О'кей, зумер: словарь поколения Z

Прежде чем перейти к традиционной вводке в материал, хотелось бы для начала описать рамку, внутри которой он возник.

Об итогах 2010-х

Как вы помните, Кольта только что подвела итоги 2010-х годов. В разделе «Общество» героями десятилетия читатели назвали защитников Шиеса. Что можно совсем коротко и почти рандомно сказать о таком выборе?

Давайте вспомним, что десятые начались с «этических революций», которые выдвинули впервые за 20 лет символические, а не материальные требования. Философы писали о попытке «возвыситься от банкротства постпостмодерна к царствам обновленного пафоса, этоса и логоса». К концу 2010-х «пафос» и «этос» стали основными маркерами эпохи. Мы давно перешли на дискуссии вокруг идеологических конструктов (от национализма до феминизма), на разговоры о символическом, не материальном.

Защитники Шиеса — эта мужественная группа борцов под Архангельском, выступающая против колониальных практик и приоритета метрополии — Москвы, в первую очередь, отсылает нас, конечно, к конфликту государства и общества, вертикали и горизонтали, центральному для русских 2010-х.

Но одновременно защитники Шиеса стали символом гражданского сопротивления, территориально далеким (и от этого еще более убедительным), безымянным (и от этого только вырастающим в объеме), — точно так же, как на этой картинке.

В целом на четырех позициях из первой десятки вы предпочли персонам «множества» («Защитники Шиеса», «Узники “Московского дела”», «Участники волонтерских движений», «Узники “Болотного дела”»). Дух момента яснее осознает себя в общих знаменателях. Личное, детальное, конкретное проигрывает как раз за счет своей обозримости, материальности. Нам стало важнее определять себя через формы коллективной деноминации, которые ближе к чистым идеям.

Если коротко, то вы проголосовали за «символ» — в полном соответствии с требованиями момента.

Но символическое, и это не удивляет, обнаружило в себе гигантский потенциал не только для сплочения, но и для разделения. Мы проснулись в эру «культурных войн».

Давайте посмотрим на первую десятку в голосовании, которая включает в себя помимо «множеств» несколько отдельных лиц (это Навальный, Дмитриев, Немцов, Шульман, Доктор Лиза и Голунов). Все они, кроме Шульман, которая взяла на себя, скорее, редкую гармонизирующую функцию, были или невольно стали агентами конфликта, разлома (в активном или пассивном залоге).

Мы помним, что глобализация предлагала, напротив, унификационный сценарий. Все вписывало тебя в нормкор, перепрошитый общими технологиями, все обещало каждому несбывшееся торжество имущественной инклюзии.

Как мы знаем, это давно не так. Костюм времени трещит по швам, которые прежде были надежно спрятаны в его крое. Все, что еще недавно казалось однородным, обнажило свои стежки и перетяжки.

Один из самых свежих и резких из этих швов проходит по плоскости, которая казалась неприкосновенной. Речь идет о первом за «постисторический» период принципиальном, идеологическом разрыве между возрастами. Так называемое поколение Z (они же «зумеры») объявляет о разделении на «до» и «после» них, разделывает время по осям «старое и новое», «отцы и дети». Мем «о'кей, бумер» стал боевым флагом в этой новой культурной войне, углубляющей структуры разрыва до глубин отдельно взятых семей.

О «Словаре зумеров»

Напомним, что еще на OpenSpace.ru мы подводили итоги нулевых в форме словаря. Мастера культуры и мысли описывали тогда через отдельные лексемы сытость этой декады и ее неизменную спутницу — асфиксию, которые сопровождали, по Гегелю, эти пустые и поэтому счастливые страницы истории.

В 2019 году мы решили повторить эксперимент и попросили хорошо знакомых нам авторов составить «Словарь десятых», который оказался катастрофическим, с видимыми следами от кровоизлияний на теле времени.

В общем, редакции показалось вполне логичным сделать следующий шаг и предложить новым «сердитым молодым людям» (которых мы так давно — с надеждой и опаской — ждали) включиться в эту цепочку. Поэтому мы завершаем год (а вместе с ним и декаду) на Кольте «Словарем зумеров», то есть тех, кто будет формировать 2020-е.

Мы предложили написать этот текст двум начинающим журналисткам — студенткам РАНХиГС Анастасии Усачевой и Ксении Ельцовой. Но и тут стоп. Авторы опять-таки не захотели встраиваться в однородность наших публикационных практик. Например, они выступили против определения себя через принадлежность к институциям и профессиям.

