Роман Суслов: «Я теперь живу в пустой деревне»

20 марта в клубе Yotaspace московская авант-роковая группа «Вежливый отказ» отпразднует 30-летие большим специальным концертом, на котором будут исполнены их классические песни. К этой же дате лейбл «Геометрия» готовит торжественное переиздание ретроспективного сборника «Вежливый отказ 1985—1995», где отражен самый бурный период группы. Перед юбилейными мероприятиями фронтмен «Вежливого отказа» Роман Суслов рассказал COLTA.RU о своем экологическом подходе к жизни и творчеству, а также предоставил видеозапись новой версии одной из тех самых классических песен:

«Вежливый отказ» — «Эй!»

— «Вежливый отказ» этим концертом отмечает 30-летие. С какого момента для вас начинается история группы?

— Я лично этим мало интересовался. Вроде бы считается, что первым было выступление «Отказа» на рок-фестивале в ДК института Курчатова. Там было много участников — и «Звуки Му», и «Центр», и «Николай Коперник», весь костяк тогда формировавшейся рок-лаборатории. Это было яркое событие в московской музыкальной жизни.

— Это было в 1985-м — ровно 30 лет назад?

— По-моему, да. Но я могу ошибаться. Другая дата — когда мы выступали на Новый год в кафе «Метелица». В несколько ином составе — без нашего первоначального клавишника. Я точно не знаю.

— «Вежливый отказ» участвовал в нелегальных рок-концертах середины 1980-х?

— Я в них участвовал со своими предыдущими составами. А с «Вежливым отказом» мы играли на полулегальных танцах в кофейне Физтеха. Репертуар был маленький — минут на 35, а играть надо было значительно дольше. Наша задача была как можно дольше продержаться (смеется).

— В грядущем концерте обещаны песни, которые вы давно не играли, — что это за песни и почему вы их решили сейчас сыграть?

— Мы решили вспомнить некоторые вещи, которые нас часто просят сыграть из зала, а мы не можем. Просто — физически (смеется). В том числе с «Косы на камень» и из «И-и раз!». А потом, меня часто просят и мне очень приятно приглашать на выступления нашего бывшего пианиста Максима Трефана. Его участие подразумевает исполнение вещей, которых мы с нынешним составом не играем. А с ним кое-что попоем.

Наша задача была как можно дольше продержаться.

— Почему вы их не играете без Трефана?

— Во-первых, некоторые вещи забываются — они просто уходят из репертуара, и ты их не реанимируешь. Во-вторых, многие из партий клавиш, которые играл Максим и которые нам потом приходилось восстанавливать, непросты. Хотя Павел Карманов, как и Максим, — абсолютный слухач и может повторить что угодно. Когда «Отказ» уезжал в Штаты на гастроли, Павел совершил титаническое усилие — на слух снял партии Максима из старых песен и переделал. Ведь Макс если и писал ноты, то делал это так, что никому прочесть их было невозможно — на одной строчке умещалось по 25 тактов.

— Основную часть программы юбилейного концерта будут составлять «Военные песни»?

— Как раз меньшую. Я решил не грузить опостылевшей темой.

— Насколько я знаю, вы собирались программу «Военных песен» записывать в студии — для последующего издания?

— Нет. Мы сделали пробную запись для лучшего акустического ощущения того, что мы делаем. Это такая проработка. Мы писали подготовительные ролики для концерта и сделали несколько фонограмм для нового репертуара — исключительно в рабочем порядке. Для себя. Издавать мы их не будем.

— Издание альбомов вам сейчас совсем неинтересно?

— Я сторонник того, что вещи должны устояться — стать самостоятельными объектами, совершенно независимыми от формы исполнения и качества. Они должны перейти в самостоятельный жизненный этап. Сейчас пока это не так. Пока «Военные песни» — это все же наброски, за исключением некоторых — например, пресловутой «Мы победим». Материал исполняется, улучшается — ищутся дополнительные ходы. Когда песни играются легче и полностью сформирована их концепция — их можно записывать.

— «Вежливый отказ» сейчас существует в режиме группы для удовольствия.

— Явно не для противоположного чувства.

— Вы репетируете, только когда хочется?

