Как я свалила

В канун две тысячи тринадцатого года ко мне в студию «Дождя» комментировать свежий антисиротский закон всадником Апокалипсиса прискакал сенатор Сергей Лисовский. В конце беседы он проникновенно посмотрел мне в глаза и резюмировал: «Вы просто не знаете, что такое любовь». В этот момент вялая мысль о возможном отъезде превратилась в паническое желание бежать из этого дома нетерпимости куда глаза глядят.

После каникул я уже звонила риэлтору. Первоначальный план был соглашательским: сдать квартиру тут и снять там. В качестве «там» была выбрана Варшава, где есть друзья, отличный театр, скромный спрос на заметки про русскоязычную драматургию и советская архитектура, если за горло возьмет ностальгия. Из чистого озорства я попросила риэлтора дать объявление и о продаже — проверить, сколько стоит моя маленькая студия в Даевом переулке и какому количеству людей она теоретически может быть нужна.

Тут в истории и наступил перелом: результаты оказались чрезвычайно неприятными. За три месяца, с февраля по апрель, взглянуть на квартиру захотели пятеро, купить — ноль. Цена была скромной, жилплощадь — благоустроенной и даже щеголеватой (желающие до сих пор могут найти фотографии на сайте locals.ru и удостовериться, что я не вру), район — гениальным. Однокомнатных квартир в центре предлагают крайне мало — это я помнила как недавний покупатель такой квартиры. Но спрос отказался расти даже в середине марта, что для недвижимости — общепризнанный высокий сезон. Риэлтор всплескивал руками и уверял, что такого на его памяти не было. Дальнейшая цепочка рассуждений была проста. Кто покупает недорогую жилплощадь в центре Москвы? Малый и средний бизнес из регионов. Почему в этом году он не хочет ее покупать? Потому что его, кажется, наконец додавили. Кто захочет покупать ее в следующем?

В конце апреля угловая студия между Садовым и Бульварным таки ушла к столичной даме, которая хотела порадовать дочь, а я окончательно лишилась корней и встала перед вопросом, где пустить новые. Квартира в Варшаве, которую я планировала купить, не давала никакой надежды на статус европейского резидента. Дом в Испании, Португалии или Латвии — давал. Выбрав Прибалтику, с которой у каждого академического ребенка плотно связано детство, я заозиралась вокруг в поисках знакомых, приобретших там что-нибудь, и нашла дружественную актерско-режиссерскую пару, только что купившую квартиру в Лиепае.

С момента покупки дома до момента обретения карточки, позволяющей вам сколько угодно находиться в Евросоюзе, проходит месяца два.

Мне был сдан проверенный местный риэлтор. Он ведал жильем исключительно в Курляндии, она же Курземе, — западной части Латвии. С одной стороны, это несколько ограничивало, с другой — позволяло избежать навязших в зубах и вдобавок затратных рижско-юрмальских сценариев и сосредоточиться на побережье от литовской границы до Вентспилса, которое, если вдуматься, гораздо чище, диче и круче буржуазного Рижского взморья. Кроме того, по нему легко и приятно колесить на велосипеде. Карта с маршрутами доступна в любом туристическом инфоцентре. Сразу после Паланги — дикие озера Папе, где с деревянных вышек можно заниматься наблюдением за птицами (одну тем летом, правда, сожгли, но все вышки не пережжете). Потом — диковатая, но симпатичная Лиепая с ее доками и музеем в армейской тюрьме. Далее — заповедники Зиемупе и Тосмаре и бесконечные церкви-хутора до самого мыса Колка.

Риэлтор быстро забросал мне почту вариантами. Цены на большие и красивые приморские дома с аккуратными кустами вокруг и евроремонтом внутри начинались от пары сотен тысяч евро. Чтобы иметь возможность испросить вид на жительство, достаточно было купить нечто тысяч за семьдесят с небольшим. Грезы о диком хуторе в плодородных полях исключались сразу — в прошлом году продавать нерезидентам сельскохозяйственные земли еще запрещалось. В этом году уже разрешено, но со дня на день латышский сейм, возможно, резко повысит минимальную стоимость жилья «под ВНЖ» — от 73 тысяч в селе и 140 с чем-то в городе до универсальной четверти миллиона евро, где ни покупай. Если 24 апреля такие поправки к закону будут приняты, а предприимчивый президент Берзиньш, наплевав на выгоды для хиловатой латышской экономики, их утвердит, то стать резидентом Евросоюза недорого можно будет пытаться только до конца года.

Год же назад можно было не волноваться и спокойно, не торопясь, выбирать. Зная о ценовом пороге под ВНЖ, латыши, конечно, задирают цены, но не радикально: за семьдесят предлагается то, что местный житель мог бы, по ощущениям, купить за полсотни. Кроме того, практически всегда возможен торг — предложение на рынке недвижимости давно превысило спрос, и у риэлторов в ходу поговорка о том, что в Латвии каждый третий дом выставлен на продажу. Что можно купить за 70—80 тысяч евро? Пару гектаров земли у моря — но в нехорошем районе, уставленном сторожевыми будками из силикатного кирпича, оставшимися от советских полков, и с одиноким недоремонтированным сараем для жилья. Прелестную пейзанскую избушку с усаженным яблонями участком соток в сорок — но в километре от шума волн. Старинный хутор в заброшенном парке на морском обрыве, который, однако, потребует ремонта, сопоставимого со стоимостью покупки. Или небольшой кусок земли на первой линии от моря с только что выстроенным просторным двухэтажным домом, который в итоге и остался мне после нескольких дней объезда территорий и осмотра вариантов.