В чате, где мы обсуждали будущий материал, Настя Усачева написала: «Мы тут пережили небольшой экзистенциальный кризис и решили: если нужно что-то формальное, то да, мы студентки ранхигс и начинающие журналистки. Но это так сухо, бюрократично и никак нас не описывает. Ксюша, например, путает 7 и 4 и хочет розовую шубу, но она ей не нужна, а я всегда вместо “оранжевый” говорю “рыжий”. А еще мы обе не любим заглавные буквы».

Без вопросов. Оговорки такого рода нужно уважать.

Мы надеемся, что этот текст, набрасывающий на живую нитку приоритеты и идеи зумеров, станет поводом для дискуссии. Во всяком случае, редакция обещает, что она точно продолжит этот разговор в самом ближайшем будущем, которое, несмотря на все разломы, все-таки остается общим.

СЛОВАРЬ ЗУМЕРОВ

анонимность
безопасность
верификация
детокс
егэ
кастом
комьюнити
мем
осознанность
постирония
рейв
рэп
свобода
токсичность

Мы — поколение, родившееся в конце девяностых — начале двухтысячных. Нас называют зумерами. Нас считают поколением интернета и ставят на нас ярлык «социофобы-геймеры». Мы — это все от Александра Долгополова через Big Baby Tape и до Греты Тунберг.

Мы очень разные, но от бумеров и миллениалов мы отличаемся еще сильнее, чем друг от друга. И дело не только в нашем владении технологиями. Эти различия настолько глубоки, что даже странно, что вы их не замечаете.

Мы менее зависимы от вещей и мнения окружающих, но более осознанны и при этом тревожны. Ну и да: мы считаем, что к нам стоит прислушиваться старшим поколениям. Как это у вас на канцелярите обычно называется — «настоятельно рекомендуем».

анонимность

К списку

Прокси не установлен только у того, кто до сих пор пользуется кнопочной «Нокией». Да и «телегу» все скачали не из-за патриотизма по отношению к ее создателю или удобного интерфейса. И даже не из-за стикеров или кружочков. А из-за того, что это последний шанс для нас остаться анонимными.

С одной стороны, мы хотим иметь секреты. Нам нужно safe space, хотя бы виртуальное, где нас не найдут и не узнают. Мы не хотим, чтобы все пересланные нами мемы про очередной успех «Единой России» были бережно распечатаны и подшиты в папочку с нашими ФИО сотрудником ФСБ где-то на Лубянке. Это смешно и тупо, но три четверти наших самоудаляющихся сикрет-чатов — для того, чтобы твой анекдот категории «Б» остался анонимным, а не для терроризма или наркотиков.

Анонимность, с другой стороны, дает нам плюс одну жизнь. Ты можешь завести фейк в Инсте, залить туда фотки какой-то старой знакомой и дальше делать чего душа пожелает. Можешь следить за своим парнем или своей девушкой, можешь разводить богатых мужчин на деньги, писать посты, которые не хватало смелости выложить на своей странице. Скрываясь за фоткой дефолтной инстаграм-дивы на аве, ты на самом деле — двадцатидвухлетний Олег с доходом ниже прожиточного минимума, страдающий лишним весом где-то в Кимрах.

Зато мы все предохраняемся — скачайте VPN и вы!

безопасность

К списку

Безопасность — это ключевая для нас ценность. Безопасным должно быть все: отношения, отдых, окружающая среда. И за экологию мы переживаем не только потому, что любим природу, но и оттого, что нам не нравится потенциальная опасность, которую приносит человеческая деятельность на планете. Да, запутавшийся в пластике дельфин — грустно, но вот повышение уровня Мирового океана — страшно.

Вокруг себя мы пытаемся создать мир, где были бы только люди, общение с которыми было бы для нас комфортным. Нам важно, чтобы даже то, как мы развлекаемся, наносило нам минимальный вред. Наш подход к безопасности подразумевает ограничения, но это должны быть только комфортные ограничения. Пройти через рамки на рейв — это безопасность, но она никак не мешает нашей внутренней свободе.

Ей мешают полицейский произвол и коррупция, против которых мы ходим на митинги, где, признаться, небезопасно. Тем не менее мы пытаемся обезопасить себя и там: устанавливаем бота помощи задержанным, не провоцируем полицейских, не устраиваем давку. Все это работает хорошо, но лучшей мерой безопасности для молодых и здоровых зумеров все равно остается бег.

