«Ради чего служить до конца с закрытыми глазами?»

В рамках проекта «Европа рядом», который Кольта делает при поддержке ЕС, мы даем возможность встретиться, хотя бы и заочно, людям одной профессии из стран Евросоюза и России. После учителей, юристов, урбанистов, спецов по кибербезопасности и журналистов-расследователей на очереди полиция — один из самых закрытых институтов. По обе стороны еврограницы люди в форме не любят откровенничать с посторонними, особенно в периоды конфронтации. Говорить с Дмитрием Ребровым наши собеседники согласились лишь анонимно — «имена изменены», как пишут в таких случаях.

Общественный контроль за полицией — тема, которую Европейский союз поддерживает на протяжении многих лет. Например, в феврале 2018 года начинается проект Комитета против пыток, идея которого — сплотить профессиональное сообщество юристов и правозащитников c населением в их понимании недопустимости пыток. Речь пойдет о необходимости наращивать усилия по борьбе с пытками и о важности независимого контроля за правоохранительными органами.

Александр, 35 лет (Москва)

сотрудник уголовного розыска

— Как вы попали в полицию?

— После школы думал: куда пойти? А тут у старшего брата в уголовном розыске был друг. Мы с ним поболтали, и мне показалось все это очень романтичным... Засады, задержания, адреналин. Так я поступил в Школу милиции, семь лет проработал участковым. Высшее получил уже заочно. Потом перевелся в уголовный розыск.

— К полиции у нас относятся плохо. Часто приходится оправдываться перед знакомыми, когда узнают, что вы там работаете?

— Я в таких разговорах стараюсь не участвовать. Друзья знают, что я за человек, а если кто-то посторонний судит всех под одну гребенку «менты — козлы»… Тут всему виной телевидение, граждане из-за него относятся к нам негативно.

— Ну не только. У многих моих друзей сотрудники патрульно-постовой службы прямо на улице вымогали деньги.

— Если взять всех сотрудников полиции, то сотрудники ППС — это самая низшая каста. Большинство должностей там не требует специального образования. Недостаток культуры, недостаток воспитания порождают хамское отношение и какие-то коррупционные попытки. Виноваты слабый профотбор, кадровый голод. А недобор есть практически в каждом отделении. Кроме того, полицейский — дитя общества, и в семье, как говорится, не без урода.

— Хорошо. А как быть с тем, что в полиции бьют, пытают?

— Бьют людей только неумелые сотрудники. Если ты не можешь без насилия доказать вину и вывести подозреваемого на показания, значит, ты просто плохой следователь. Больше того, если перед тобой сидит махровый зек, он никогда и не признается под побоями.

— Все хорошо помнят историю про ОВД «Дальний» в Казани.

— Это были неадекватные люди, которые устраивали там пытки, вот что я скажу… Кроме того, это было в провинции и достаточно давно.

— Вам лично приходилось бить людей во время дознания?

— Мне — нет.

— Новости об избиениях в полиции появляются постоянно. Вы ведь тоже их читаете.

— Сами опера считают сотрудников, которые применяют насилие, бьют подозреваемых, беспредельщиками. Нормальные люди стараются никогда с ними не работать. Потому что он поднимет руку на задержанного, а тот потом расскажет, что в комнате было двое полицейских, вот этот и ты... И ты пойдешь как соучастник, хотя ты его даже пальцем не тронул. Когда я пришел в полицию, рукоприкладства было заметно больше. Сейчас общество изменилось, люди не будут молчать, все пишут жалобы.

Кроме того, многое зависит от главы отделения. Если руководитель покрывает своих сотрудников, он долго на месте не просидит, потому что он несет солидарную ответственность. А побои все равно обернутся скандалом: не сегодня, так завтра. Вы представляете, что значит для человека, двадцать лет отдавшего органам, в одночасье лишиться всего из-за такой ерунды? Поэтому ведется воспитательная работа с личным составом.

— Что в работе участкового было самым сложным?

— Ну, к кому вызывают участкового, с чем он имеет дело? Асоциальный элемент: пьющие, наркоманы… Бытовые ссоры, скандалы. Это так называемые кастрюльные дела. Самое сложное в этом всем — держать голову холодной. Не реагировать на провокации. А мне ведь было всего 19 лет. Трудно ходить по квартирам, особенно ранее судимых. По ним сотрудники вообще стараются не работать в одиночку: прибыл на скандал, а там пьяная тусовка таких же сиделых, случись что, всех собак на тебя же повесят. Да и человек может быть и с ножом, и с отверткой.

