны в большой политике. Он не дает возможности заболтать выживание конкретного клочка земли, зелени, старого уголка в больших отчужденных политических повествованиях. Он снимает иллюзию, что борьба за большие политические программы и идеологии сама по себе решит вопрос того, как и с кем вместе мы управляем своими домами и дворами.

В то же время локальный активизм в своих зрелых формах — это не защита обывательского комфорта и мелкой собственности. Он ставит свои большие политические и идеологические вопросы.

Градозащитное движение эпохи перестройки жило возвращением к некой чистой и светлой дореволюционной России, которую вроде бы разрушили и потеряли. В итоге вместо живого родника истории и культуры обществу подсунули изобретенные заново «традиционные ценности» покорности и послушания. Ими так легко бить по голове несогласных — в том числе мешающих застройщикам. Потеряв, распродав, приватизировав ту собственность, которая управлялась бюрократами, но хотя бы формально принадлежала обществу, не обретя счастья и достоинства в частных формах жизни и экономики, мы снова спрашиваем, как вернуть эту землю себе.

Живой родник существует. Он под строительным котлованом. Он может остановить стройку, как уже однажды это случилось 10 лет назад. Он может даже давать вкусную и насыщенную, как говорят специалисты, минеральную воду, привлекая туристов на благо бюджета района и города. Но он может и подмывать фундаменты, разрушать дороги и дома, если жажда частной прибыли возобладает. Борьба за местное самоуправление — это борьба за живую историю и культуру наших мест.

Понравился материал? Помоги сайту!