верификация

К списку

«Информирован — значит, вооружен» — вот что нам с детства твердили взрослые. Выросли мы, а с нами и объем данных. Обеспечен проверенной информацией — вооружен «Тополем-М». Верификация is the new black.

Когда мы учились в школе, наши родители или учителя ничего не знали о проверке информации. Поэтому получилось, что мы сами бросили себя в море fake news и сами же научились там плавать.

Мы мало чему верим, потому что мы все быстро гуглим. Мы тщательно фильтруем свое информационное поле, в некоторых универах даже есть такая дисциплина — «Верификация и медиаграмотность».

Правда, проверка всего создает замкнутый круг с тотальным недоверием. Этот уроборос держит нас в постоянном напряжении осознанности. В сухом остатке верить стопроцентно мы можем только себе, поэтому мы меньше размениваемся на чувства и переживания, а это делает нас и укрепляет нашу независимость.

детокс

К списку

Как и все молодые и глупые, мы не можем отказать себе в удовольствии нежно отравиться, но мы понимаем: есть время интоксикации и время детоксикации.

Детокс — наш механизм перезагрузки, применимый всюду. Детокс у зумера может значить все что угодно. Кто-то практикует диджитал-детокс и на две недели удаляет все соцсети. Кто-то начинает париться по поводу своего организма: ест только полезное, пьет витамины, занимается спортом. Кто-то чистится ментально: избавляется от токсичных людей и разбирается с собственными психологическими проблемами.

Замечательно еще то, что детокс работает вне зависимости от своей длительности: будь это месяц в палатке или один день на даче в Подмосковье — польза в любом случае есть.

Детокс — это чит-код. После него вещи снова приносят кайф. Жизнь зумера в целом и так отличная, но, когда кайфов становится слишком много, перестаешь их чувствовать, развивается привычка к кайфу. Детокс сбивает эту привычку: вредная еда становится небывало вкусной, а лайки в Инстаграме — запредельно приятными.

Хороший маркер — то, с каким уважением зумеры относятся к чужому детоксу. Детокс оправдывает любое поведение человека, еще и поднимая его дополнительно в глазах окружающих.

«Он не асоциальный элемент! Он — человек, решивший уйти в детокс» — а по факту человек удалил соцсети и ни с кем не общается. Антиобщественный поступок приносит очки личной осознанности, если он сделан под знаменем детокса.

егэ

К списку

ЕГЭ собрал в себе все, что вызывает у нас максимальное отторжение.

Начнем с того, что это аббревиатура. Их мы не любим. Они — травма русского языка, полученная в ходе сражения с советской властью. Аббревиатура неприятна еще и тем, что скрывает суть, как бы ее стесняясь. Скрытая, суть прибавляет в сакральности и устрашающей силе. А чтобы бороться со страхом, нужно смотреть ему в глаза, как знает каждый зумер.

Но то, что скрывается за этой аббревиатурой, оказывается еще неприятнее, чем она сама.

«Единый». Боже, как же мы ненавидим это единообразие! Разве можно знания и интеллектуальные способности оценивать у всех одинаково? Разве можно вообще разных людей оценивать по одной системе? Единообразие убивает все естественные различия и непохожести, которые мы так ценим.

«Государственный». Мы не то чтобы не любим и не уважаем институт государства. Мы не любим, когда решения, как нам жить, принимаются некомпетентными людьми наверху. Смешно: даже государственные школы не готовят к государственному экзамену, и нам приходится этим заниматься самостоятельно.

«Экзамен». Бескрайне циничный и унижающий человеческое достоинство процесс. То, как организован ЕГЭ, раздражает, возможно, даже больше, чем сами вопросы и задания. Например, экзамен идет 3 часа 55 минут только потому, что, если бы он длился ровно 4 часа, то по правилам нас нужно было бы кормить. А с какой легкостью учителя нарушают банальные нормы приличия и врываются в туалеты! Это же место, где даже самый гармоничный и уверенный в себе человек чувствует себя уязвимым, а они влетают к нервному созданию, у которого сегодня жизнь решается.

Собрать все страхи и отвращения поколения в одно слово могла только до жути ироничная случайность — нарочно такое не придумал бы даже злодей-лингвист.

кастом

К списку

Кастомом обычно называют существующий в единственном экземпляре элемент одежды — настоящую для нас роскошь. Кастомный шмот ценится больше как раз из-за того, насколько он отвечает нашим внутренним потребностям. Мы не хотим быть все одинаковые, как с конвейера. Массовое производство на закате. Мир встречает нового героя. Правда, встречает, не сразу заметив: ведь новый герой — маленькое, кастомное и ни на кого не похожее нечто.