— В уголовный розыск вы попросились сами?

— Да, сам. Через семь лет. Я с населением работал неплохо, но хотелось иметь дело с настоящими преступниками. В уголовном был и по тяжким, и по наркотикам, но в итоге стал специализироваться по мошенничествам. Мне это ближе, мошенник — это интеллектуал, и тут задача — оказаться умнее, его надо перехитрить.

— Сколько вы сейчас зарабатываете?

— Ну, я работаю в уголовном розыске, считается, что у нас самые высокие зарплаты. Со всеми надбавками за ненормированный рабочий день, за допуск к секретной информации я получаю 62 тысячи рублей.

— Это адекватная сумма?

— Однозначно нет. При тех требованиях, которые предъявляются к сотруднику полиции, при всех рисках — это неадекватная зарплата. Столько получает среднестатистический менеджер, который не обременен даже материальной ответственностью и работает с девяти до шести. У нас есть определенные льготы, но они это не компенсируют.

— Не так давно в СМИ прогремела история про Дмитрия Захарченко, бывшего главу одного из управлений в Главном управлении экономической безопасности и противодействия коррупции МВД, у которого нашли 13 квартир (две из них — для хранения денег), 14 миллионов долларов наличными, 8 машин...

— Ну, это уникальный случай…

— А что про это говорят ваши коллеги?

— На уровне МВД, каким бы Захарченко ни был коррумпированным, столько украсть невозможно. Тут есть разные версии. Самая распространенная — что это деньги банков, которые просто выводились на офшоры, а у Захарченко лежали на хранении. Другая версия — это деньги каких-то более крупных представителей власти. В этом случае сам Захарченко стал просто разменной монетой.

— Как вы думаете, чего ему не хватало? Он занимал приличную должность в одном из самых престижных подразделений. Причем должность едва ли не главного борца с коррупцией...

— Ну это жадность, просто жадность. Человек может занимать любые должности и при этом оставаться жадным до денег. Ему всегда будет мало. Вы дайте депутатам Госдумы зарплату в два миллиона — они все равно будут плакаться, что им не хватает. Им десять миллионов будет мало. Чем больше мы им даем, тем им больше хочется.

— А вам самому предлагали взятку на работе?

— В России взятку предлагают в 90% случаев. Не предлагают только те, у кого большие покровители или они надеются на победу в суде. Я обычно сразу даю понять, что денег не возьму, и пресекаю эти разговоры на корню.

— А за что могут предложить взятку оперуполномоченному?

— За то, чтобы он не передавал материалы дела в следствие: уполномоченный ведь сам не принимает решение о возбуждении дела. Пока бумаги не ушли наверх, о деле никто не знает. Кроме того, можно отложить задержание, позволить скрыться, «не обнаружить» каких-то вещественных доказательств.

— А на последующих этапах?

— Следователь может, если состав не тяжкий, затянуть дело, так что выйдут сроки уголовного преследования. Хотя с этим не все просто, потому что есть статистика, отчетность... Прокуратура, в свою очередь, может закрыть дело, «не увидев» состава преступления. Но это редчайшие случаи.

— Есть мнение, что полицию давно стоит реформировать «по грузинскому варианту».

— То есть всех разогнать?

— Да.

— Это будет большим подарком преступному миру, потому что на лекциях не научишь работать, тут нужен опыт. Кроме того, через пару лет система воспроизведет себя.

— То есть новые позиции займут такие же взяточники?

— Именно. Полиция — это часть страны, а коррупция — это системная проблема. Она отражает как позицию руководства, так и позицию граждан. Вы думаете, те 90%, о которых мы говорили, перестанут предлагать деньги? Спрос рождает предложение.

— Вы сказали про позицию руководства...

— Я вам скажу так: мы, сотрудники, сами покупаем себе форму, потому что на складе просто нет нормальной. Покупаем канцелярию, бумагу — все на свои же деньги. А как только жалуемся, нам отвечают: «Прокормитесь!» То есть заранее уже есть установка... Ну вот и кормятся.

