Почему государству нет дела до сирот?

Все благотворительные мероприятия с детьми-сиротами, людьми с инвалидностью или стариками похожи. Я понял это, поездив по интернатам, домам престарелых и по больницам. На такие задания часто посылают молодых репортеров, потому что у них не так развиты скептическое отношение, критика и цинизм. Они опишут сияющие улыбки, фонтаны радости, брызги благодарности, обвешанных детьми благотворителей и вот это вот все. Все, что лежит на поверхности и нужно для отчета перед общественностью. Этого обычно хватает, чтобы удовлетворить и редактора, и спонсора с его подчиненными, и бухгалтерию, и бабушек-подписчиц. Это как фастфуд, который быстро насыщает потребность в еде бургерами, где иногда бывает мясо. Только здесь — потребность в «совершении доброты», а вместо еды — дети, старики и иногда животные.

Сегодня в России сложно сосчитать число организаций, НКО и корпораций, которые занимаются благотворительностью. Кажется, что если объединить все их деньги и благие порывы, то на социальном дне можно не только взбаламутить ил, но и выстроить счастливое подводное царство. Но это только кажется, потому что благотворителей и НКО, которые пытаются менять ситуацию на системном уровне, в стране можно счесть по пальцам. И это реальность, а не фигура речи. Однако есть среди них и команды, которые не только помогают, например, сиротам праздниками и подарками, но еще бьются головой о стену, веря, что они могут изменить систему.

Про людей и собак

На воскресную встречу волонтеров с их подопечными, сиротами, я сильно опаздываю. Блуждаю полчаса по парку Сокольники в поисках кинологического центра, думаю вызвать такси обратно. Вероятность увидеть что-то большее, чем «детские улыбки», «памятные сувениры каждому», «веселые конкурсы», не очень велика. Останавливает только то, что встречу организует фонд «Старшие Братья Старшие Сестры». Фонд занимается наставничеством для сирот, попавших в трудную ситуацию, и я слышал о нем много хорошего.

Для российской действительности, где любую НКО легко могут признать иностранным агентом, фонд кажется странным. Он появился в России спустя 99 лет после того, как в США начал работать фонд Big Brothers Big Sisters, и за девять лет до того, как был подписан «закон Димы Яковлева». Может, фонд не прикрыли потому, что «Старшие…» еще в 2003 году успели зарегистрироваться, или потому, что они чуть ли не единственные в стране работают над системой наставничества, а государство нередко перенимает их опыт. Так или иначе, возможность посмотреть, как все это функционирует изнутри, мотивирует меня блуждать по зарослям.

На площадке для дрессировки животных — финальный номер. Женщина в ярком костюме отдает команды собаке средних размеров, та радостно кружится, запрыгивает на руки к хозяйке и звонко лает. Выстроенные в ряд дети и взрослые снимают происходящее на смартфоны. Потом следуют награждение всех памятными медалями, групповое фото и самовар на свежем воздухе.

Чай и сладости не очень занимают детей, и они возвращаются носиться с собаками. Периодически ко мне подходят сироты, которым, очевидно, сообщили, что сегодня «в гости» приехал журналист и ему нужно что-то рассказывать. С такой подготовленной публикой сложно начать связный и откровенный диалог. Дети наверняка чувствуют себя выставочными экспонатами, а мне трудно втереться к ним в доверие.

Со стоящей рядом девочкой-подростком я не пытаюсь заигрывать, не включаю диктофон и стараюсь говорить о том, что интересно ей. Волонтеры-наставники предупреждали меня, что наладить контакт с детьми из интернатов — сложное искусство. Разговор действительно не клеится. Девочка рассказывает о том, как хорошо, что есть фонд, и как она гуляет с наставницей по городу. А еще о том, что прогулки иногда бывают скучными и хотелось бы чего-то другого.

— Чего, например? Ты же можешь предложить это наставнице?

— Не знаю, она сама всегда предлагает, а я выбираю. Но я бы другого хотела, не знаю... — мямлит девочка. Кажется, она готовилась к разговору и не скажет лишнего. Понимаю, что через эту вежливую стену мне не пробиться, и переключаюсь на более насущную тему — на собак, на которых дети смотрели последние полтора часа, слушая рассказ о профессии кинолога.

— Кинологи и собаки... да... это интересная профессия, и я, может, пошла бы в нее, а может, и нет... хорошо, что нас сюда привезли... — продолжает подросток. А я в какой-то момент разговора чувствую, что мне вдруг как-то становится теплее, приятнее внутри и снаружи. Ну вот знаете, как тепло разливается по телу. Кайфово. Девочка при этом начинает говорить как-то странно, заикаться, и, кажется, она сейчас и вовсе замолчит. Глаза нездорово округляются.