Мы приняли свои особенности и недостатки и превратили их в повод для гордости. Подранная джинсовка, расписанная вручную, символизирует именно это. Она кричит: «Смотрите все: я не боюсь быть другим! Я горжусь своим несовершенством!»

Кастомизация — способ коммуникации зумеров. Проще всего это пронаблюдать на примере наклеек на ноутбуках. Мы кастомизируем свой лэптоп, отправляя во внешний мир закодированные символы: я люблю такую музыку, такие мемы, такие мероприятия. Человек с близкими интересами легко декодирует это сообщение и идет на контакт.

Кастом — это еще и возможность проявить свое творческое начало, выплеснуть свои эмоции, отразить свой взгляд на мир в материальной форме. От того, насколько глубоко мы все погружаемся в онлайн, материальность становится все более ценной. Сделать что-то своими руками значит попытаться повернуть вспять отчуждение, ухватиться за реальность. Ну а если и хвататься, то так, чтобы в результате получилось что-то особенное.

комьюнити

К списку

У Кунцевского суда три недели назад стояли наши одногруппники, бывшие одноклассники и будущие матчи из Тиндера. Там стояли все мы.

Флешмоб в поддержку Ивана Голунова «Я/Мы Иван Голунов» для нас стал источником главного мема лета: «Я/Мы хотим выпить», «Я/Мы не ходим на пары», «Я/Мы лся с ковшиком» и гигабайты еще более смешного контента.

Какими бы отличающимися мы ни были, как бы сознательно ни отдалялись друг от друга, мы собираемся вместе. В последнее время чаще собираемся «против», но бывает и «за». В очереди за новыми кроссовками на Кузмосту или за то, чтобы любимый бар продолжал работать. В голову, конечно, идут политические примеры. Это для нас — самый частый повод для образования комьюнити. Вокруг сестер Хачатурян выросло комьюнити, вокруг фигурантов «московского дела» выросло комьюнити.

Чтобы стать частью сообщества, не обязательно куда-то идти. Недавний пост в Инстаграме у Юрия Дудя о нашем поколении и его ненужности в России репостнули все наши друзья, и мы с ними теперь — часть сообщества, которому не все равно настолько, что мы готовы делиться с другими и информировать других.

Как плодятся бактерии в чашке Петри, так быстро множатся наши сообщества. Мы и здесь, и там, и в этой тусовке, и состоим в этой группе, и с этой тусовкой тоже.

Может, мы обманываться рады, но теперь мы верим сильнее: «Я/Мы сила».

мем

К списку

Мы скроллим ленту и ищем их, скидываем друг другу, угораем над ними, делаем собственные, сохраняем. И имя им — мемы. В какой-то момент мем из интернета переходит в устный разговор, затем становится стикером, а если ему не повезет — слоганом хайповой рекламной кампании.

Для создания мема необходимы два ингредиента: реальность и юмор. И, конечно, зумер в роли повара, который знает точные пропорции.

Мемы существуют вне привычных границ морали — они, как ницшеанский сверхчеловек, распрощались с этим атавизмом. То, что для бумера аморально, для зумера полезно. Новость о смерти всенародно любимого артиста для нас — точно такой же материал для нового мема, как и котик, смешно падающий со стула. Честно говоря, мы мемифицируем происходящее, чтобы пережить его было проще.

Звучит пафосно, но мем позволяет систематизировать то, что происходит вокруг нас. Отсмотрев тысячу картинок, в какой-то момент ты понимаешь, что все вокруг тебя — какой-то мем. Life imitates art, indeed.

Юмор всегда объединял, но мем стал настоящим общим местом. Над приколами с новой «Теслой» или грустным Киану Ривзом смеются зумеры в тысячах километров друг от друга и с разницей достатка в тысячах долларов.

Мем — самый простой способ прикоснуться к истории. Для этого достаточно лишь вспомнить fffuuu и me gusta. А для кого-то это шанс стать частью истории, как, например, для Никиты Литвинкова или женщины с кандибобером.

Правда, таких людей становится все больше, потому что наше капиталистическое общество мемифицировано до такой степени, что параллельно с естественным ходом рождения мемов существует целая индустрия, зарабатывающая на картинках с шутками, кек.

осознанность

К списку

«Мы в своем сознании настолько преисполнены, что мы как будто бы уже сто триллионов миллиардов лет проживаем на триллионах и триллионах таких же планет».