— В рамках подготовки к мероприятиям репетиции носят обязательный характер — надо явиться, отыграть что-то. Правда, к таким репетициям мы относимся более щадяще — они меньшей протяженности. Мы себя не задалбливаем технической подготовкой, чтобы к концерту осталось живое чувство, а не рутинная усталость. Ну и плюс — разыгранные пальцы и распетый голос.

— Если анализировать 30-летний путь «Вежливого отказа», как вам кажется, какие периоды были наиболее удачными для группы?

— По задору и по оптимистичному настроению, которые были в группе, — это конец 1980-х и самое начало 1990-х, когда было много гастролей и выступлений. Альбомы выходили один за одним. Все было бурно. Потом я очень неумело сидел на двух стульях — занимался большим и расхлябанным хозяйством, и группа была практически брошена. Это привело к тому, что мы совсем замолчали. После 2006 года пошла новая волна, и появился альбом «Гуси-лебеди» — на мой взгляд, самый удачный из всего того, что было. Несмотря на бурность 1990-х. Сейчас — затишье. Я пишу мало, а думаю много, и, видимо, это мешает. Раньше казалось, что все, что я ни делаю, — все замечательно. Сейчас мои критерии стали выше. Не хочется загрязнять воздух и делать что-то, что, в моем понимании, недостойно произнесения.

Альбом «Гуси-лебеди» — на мой взгляд, самый удачный из всего того, что было.

— У вас экологический подход к жизни и творчеству.

— Да, просто столько дряни вокруг.

— Несколько лет назад, отвечая на вопрос, не думали ли вы уехать из России, вы ответили, что в России вас все устраивает, покуда у вас есть возможность не вступать в отношения с государством. Для вас ничего не изменилось?

— Ничего. Так и живу в деревне. По-прежнему стараюсь максимально не вступать. Только решаю какие-то бытовые вещи по приезде в Москву.

— Как изменение экономической ситуации в России повлияло на жизнь в деревне?

— Я теперь живу в пустой деревне. Там нет никого, кроме меня. Экономическая ситуация сложилась так, что невозможно стало ни жить, ни работать. Те, у кого получилось обзавестись большим хозяйством, продолжают там находиться и живут фермерством. Но таких единицы. Некоторые живут малым фермерством: это крепкий крестьянский двор плюс какая-то побочная работа — например, егерем. Много частных охотохозяйств — они и платят. Те, кто вышел из ежедневных запоев, зашились и поехали работать в Москву. Но людей мало: на большое село в 70—80 дворов — человек 10, то есть 6—7% населения. Маленькие села, где исчезли скотоводческие фермы и полеводческие бригады, превратились в пустыни. Возрожденных дачниками мест практически нет. Я знаю одну деревню, которая погибла полностью — там живет один человек из Москвы, наездами. У него даже электричества нет — он полностью отделен от государства.

Иногда подсматриваю новости, чтобы не было совсем уж неожиданностей.

— А вы живете наездами?

— Постоянно. С семьей и детьми. У меня небольшое хозяйство — немного лошадей. Сезонный туристический бизнес — приглашаем людей ездить верхом. Электричество, вода. Я сам много чего построил. У меня вполне цивилизованное место, хоть и вдалеке от трассы и от других населенных пунктов: ближайшая деревня — в трех-четырех километрах, а районный центр — в двадцати.

— Вас то, что людей вокруг стало меньше, только радует?

— Да. Земля не загаживается. Происходит естественное заполнение полей лесом. Если раньше был обратный процесс — совершенно бездарно и непонятно зачем выкорчевывались леса, то сейчас поля зарастают. Природа берет свое.

— А вы философски за этим наблюдаете?

— Я поддерживаю отсутствие сорняков в своем районе. Гоняю охотников подальше от себя и тем самым поддерживаю поголовье диких зверей. Вроде бы их стало больше — не знаю уж, моими ли усилиями. Птиц стало значительно больше. И зайцев.

— А интернет у вас есть?

— Да — я там иногда подсматриваю новости, чтобы не было совсем уж неожиданностей. Погоду смотрю — мне это важно. Когда сено убирать.

Понравился материал? Помоги сайту!