Довольно скоро я понимаю причину и тепла, и реакции маленькой собеседницы. Пока я «толкал» очередную «телегу», мне на ногу мочился здоровенный пес руководителя фонда «Старшие...» Нины Воронцовой. Тепло лилось прямо в ботинок. Люди вокруг замерли в ожидании моей реакции. Я рассмеялся и продолжил спрашивать о собаках.

— Вообще собак нельзя бросать и отдавать куда-то на воспитание, я считаю. Хозяева должны любить своих животных, а не думать, что отдадут их куда-то, а потом вернутся — и те их будут рады видеть. Когда тебя бросают, появляется такая злость от предательства. А они чувствуют, что их предали, и глупо потом хозяевам идти обратно за собакой и думать, что она их примет как ни в чем не бывало. Да, с ними занимаются, учат их, дрессируют, но этого ли собаки хотели? Они хотели любви... — говорит девочка. В какой-то момент мне кажется, что она говорит не только про собак.

Быстрая благотворительность для «сирых и убогих»

В офисе «Старших…» — несколько женщин и один мужчина. Кабинет в совковом здании заставлен столами, завален какими-то буклетами про детей, на стенах — грамоты, в углу — кофе-машина, до которой ни у кого не доходят руки, потому что растворимый быстрее. С Ниной Воронцовой мы сидим в отдельном начальническом «аквариуме». Она рассказывает, что за прошлый год наставническая программа выросла на 30% и насчитывает 320 семейных пар.

Программа важна для детей, у которых в интернате быстро появляется реактивное расстройство привязанности (РРП) из-за отсутствия в их жизни родителя или значимого взрослого. Когда я писал текст «Сиротская секта» про социализацию сирот, эксперты рассказывали, как РРП корежит всю последующую жизнь детей. Проблема в том, что иногда в интернате за день мимо ребенка проходит около ста человек. Сначала он кидается от одного к другому, а потом понимает, что это не мама или папа, а просто фон. Понимает, что никто из этих людей не задержится дольше нескольких минут. Разве что накормить, переодеть, дать подарок или подзатыльник.

К «Старшим…» я пришел как к самому большому фонду, который реализует программы наставничества, когда у ребенка появляется тот самый значимый взрослый. А еще фонд внедряет совместные с бизнесом программы по обучению жителей интернатов профессиональным навыкам, подготовке к самостоятельной жизни и социализации.

С обывательской точки зрения «Старшие…», которые регулярно говорят о вреде «марафонов подарков» в детских домах и мастер-классов в интернатах, выглядят как противники тех, кто желает сиротам добра. Но в тусовке волонтеров, занимающихся своим делом всерьез и надолго, тоже утверждают, что мода на быструю благотворительность не улучшает жизнь детей. Спонсоры окутывают сирот вниманием и презентами в рамках одного дня, а дальше исчезают из их жизни на год или навсегда. На следующий день приходят другие, а у детей возникает чувство, что так будет постоянно. А еще — что им все подарят, что не стоит напрягаться.

Нина Воронцова рассказывает, что в работе со спонсорскими организациями самое сложное — объяснить им именно это. «Все хотят быстрых и добрых чувств в душе. Многие предлагают уже не просто подарки, а, например, мастер-класс или профориентацию. Они говорят: “Давайте отберем лучших и мотивированных, мы им покажем наши банковские возможности...” Руководство интернатов, в свою очередь, соглашается, чтобы не потерять спонсоров. В итоге получается такой калейдоскоп, и у детей расписание активности просто безумное. Они постоянно куда-то ездят, им что-то показывают и рассказывают про разные профессии. Это хорошо, но что дальше? Ребенок не учится фокусировать внимание на чем-то интересном именно для него. Потом ребята выпускаются, им нужно ходить на работу каждый день, а они не привыкли. Походят три дня — и все», — говорит Воронцова.

По этой причине «Старшие…» активно работают над переориентацией спонсоров на долгосрочную работу с сиротами и выпускниками интернатов. Последним, по словам общественницы, помощь в жизни нужна не меньше. Но понимают это далеко не все желающие помогать. Многие, с кем я общался, собирая этот текст, сходились во мнении, что поддерживать сегодня хотят именно «сирых и убогих в сиротских учреждениях».