— Раньше много жаловались на палочную систему.

— Ее сейчас отменили, то есть такого — в прошлом месяце ты раскрыл пять дел, в этом должен шесть — больше нет. Берется средняя цифра по округу, по городу и сравнивается. Если в Юго-Западном округе раскрыли десять, а в Центральном пять, то могут возникнуть вопросы, но занижать количество расследуемых дел, чтобы симулировать рост их раскрываемости, стало бессмысленно.

— Вы занимаетесь мошенниками. С какими преступлениями конкретно вам чаще всего приходится сталкиваться?

— Вы будете смеяться, но самый распространенный вид мошенничества — когда злоумышленники под видом полицейских вымогают взятку…

— Даже так?

— Да, ночью звонят пенсионерам, говорят: ваш сын или внук совершил преступление, вот сидит в отделении. Потом подсылают подставного таксиста, который забирает деньги и передает «следователям». Наутро выясняется, что звонил неизвестно кто с липового телефона…

— Чем вы занимаетесь еще?

— Липовыми услугами и платежами через электронные кошельки. В этом случае за неоказанную услугу деньги с кошелька переводятся на карточку, зарегистрированную на какого-нибудь алкоголика в Тверской области, с карточки на счет, оттуда в офшор… Пока мы раскрутим всю цепочку, уже и задерживать бывает некого.

— Когда мы с вами только договаривались о встрече, вы написали мне: «Закон — это основа государства». Но ведь бывают и несправедливые законы, у нас любят все запрещать…

— Любят… А я думаю, что некоторые моменты требуют даже большего ужесточения в законодательстве. У нас люди такие, что чуть что — начинают попрекать: ущемляются права! Часто общество само требует, чтобы его держали в ежовых рукавицах.

— Ну вот на митингах Навального здоровые дядьки в форме лупили шестнадцатилетних детей.

— Вы поймите: подростки — это толпа. Это люди, легко ведомые и легко заводимые. С ними сюсюкаться тоже нельзя. Если митинг оппозиционный, пришедшие смотрят на сотрудника полиции априори как на врага... Если толпа почувствует слабину, если тот же пацан подбежит к полицейскому, ударит сотрудника по шлему и не будет схвачен, остальные почувствуют свою безнаказанность. И это приведет к еще большему насилию. Вы заблуждаетесь, если думаете, что боец Росгвардии все это делает только для того, чтобы самоутвердиться. Зачем ему это? Он и так сильнее.

— Но кроме закона есть совесть. Часто вам приходится действовать по закону, но не по совести?

— Согласен. Например, когда мы разбираемся со случаями превышения пределов необходимой самообороны. Как это выглядит? Приезжаешь на место, там женщина ножом зарезала мужа. Он ее избивал, грозился прикончить, и очевидно, что прикончил бы… Вот куда ее арестовывать? Она жертва, если по совести рассудить.

Но по закону приходится надевать наручники, а там «суд разберется». Хоть и жалко бывает, даже сильно… И это, наверное, да, побочный эффект контроля, побочный эффект вот этих ежовых рукавиц.

— Есть такая кричалка: «Полиция, будь с народом, не служи уродам». А насколько в полиции вообще любят нынешнюю власть?

— Как везде: кто-то за власть, кто-то ей не очень доволен, а кто-то и совсем недоволен. По-разному. Сотрудник полиции ведь живет в той же стране, в том же городе, он за капремонт платит ту же сумму, что и остальные, и за коммуналку, и за бензин.

— А вам лично Владимир Владимирович Путин нравится?

— Меня он не очень устраивает. Но я не вижу — кто, если не он.

— А что именно вас в нем не устраивает?

— Положение экономики меня не устраивает. Цены растут, а зарплаты — нет. Положение культуры... Президент должен воспитывать нацию, должна быть политика, цензура... Но не в смысле, чтобы что-то скрывать, вы поймите правильно, а чтобы не было этой вот всей пошлятины. Кроме того, у нас вообще не хватает талантливых руководителей. Подбор министров, утверждение главы правительства — это ведь не без президента все решается, правильно? Меня вот глава нашего правительства не устраивает.

— Я не спрашиваю вас про Крым. А Донбасс? То, что устроили эти «ополченцы», — это ведь тоже нарушение закона.