Пару раз я выскакивала на лис с криком «Хаос рулит!»

Выход на сделку занял около пары недель — но дело тут было исключительно в хозяйке, которая задолжала банку: вместо того чтобы просто перевести деньги на ее счет, мне пришлось встретиться с ней в Риге и завести специальный счет, часть средств с которого после оплаты мною дома уходила банку, а часть — ей. Несколько недель после сделки занимает регистрация собственности в Земельной книге. Когда выписка оттуда и свидетельство из местного муниципалитета о том, что вы не задолжали за дом никаких выплат, у вас на руках — можно идти в местную миграционную контору и подавать прошение о предоставлении латвийского ВНЖ.

Единственные документы, которые нужно привезти из России, — это выписка из банка о том, что у вас на счету не меньше нескольких тысяч евро, и справка из УВД, что вас никогда ни за что не судили. Ее выдают ровно месяц, и ее можно взять чуть заранее. Решение по вашему виду на жительство тоже выносится месяц. Итого с момента покупки дома до момента обретения розово-голубой карточки с голографической фотографией, позволяющей вам сколько угодно находиться в Евросоюзе и даже работать в Латвии, проходит от силы месяца два; если поторопитесь с московскими документами — полтора, а то и меньше. До Крыма отказы в ВНЖ были редки (в качестве примера приводили только Лужкова), посткрымской статистики пока нет. Если в документах что-то покажется сомнительным — по истечении месяца могут дать десять дней на то, чтоб вы принесли что-то еще. У меня, например, попросили справку из латышского банка, подтверждающую, что деньги со специального счета сделки действительно ушли покупателю.

Перед получением вида на жительство следует сходить в местную латышскую поликлинику, сделать флюорографию и получить справку, что вы не больны туберкулезом. После прямо в департаменте миграции вы фотографируетесь, сдаете отпечатки пальцев — и через несколько дней приходите за карточкой. Вместе со статусом резидента Евросоюза вам присваивают персональный код, который в Латвии служит чем-то вроде номера паспорта: можно прописаться в свежекупленном доме, оформить договор на то и на это (телефон, интернет etc.), заплатить налог, устроиться на работу и прочее. Первые четыре года вид на жительство остается временным — ежегодно его нужно продлевать, предоставляя в департамент миграции бумагу о том, что налоги за жилье уплачены, а также выписку с банковского счета, где у вас лежат все те же несколько тысяч евро. Даже если закон о ВНЖ изменят, моя семидесятитысячная хата, слава богу, все еще будет гарантом моего еврорезидентства.

Сосны зеленые, море голубое. Моя былая профессия — больше не моя профессия.

Содержание дома, вопреки слухам, обходится в смешную сумму. Ежегодный налог — это примерно полтора процента от кадастровой стоимости дома (что-то вроде соотношения стоимости земли и стоимости размещенной на ней постройки). Кадастровая стоимость для получения ВНЖ не должна быть ниже пятнадцати тысяч евро. Верный способ ее повысить — придать дому коммерческий статус, за небольшие деньги, например, выхлопотав лицензию, которая позволяет превратить его в маленькую гостиницу (позволяет, но совершенно точно не требует). Мой ежегодный налог — 60—70 евро. Плюс 40 евро ежемесячно за охрану (дом поставлен на пожарную и непожарную сигнализацию), около 30 за электричество (по местным меркам это дорого, но мой дом отапливает употребляющий энергию на широкую ногу котел) и еще чуть-чуть — за вывоз мусора (я заказала у местной профильной компании скромный жестяной контейнер, который опустошается раз в неделю). Если контейнер не завести, мусор будут утилизировать лесные лисы. Делают они это неряшливо: половину съедают, а другую растаскивают по саду и лесу. За такое неэстетичное решение собственной территории и прибрежной сосновой полосы владельца участка могут оштрафовать. Пару раз я выскакивала на лис с криком «Хаос рулит!», но хилых приезжих эти бывалые резиденты европейского леса давно не боятся.

Сейчас на рынке, к слову, довольно много коммерческой недвижимости. В селе недалеко от моего продается роскошный дом — первый этаж сложен из морских валунов, второй кирпичный. Половину затрат на реставрацию в рамках поддержки малого бизнеса готов возместить Евросоюз — главное, чтобы вы открыли там, например, гостиничку и лет пять ее не продавали. В свете того, что творится с российскими медиа, я все чаще задумываюсь о приработке вроде этого. Хороший, тихий, непыльный бизнес. Хороший статус — хозяйка харчевни. Времена изменились, и изменения эти я принимаю как должное. Сосны зеленые, море голубое. Моя былая профессия — больше не моя профессия. Моя бывшая страна — не моя страна.

Понравился материал? Помоги сайту!