«Перепрошивка сознания» для благотворителей

Те, кто уже вышел из интерната и пытается найти себя в жизни, или, наоборот, те, кто стоит на грани того, чтобы попасть в детский дом, как правило, оказываются вне поля зрения благотворителей. «Большинству корпораций не хватает понимания того, что вообще происходит с детскими домами. В обществе до сих пор [бытует мнение], что там живут бедные голодные детки, которых нужно покормить и приласкать, может, подарить айфон или что-то крутое», — говорит Воронцова, добавляя, что работа, которую ее фонд ведет по «перепрошивке сознания» благотворителей, «нужна, но не очень видна, потому что немногие ее понимают».

Рассказывая про кейсы с корпорациями, когда реально получалось заинтересовать сирот всерьез и ввести их в профессию, сотрудники фонда говорят, что это стоило огромных усилий. «Убедить получается одного из десяти. Остальные уходят и ищут, где бы им помочь полегче», — расстраивается Воронцова. При этом «Старшие…» считают, что неважно, в какой профессии состоялся выпускник интерната. Особенно если учесть, что многим сиротам в учреждениях ставят разные диагнозы и признают у них наличие психических отклонений. Как говорят мои собеседники, самый популярный диагноз у интернатских — «олигофрения в степени дебильности». Это снимает значительную часть ответственности с педагогов за плохую успеваемость подопечных. И это же влияет на доступность высшего образования и нормальной работы для выпускников интернатов.

«Для них из-за отклонений доступны какие-то профессии — но достаточно простые. Нам важно, чтобы выпускник детского дома не стал звездой, а просто нашел свое место в жизни. Пусть он будет маляром, озеленителем, но пусть будет стабилен в этой профессии, будет знать, что “это мое дело, я получаю деньги, у меня есть жилье”. Нужно, чтобы его успех соответствовал его возможностям и ожиданиям. Ребенок должен стать успешным в том, в чем он может стать успешным, а не в том, что считают успехом в обществе», — говорит Воронцова.

В фонде хотят, чтобы основные усилия шли не только на работу с семейными парами, но и на просвещение общества и корпораций. Последние даже прописывают социальную помощь в философии компаний. Но, по словам Воронцовой, даже те спонсоры, которые осознают, что подарки вредят, все равно мыслят разовыми акциями, а не долгосрочными проектами. Пока понимание, что стратегическая системная работа важна, ниже, чем желание получить видимый эффект от единичной помощи.

«У спонсора порыв помочь маленькому крошке. Он хочет провести один какой-то мастер-класс... Если ты ему скажешь, что лучше помочь деньгами программе наставничества в фонде, он отвернется. Скорее всего, он не пойдет больше к детям, а отправится помогать собачкам, а фонды обвинит в том, что они все гребут себе. К нам приходят люди, которые уже сформировали в голове картину, как они хотят помочь. И с этим нужно работать, они должны понимать реальность», — объясняет Воронцова.

Как играть по правилам, меняя их

Реальность не понимает большинство жертвователей. Даже топовые российские и зарубежные компании, которые успешно ведут социально ответственный бизнес, приходят к сиротам часто потому, что им нужно как-то пиарить свою благотворительную деятельность. «Они говорят, что у собачек уже были, у стариков были, храмы восстанавливали, вот теперь в детский дом хотят. Да, это выглядит именно как поход в зоопарк и “мы хотим развлечений для наших сотрудников на фоне детей”. Ладно когда просто приносят условные сникерс, памперс и айфон, это хотя бы выглядит честнее», — рассказывает сотрудница одной НКО (девушка просит не называть ее имя в тексте: она не хочет разборок со спонсорами и тоже делает ставку на мирное и целенаправленное просвещение жертвователей, обывателей и коллег).

Глава фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская рассказывает, что просвещение идет в России очень медленно. Причем речь не только об обычных людях, но и о волонтерской среде. «Еще десять лет назад основная часть НКО ездила в учреждения с концертами, мастер-классами и вещами. Сейчас массовый сектор направлен на мероприятия по знакомству с профессией, экскурсии на предприятия. Это часто не самая эффективная история, и это, по сути, те же самые праздники и подарки, правда, с другим акцентом. Рассказывать человеку, у которого нет возможности выбора, нет образования, нет представления о реальном мире, о том, как выглядит функционал, например, медиаменеджера, — это не очень адекватно».

По ее словам, сейчас в России нужно активнее заниматься профилактикой социального сиротства, работой с приемными семьями и помощью кровным семьям, которые находятся в ситуации, когда еще немного — и дети могут отправиться в интернат. Альшанская считает, что сейчас вся система работает довольно криво и ее нужно менять как со стороны НКО, так и со стороны государства. В идеале ребенок должен оставаться в своей семье, в крайнем случае — жить в приемной, а не в учреждениях интернатного типа. Но история с семейным устройством реализуется крайне слабо. У нас есть государственные и негосударственные банки данных детей, но «сейчас это похоже на ярмарку или распродажи», говорит Елена.

Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» на каком-то этапе тоже организовал банк с детскими фотографиями. «У нас до сих пор есть этот проект, хотя мы его очень хотели бы закрыть. В таком формате семейное устройство не должно существовать, потому что это довольно неэтично. Но, пока законодательство не изменено, никакого другого формата, по сути, не существует. Мы вынуждены играть по этим правилам, хотя очень хотим их изменить», — говорит Альшанская.

«В законе есть точный порядок, кто и в какой срок должен повесить фотографию на сайт “Усыновите.рф”, чтобы любой мог ребенка забрать, но для того, чтобы оказать помощь женщине, у которой забрали ребенка, нет ни сроков, ни ответственных, ни порядков, нет даже самой задачи ни в одном документе. Ребенка не воспринимают как ценность, а его семью — как что-то, что нужно сохранять, он — перемещаемый объект», — не скрывает раздражения Альшанская. На вопрос о том, что именно сейчас не так с нашим законодательством, она отвечает, что «примерно все». Несмотря на то что процесс с конца нулевых активизировался и даже порой реформируется с учетом мнения НКО, важных перемен в законах пока нет.

«В заколдованном круге»

«Сама структура принятия решений, то, каким образом ребенок попадает в детский дом, как он возвращается домой или оказывается в приемной семье, глобально не изменились. Перемены в законодательстве касались очень формальных, непринципиальных вещей. У нас решение о том, что ребенок теряет семью, принимается одним органом, и при этом очень просто. Организаций, которые отвечают за разные аспекты детского и семейного неблагополучия, вроде как много, но ни одна из них не обязана, к примеру, работать с семьей для возвращения туда отобранного ребенка, совершенно не отлажена система взаимодействия между институциями, функционал этих органов нередко пересекается».

Елена приводит в пример органы опеки, в чьи полномочия входит решение о том, забирать ребенка из семьи или нет. При этом у опеки нет никаких возможностей запустить процесс социальной помощи этой семье.

Альшанская объясняет: «Такие полномочия есть у комиссии по делам несовершеннолетних, которая находится в регионах чаще всего в структуре МВД. Они могут запустить индивидуальную профилактическую работу, которая до сих пор непонятна и прописывалась, когда СССР только что распался. А социальные услуги людям предоставляют организации социального обслуживания, но исключительно по заявлению гражданина. При этом он еще сам должен понять, что он может получить, потом собрать пакет документов и доказать комиссии свою нуждаемость, чтобы получить эти услуги бесплатно.

Вот органы опеки заходят в семью, видят какой-то ужас, не связанный с поведением родителей, — по идее, нужно привлечь помощь. Но для этого нужно семье отправиться в соцзащиту, и там будут рассматривать, дать им помощь или не дать. Кроме того, не факт, что в соцзащите есть та помощь, которая этой семье нужна. Или же опека должна попросить комиссию по делам несовершеннолетних поручить кому-нибудь эту профилактическую работу. Такие полномочия есть, но нет порядков, как эту работу осуществлять, чаще всего это просто беседы и контроль. В результате мы находимся в заколдованном круге».

Альшанская сравнивает ситуацию с извращенной игрой в шахматы, где у фигуры есть определенные комбинации и ходы, но ни один не приведет к той клетке на поле, где стоит другая фигура, с которой можно взаимодействовать.

Корень проблем — не только в плохой интеграции между структурами, но и в недостаточной компетенции людей, которые там работают. Все мои собеседники из НКО сходятся во мнении, что у людей, принимающих судьбоносные для семей и детей решения, редко есть для этого необходимые навыки, которые основывались бы не на принципе «как бы чего не вышло».

«Люди, которые должны в течение своего рабочего дня принимать решения о судьбе других людей одно за другим, по сути, к этому не готовы. У них нет для этого образования, нет ресурсов. Им надо бесконечно эти решения принимать, и, мне кажется, это абсолютно чудовищная ситуация и для семей, и для детей, и для самих сотрудников опеки. Как не выгореть профессионально, не исчезнуть как личность при таких вводных? Это фактически невозможно. Поэтому там очень большая текучка. Те, кто там остается, — это такие олдовые люди... просто страшно. Люди, которые говорят, что на глазок понимают, вернуть ребенка или не вернуть в семью... На глазок! Это такая тонкая история! Это решение вообще не может приниматься одним специалистом, одним органом», — говорит Альшанская.

По ее мнению, нужно менять всю систему целиком. Речь не только про законы, но и про то, что происходит в головах людей. Часть этой работы могут взять на себя НКО, и они это делают, но без поддержки государства ситуацию не получится изменить кардинально.