— Я против любой войны. Ну а там довели людей, наверно...

— Хорошо, а вы представьте, что это не в Донбассе война, а у нас революция…

— У меня есть друзья, которые в 1993 году были в Белом доме. Охраняли. Милиция. А когда началась вся заваруха, так там и остались. До сих пор они всю эту историю вспоминают с ужасом. Оказались между двух огней...

Вот что им было делать? И эта власть вроде законная, и та вроде тоже... Для полицейского это страшный сон: кого защищать? Неизвестно, кто в итоге останется. Если бы я в таком положении оказался, то не знаю, как бы я поступил.

— Ну а если вдруг на дворе восстание — за кого пойдете?

— Я не буду делать то, во что я не верю. У нас же в органах не обещают в конце службы... уж не знаю что... гробницу фараона! Ради чего служить до конца с закрытыми глазами? Я не буду против народа. Наверное, уйду из полиции.

Симон, 32 года (Болонья)

городской полицейский

— Как вы попали в полицию? Как давно это было?

— Я работаю полицейским уже восемь лет. До этого получил образование специалиста по химическому анализу, но, проработав месяц в лаборатории, понял, что это очень скучная работа. Нужно следить за процессами, какие-то из которых идут долго: сутки, двое. Пришлось бросить. Через некоторое время я поступил на отделение филологии Болонского университета, это была профессия мечты, но, поскольку было сложно найти работу по этой специальности, мой друг, который уже работал в полиции, посоветовал устроиться туда, он сказал, что скоро будут как раз публичные экзамены... Так я и решился. В итоге стал полицейским, о чем никогда не мечтал. У меня были другие планы, но с работой в Италии туго, и многие трудятся там, где по факту платят деньги.

— Сколько сегодня получает итальянский полицейский?

— Я работаю в так называемой городской полиции, и моя зарплата всего около 1300 евро. Бывает чуть больше, бывает чуть меньше. Это не очень большие деньги, их достаточно для жизни, но без излишеств. Знаете, у нас 1400 евро получает мелкий чиновник, который сидит в офисе и просто заполняет бумаги. А я рискую здоровьем... Я убежден, что мы должны получать больше. Кроме городской полиции есть еще военная — карабинеры, а также государственная, они занимаются более серьезными преступлениями и получают около 2000 евро. Впрочем, и это очень немного.

— Чем занимается городская полиция?

— Охраной городского порядка. Драками, мелкими кражами. Например, так называемыми воришками-барсеточниками.

— Можете описать свой день?

— Утром берешь машину, отмечаешься карточкой на проходной — у нас почасовая оплата, и с опозданиями очень строго, но зато если вечером задержался, это тоже будет отмечено, в конце месяца оплатят. Затем утренний объезд, потом кофе, это пять-десять минут... Причем нам запрещено садиться за столики. Кофе мы пьем за баром, чтобы посетители не подумали, что мы бездельничаем. И еще важно, чтобы в одном и том же кафе не было одновременно больше двух полицейских. Опять же чтобы не нервировать жителей. Если ты забежал, а уже кто-то из коллег стоит, приходится искать другое кафе...

Потом, если происшествий нет, досмотр документов, патрулирование участка. Время от времени поступают вызовы из операционного центра, тогда нужно срочно бежать на место. Ближе к вечеру, как правило, работа с документами.

— В государственной или военной полиции работать престижнее?

— Тут нет более или менее престижных специализаций, и там, и тут можно сделать карьеру, вырасти от агента до шефа. Но я не стремлюсь к карьере. Зарплата выше ненамного, а ответственности больше.

— Как в целом в Италии относятся к полиции? В России рядовые граждане относятся очень плохо.

— Знаете, сказать, что горожане не любят полицию, будет даже слишком мягко — они ненавидят полицию! Почему? Потому что считают, что мы плохо работаем, что мы ничего не делаем. На самом деле люди просто хотят жить в безопасности, но не желают видеть, как система безопасности работает.

Например, если нарушитель оказывает сопротивление, конечно, мы применяем соответствующие меры при задержании... Люди тут же начинают снимать все это на телефон, выкладывать в интернет, в итоге все попадает в газеты, начинаются разговоры о полицейском насилии.