«Идущий к реке» — самая простая иллюстрация если не нашей осознанности, то уж тяги к ней точно. Видео стало мемом именно потому, что оно транслирует наше мироощущение: мы чувствуем, будто понимаем этот мир намного более целостно и объективно, чем все старшие поколения.

Наша осознанность проявляется, например, в нашем желании не быть зависимыми. Проще всего это увидеть в наших отношениях с соцсетями: мы понимаем, что они могут пагубно влиять на нас, поэтому стараемся себя обезопасить.

У каждого своя технология. Кто-то собирает иконки соцсетей в папку «ЗАЧЕМ?», чтобы каждый раз задаваться этим вопросом. Кто-то регулярно переставляет ярлычки местами, чтобы не заходить на автомате в приложения: сбивая привычный паттерн, мы еще раз задумываемся, стоит ли туда идти.

Мы осознанны в отношении к материальным благам: нас вообще не прикалывают деньги. Они — разве что средство достижения цели, но никак не сама цель. Школьники, хвастающиеся сумками Gucci и собирающие на этом миллионные просмотры на YouTube, — очередное тому доказательство. Будь они чем-то стандартным, привычным, никому бы это не было интересно, но для нас человек в брендах — диковинка. Не потому, что мы бедные и не можем себе это позволить, а потому, что искренне не понимаем — «ЗАЧЕМ?»

Наша осознанность позволяет нам давать советы старшему поколению. Где вы такое видели, чтобы дети учили родителей? А зумеры чувствуют эту ответственность, необходимость помогать старшим становиться лучше. Мы с удовольствием дадим полезный совет и по поводу соцсетей, и по поводу здоровья, и по поводу борьбы с глобальным изменением климата. В этом плане Грета — обыкновенный зумер, любящий давать советы.

постирония

К списку

Постирония — это самая большая декорация, которую мы сами себе придумали. За ней мы прячем все: обиду, разочарование, страсть, боль. А все потому, что мы хотим казаться аскетичными нигилистами: ведь, если ты показываешь свои чувства, ты даешь шанс себя ударить.

Мы считаем себя во мно-о-о-о-о-огом лучше других поколений. Как уже сказано, мы самые осознанные, осведомленные и за нами будущее. А в постиронии — квинтэссенция нашего превосходства и независимости. С одной стороны, ты должен понимать многое, чтобы смеяться над такими шутками:

С другой стороны — зумер должен уметь отбросить это понимание:

(Да, мы правда смеемся над этим.)

Ты можешь быть последним сексистом, с пеной у рта на «Дваче» всем доказывать, что патриархат — это лучшая вещь на свете, и травить Никсель Пиксель у нее на канале, а потом солнечным воскресным утром выйти на митинг в поддержку феминизма. И никто из зумеров тебе ничего не скажет. Потому что это постирония.

Какая часть постиронична? Поддержка сексизма или митинг? А может, «переобувание»? Никто никогда не узнает, потому что мы — загадка, к которой нет даже метаотгадки.

рейв

К списку

Мало смысла рассказывать про рейвы, на них нужно ходить. Там все кажется правдой. Кажется, что реальность существует только на рейве, будто только там можно показать себя настоящего, посмотреть на других настоящих людей, вести искренние разговоры и танцевать именно так, как этого хочет твое тело.

Признаться, мы ненавидим города, которые создали бумеры. Эти города сделаны не для человека: они механичны, они убивают живое, их метафизические основы претят нам.

Рейв — глоток свежего воздуха в этой душной обстановке. На рейве мы полностью преображаемся, расслабляемся, даем выход чистой витальной энергии.

Но что за зумерское мероприятие без постиронии? Она в том, что происходит это действо в заводских интерьерах и под техно. По факту мы ненавидим индустриальное общество, но отдыхать от него приходим именно в храм индустриализма, слушая при этом монотонные звуки отбойников.

Рейв — наш современный вариант коллективного эффервесанса. В этом рейв скорее похож на религиозный ритуал или на средневековый карнавал, чем на танцы бумеров и миллениалов в клубах. Бумер в клубе — это спектакль(по Ги Дебору), а зумер на рейве — это иммерсивный перформанс.

Рейвы выворачивают реальность наизнанку: механизм сменяется организмом, цивилизация сменяется архаикой, рациональное мышление сменяется свободным религиозным телесным переживанием.