«Жесть будет полная»

Представители ведущих НКО, занимающихся проблемой социального сиротства, входят в различные правительственные комиссии и периодически доносят до чиновников свое видение того, что нужно системно менять. Так, в 2014 году фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам» выступил одним из инициаторов при разработке постановления правительства № 481 о реформировании сиротских учреждений. У документа достаточно и сторонников, и критиков, но все сходятся в том, что это хоть какое-то движение вперед. Например, все мои собеседники отмечали, что сама по себе инициатива была хорошей: переделать учреждения, чтобы они были похожи не на казармы, а на семьи, дети жили в комнатах на несколько человек, чтобы у них было личное пространство. Но реформу не довели до конца.

Обо всем этом я уже больше часа говорю с председателем правления фонда «Арифметика добра» Наилей Новожиловой. Мы встретились в большом особняке в центре Москвы, где расположился офис НКО. Это один из самых крупных на сегодня фондов в стране — за последние три года он привлек на свои программы более 395,5 млн рублей. Хотя это неплохие показатели, в условиях пандемии ситуация ухудшилась, бизнес притормозил поддержку. Но фонды сегодня не могут значительно повлиять на решение проблемы сиротства не только по этой причине. Нужна серьезная поддержка со стороны властей.

Новожилова говорит, что, хотя государство ведет какую-то работу и, кажется, искренне заинтересовано в решении проблемы, на деле у людей в системе не хватает запала довести задуманное до конца. «Затык в том, что они только хотят, а надо сделать. А для этого необходимо 15 лет попотеть. Каждый день, day by day, этим заниматься. Но есть же государства, которые находят в себе ресурс идти по созидательному пути. Нам тоже нужна комплексная долгосрочная стратегия социальной политики в отношении детей, которая будет реально реализовываться. Сегодня интересы ребенка практически нигде не учитываются. А в центре должен быть именно ребенок», — объясняет руководитель «Арифметики», хотя, как кажется, она и сама понимает, что это самый идеальный сценарий.

Наиля Новожилова входит в Совет при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере, и я спрашиваю, что реально нужно сделать для «долгосрочной стратегии» и почему это пока не сделано.

«Насильно мил не будешь. Нужна политическая воля. Это огромный путь, но кто готов на него подписаться? Ни одно ведомство не хочет брать на себя ответственность. Реально кто-то должен вписаться ради 44 тысяч детей (находящихся в федеральном банке данных о детях-сиротах. — Ред.). Но пока таких нет». Пока нет прогресса на высшем уровне, НКО пытаются делать точечную работу, надеясь, что рано или поздно система ее подхватит. Или что саму систему можно будет «радикально починить».

Новожилова, как и Елена Альшанская и другие эксперты, делает ставку на просвещение, на трансформацию в отношении общества к сиротам. «Арифметика добра», взаимодействуя с государством, пытается продвинуть идею, что в первую очередь нужно переучивать тех, кто работает с сиротами. Пока у подавляющего большинства таких людей нет даже базовых знаний о психотравме, РРП, психологии детей.

«Воспитателей нужно учить так же, как врачей или математиков. Нужны вузы, где будут образовательные программы, профстандарт». Новожилова рассказывает, как они в своем фонде наивно полагали, что смогут сами с этим справиться. Но довольно скоро поняли, что в России вообще нет подобных профстандартов. Пришлось делать обзор мировых практик, собирать мнения НКО, статистику и много другой неочевидной работы, чтобы в итоге появился драфт «профстандарта для специалистов в области семейного воспитания».

«Мы начали его разрабатывать, но сменилась замминистра, которая все это подписывала. Мы поняли, что нам сейчас нужно снова идти по ведомствам, защищать эту инициативу. Мы решили дождаться, когда в новом правительстве поднимут этот вопрос, и тогда мы дадим наши наработки».

Наиля Новожилова говорит, что нужно «есть слона по кусочкам». Необходимо купировать в обществе стигмы по отношению к сиротам; налаживать нормальную систему помощи кровным семьям, чтобы детей не приходилось оттуда изымать; организовывать поддержку приемным родителям и выпускникам интернатов.

Она продолжает: «За все время из окружения “Арифметики” в семьи ушло более 300 детей. И я точно понимаю, что если мы будем работать настойчиво дальше, если я этому буду посвящать время и мы соберем правильных людей, то мы сможем сделать так, что интернатных учреждений останется крайне мало. А если мы не будем эту систему менять, то... ну, жесть будет полная».

Понравился материал? Помоги сайту!