Причем если кому-то из тех, кто ведет эти разговоры, самому угрожает опасность, он даже не просит нас о защите — он ее требует. Когда ему нужна помощь, то обращается он почему-то к нам. Требует, чтобы мы задержали преступника, наказали, в этот момент его отношение к полицейскому насилию почему-то меняется.

— Обижаетесь на это?

— Это двойные стандарты. Знаете, как наши полицейские называют горожан? Мы называем их лицемерами.

— В России, если молодой человек идет в полицию, «пацаны» могут не понять. Приходилось вам оправдываться перед знакомыми за то, что вы работаете полицейским?

— Я никогда этого не делаю, у нас в Италии вообще не принято оправдываться за выбор профессии. Но, когда я говорю новым знакомым, что я — полицейский, они тут же начинают критиковать полицию, рассказывать, как мы «плохо» работаем, давать указания. Это есть. Причем они разговаривают уже не со мной, а с полицейской системой, моя личность исчезает, они видят за мной только государство. Даже друзья порой, как встретят, вместо того чтобы спросить, как мои дела, сразу начинают жаловаться на полицию… Надоело. Я в таких случаях обычно отвечаю, что я сейчас не в полицейском участке, а с вами! Это работа, просто работа, ребята!

— На что ваши знакомые жалуются чаще всего?

— О, чаще всего звучит это так: «Почему нам, горожанам, с вами, полицейскими, некомфортно?» Ну что им ответишь?

— На стенах и у вас, и у нас пишут «АСАВ». Вы знаете, что это значит?

— Да, я знаю эту аббревиатуру. Это международное оскорбление всех полицейских.

— И это ведь пишут не преступники, а подростки. Как вы думаете, почему?

— Тинейджеры пишут это в порядке молодежного бунта. Поэтому к таким надписям мы относимся с пониманием.

— Все-таки работа полицейского связана с применением насилия… Эксклюзивное право на насилие, кстати, развращает полицейского?

— Если вы про пытки, когда бьют дубинками, чтобы выбить информацию, как это делают в России, то у нас этого нет. Всегда при задержанном есть адвокат, есть свидетели, и... вообще-то это незаконно. А мы тут находимся под очень пристальным присмотром общественности. Да, мы применяем насилие при задержании, когда дело касается опасного преступника, или на футбольном матче, если в нас летят камни… Возможно, среди полицейских есть люди, которые упиваются такой властью, наслаждаются самим процессом, и это их развращает, да. Но среди моих друзей таких нет.

— Что вы чувствуете, когда приходится все-таки применять насилие?

— Если честно, мне было самому поначалу очень тяжело эту грань переступить, «обездвижить человека», как это называется. Но потом я понял, что мой приоритет — не навредить преступнику, а остановить его... И что это опять-таки моя работа.

— Во многих странах правительства разгоняют демонстрации, митинги. У вас не возникает ощущения, что государство использует вас как инструмент защиты собственных интересов, а не общества?

— Мы не разгоняем митинги.

— А если вам прикажут разогнать акцию, например, анархистов...

— Полиция вмешивается только в том случае, если толпа угрожает окружающим: крушит витрины, поджигает машины. У нас власти не могут запретить шествие только потому, что им не нравятся его лозунги.

— Политики часто вмешиваются в работу полиции?

— Бывает, но лично на нас политики не давят. Мы — не их уровень… А так мы наслышаны о таких историях.

— В России большинство полицейских любят президента Путина. В Италии долгое время правительство возглавлял его большой друг Берлускони. А вам он как? Ваши коллеги ему симпатизировали?

— Про себя не скажу. Про коллег — все по-разному. Тут дело обстоит так: мы можем голосовать за кого пожелаем, у нас есть политическая свобода, а вот участвовать в демонстрациях и митингах против правительства мы не можем. Ни в каких. Причем закон этого не запрещает, но есть неписаное правило. Правительство дает тебе работу, платит деньги, и ты не должен кусать руку, которая тебя кормит. Хотя бы публично. В кругу коллег или с друзьями я могу критиковать любую власть.

— У нас принято считать, что есть «закон», а есть «совесть». Полиция находится на стороне закона. Но вам лично как полицейскому приходится часто действовать не по закону, а по совести?