Однако у этой метаморфозы есть и обратная сторона: если долго ходить по рейвам, рейвы начинают ходить по тебе.

рэп

К списку

Десять лет назад слушать рэп было зашкваром (слова «зашквар» мы, кстати, не говорим, но почему-то все бумеры думают, что мы его любим; мы его не любим, «зашквар» — это зашквар). Сейчас в музыкальной копилке любого слушателя найдется хотя бы пять рэп-треков. Мы приняли себя, рэп теперь слушают все.

Мы в целом достаточно бесталанные, поэтому рэп как инструмент самовыражения для нас — оптимальный вариант. Задач немного: скачать бит в интернете, зачитать речитатив, хоть немного попав в ноты, а остальное можно поправить автотюном. Отчасти поэтому количество рэперов в России за последние десять лет увеличилось пропорционально количеству референсов в текстах Оксимирона. В общем, их стало очень много. А безумная конкуренция выводит рэп на качественно новый уровень.

Отчасти рэп — это наша музыка потому, что ее можно потреблять пассивно (на фоне) и активно (размышляя). Это жанр, интегрирующий музыку и текст. Бумер возразит: «Разве любая другая музыка — не то же самое?» Из-за меньшей мелодичности рэп оставляет большее поле для месседжа. И артисты этим активно пользуются. За последние пару лет количество социально-политического музыкального контента увеличилось в геометрической прогрессии, и почти все эти альбомы и EP — рэп.

Рэп — один из самых быстрореагирующих жанров. Задержание? Высказывание? Обнародование? Сегодня событие — завтра куплет. Бумер или критик может сказать, что это хайп (кстати, «хайп» мы тоже не говорим), а нам кажется, что плохого в этом ничего нет — мы привлекаем внимание тех, кому кажется, что все нормально, к тому, что все ненормально.

свобода

К списку

Слово столь простое и очевидное, что в голове не укладывается, зачем что-то объяснять. Для нас нет ничего органичнее и естественнее, чем свобода. У нас искренне не укладывается в голове, как можно жить иначе. Зачем жить в несвободе? Честно — непонятно.

Мы свободны до такой степени, что мы этого даже не чувствуем. Будто, чтобы говорить, что ты свободен, тебе нужно еще видеть границы этой свободы.

Наша же свобода простирается так далеко за горизонт, что ничего другого мы и не знаем. Насколько осознанным является выбор касатки быть все время в воде? Глупый вопрос: это же не ее выбор, это среда обитания!

Бумеры в этой аналогии — черепахи, которые были рождены в несвободе и приплыли к нам в океан рассказывать, как там было плохо. Мы о суше знаем только по вашим рассказам, дяди! В нашем сознании мир — бескрайний свободный океан.

Старшие поколения видят в нашей свободе глупое бесстрашие: участвуем в протестных акциях, ходим на сомнительные мероприятия на всю ночь, бросаем учебу.

Да нам самим там страшно, мы не сумасшедшие! Просто свобода — настолько более базовая необходимость, чем комфорт, что приходится им жертвовать. Да и свободными быть так приятно, ой, бумеры, вы бы знали...

токсичность

К списку

Когда Бритни Спирс впервые в 2003 году затусила в самолете в клипе «Toxic», она и представить не могла, каким виральным это слово станет через пятнадцать лет. В 2018 году «токсичный» было признано словом года.

Во-первых, оно отражает всеобщую озабоченность экологией, а во-вторых — это огромный пластырь, который мы налепили на неприятных нам людей. На вопрос «А что вы ее не позвали с собой?» достаточно ответить: «Да она такая токсичная стала», — и никто и слова не скажет. Все знают: токсичность — отстой. Вместо тысячи слов.

Токсичность на рынке вещей, которые бесят зумеров, лежит на одной полке с другими комплементарными товарами вроде абьюза и газлайтинга. Да, мы любим переназывать то, что уже давно существовало.

Вот бабушка из «Похороните меня за плинтусом» Санаева — иконический пример токсичности. Или такая неприятная учительница из школы, которая была у всех, — тоже токсичная.

Только раньше таких слов не было. А мы подхватили это определение, и теперь чуть ли не на всех нужно вешать этот желтый радиоактивный треугольничек.

А еще мы любим яд ровно настолько, насколько его ненавидим. У Муджуса есть строчки «Вечер. Жажду яда. Отравиться нежно». Про людей ли это, про дешевое химическое пиво ли, про фастфуд, но без этой токсичной постиронии мы не можем.

Понравился материал? Помоги сайту!