— Это очень странный вопрос… Я даже не знаю, что на него ответить. У нас эти два понятия не разделены. Закон и совесть — это недалеко друг от друга, они едины. Закон — это права граждан, уважая их, ты исполняешь закон. Разве нет?

— Чего больше всего боится итальянский полицейский?

— Быть застреленным на очередном задержании, конечно. И без всякой причины получить судебное разбирательство… Дело в том, что любая видеозапись, если она обернулась скандалом, заканчивается не просто отпиской начальника, а судебным процессом, на время которого сотрудника отстраняют от должности. Так что нам все время приходится быть начеку, отслеживать свои действия. Один полицейский в Генуе был вынужден применить оружие и застрелил одного из напавших на него преступников. Судебный процесс длился очень долго, суд оправдал офицера, но в итоге полицейскому пришлось оставить должность. Ему просто не дали работать.

Как-то раз две преступные группировки схлестнулись в публичном месте, началась драка, вызвали полицию. По негласному правилу, если драка опасная, нужно дать ее участникам время, чтобы они немного «выдохлись», поймать подходящий момент, чтобы вмешаться и произвести задержания. Мы прибыли на место и стали ждать. В этот момент публика, не понимающая ситуации, стала кричать, требовать немедленно разнять дерущихся. Тут же появились телефоны, все начали снимать…

— Раздражают камеры в телефонах?

— Если ты делаешь все по правилам, а нарушитель достает камеру… Это способ давления на полицейского, и это, конечно, раздражает.

— Спрошу прямо: взятки в итальянской полиции берут?

— И у нас это бывает, но не так часто, как в России. Если факт коррупции вскроется, очень легко потерять работу. Не так давно начальник полиции (не наш, в соседнем городке) попросил по телефону своего заместителя удалить из системы запись о нарушении, которое совершил его друг. Друга оштрафовали на не самую большую сумму: около 90 евро. Когда история вскрылась, шеф потерял работу.

— А вам когда-нибудь предлагали взятку?

— Не так давно я остановил одного водителя (он был не пристегнут), и тот предложил мне 50 евро. Я отказался, потому что себе дороже. Если меня поймают и выгонят, кто будет кормить семью?

— То есть подставляться ради пятидесяти евро нет смысла?

— Знаете, в Италии говорят: «Если уж ты собрался украсть, укради много!»

— А если не пятьдесят…

— Я шучу, конечно, но... Ну зачем тебе работать в полиции, если ты сам собрался нарушать закон? Ты же его должен вообще-то защищать!

— У вас есть личный рецепт борьбы с коррупцией?

— Законодательство должно быть устроено так, чтобы не брать взятку было проще, чем брать. Тут нужно синхронизировать три системы: закон, его строгость и зарплату. Зарплату, на которую можно было бы прожить. И, знаете, у нас есть специальный сайт для полицейских, где по личному номеру, логину, ты можешь оставить анонимное наблюдение, сигнал о том, что коллега берет взятки, приложить фото или видео, и государство по этому сигналу начинает тут же расследование. Без лишних проволочек.

— Работа полицейского накладывает отпечаток на ваш характер?

— Я стараюсь сохранить свою личность, переключаться, когда прихожу на работу. Знаете, как актер... На работе ты должен следовать определенным правилам, и некоторые из них могут быть тебе не очень близки. Так что приходится «играть». Впрочем, через себя переступать мне приходится не так часто. Когда я выхожу за порог участка, я опять переключаюсь на личную жизнь. Посвящаю себя тому, что я на самом деле люблю: читаю книги, рисую акварелью, занимаюсь спортом, скалолазанием, провожу время с семьей.

— Вы никогда не жалели о выборе профессии?

— Если смотреть на нее с точки зрения мечты... Да, жалею, но, знаете, очень тяжело следовать за мечтой, нужно зарабатывать. С точки зрения выбора работы... нет. Не жалею. Это хорошая работа.

— А если бы ваш сын захотел стать полицейским — вы бы одобрили?

— Я бы сказал ему: да. Если хочешь — будь.

— И что бы вы ему посоветовали?

— Я бы посоветовал ему не стараться быть героем. Сказал бы: ты всегда должен возвращаться к семье, домой. Каждый день.

Понравился материал? Помоги сайту!