9 августа 2021Современная музыка
411

Жареный фламинго

Иван Белецкий о том, что новая версия «Розового фламинго», сделанная группой Cream Soda, — образцовый реакционный гимн путинской эпохи

текст: Иван Белецкий
Detailed_pictureКадр из клипа «Розовый фламинго»© «Чикен Карри» / YouTube

«Розовый фламинго» Алены Свиридовой — знаковая песня для отечественной поп-музыки девяностых. Ну как знаковая — тогда она была реальным хитом, который крутили в телевизионный прайм-тайм, а сейчас наверняка она войдет в условную двадцатку или даже десятку главных клипов 1990-х. Если интересна статистика — сейчас у оригинала чуть больше 2 млн просмотров на YouTube: далеко не лучший, но и не худший результат, сравнимый, допустим, с клипами Натальи Ветлицкой. «Розовый фламинго» — одна из эксплицитно утопических песен того времени: «В час туманный предрассветный спящий город мы покинем / И уйдем тропой заветной к тем озерам по равнине, / Где закаты цвета вишни одуряюще прекрасны, / Здесь никто не станет лишним <…> думай о хорошем, я могу исполнить».

Алена Свиридова — «Розовый фламинго»

Речь, конечно, о формальной стороне вопроса, об использовании тропа «утопии бегства», а не о каком-то эмансипирующем утопическом потенциале: его в 1994 году в поп-музыке постсоветского пространства за пределами рейвов и новых песен «Гражданской обороны» (которые потом станут «Солнцеворотом») было немного. Как пишет в своем тексте «Преданная революция, или Девяностых не было» Андрей Шенталь, «Розовый фламинго» тогда создавал «геотемпоральную фикцию, которая определялась через <…> недосягаемое прекрасное далеко». Понятно, что этот утопизм — примерно на уровне «Маленькой страны» Наташи Королевой (у этого клипа, кстати, на сегодня 5 млн просмотров). Также понятно, что именно тогда, в девяностые, всем этим утопическим тропам мейнстримной поп-музыки можно было вменить некоторый социокультурный подтекст — начиная от психоделического и заканчивая общеэскапистским, характерным для той поп-культуры, разворачивающейся на мы-знаем-каком-фоне.

Если клип 1994 года обращался к подводным образам, то видео на новую версию песни, сделанную группой Cream Soda, визуально решено как совокупность многочисленных отсылок к мифам дворянской усадьбы (дело происходит как бы в лесу, но на самом деле концептуально это, конечно, именно заброшенный усадебный парк) и барской охоты (выстроенной более или менее по канонам: утренняя подготовка — собственно охота — финальный пир).

Cream Soda & Алена Свиридова — «Розовый фламинго»

Дореволюционная усадебная Россия, показанная на экране, уже не может восприниматься без учета реконструкций и деконструкций позднесоветскими режиссерами, в диапазоне от михалковски-чеховских экзерсисов и до какой-нибудь «Формулы любви». И — самое важное — без учета огромного визуального массива ностальгического и иронического отображения дореволюционной дворянской культуры в девяностые. Авторы клипа учитывают все эти пласты, более того, они снимают видео на песню из 90-х именно так потому, что это и есть один из сквозных сюжетов того десятилетия, одновременно приторно-романтичный, бесплодно пытающийся возродить ту самую ретроутопию усадьбы, охоты и проч., и иронический (сравните «Как упоительны в России вечера» и саркастические дореволюционные сцены в «Особенностях национальной охоты»). Да и снят «Розовый фламинго» в утрированно-комедийной манере, имитирующей юмористические передачи девяностых, в духе скетчей из «Масок-шоу» или «Городка».

Музыкально атмосфера оригинала воспроизведена бережно: о современности куда больше, чем новая аранжировка, говорит качество мастеринга да, может быть, RnB'шная вокальная партия ближе к концу. Голос самой Свиридовой, кажется, совсем не поменялся и звучит как семпл из тех старых времен. В смысле работы с ностальгическим звуковым материалом новый «Розовый фламинго» сделан максимально аккуратно: без экстремальных решений и серьезного переосмысления.

Кадр из клипа «Розовый фламинго»Кадр из клипа «Розовый фламинго»© «Чикен Карри» / YouTube

Казалось бы, такой кавер, плюс еще и усиленный визуалом, с утопической проблематикой и стилистикой девяностых и работать будет плюс-минус так же, как оригинал. Актер Никита Кукушкин, сыгравший в клипе нарочито кринжеватую роль барина-фламинго, и предложил снять видео на эту песню как раз как оммаж девяностым, потому что «люди того времени лучше понимали эту жизнь». Но нет, разумеется, в итоге все функционирует совершенно по-другому. Реконструкцию нового «Розового фламинго» можно сравнить с последними двумя частями «Старых песен о главном», развернувшимися от наивной ностальгии по советской ретроутопии к довольно жестоким для зрителя и даже несколько издевательским иронии и пастишу ради иронии и пастиша. «От былой умилительной ностальгии не осталось и следа. Место тоски по былому “прекрасному веку”, отчетливо считываемой в первом выпуске, заняла тотальная ирония. Лекала, казалось бы, оставались по-прежнему хорошо узнаваемыми, но вот готовый продукт уводил прочь от формата идиллической ретроспективы», — пишет в своем исследовании «Старых песен о главном» культуролог Дарья Журкова, называя третий выпуск «СПГ» «поминками по советской культуре».

Можем ли мы сформулировать отношение авторов клипа к показываемому на экране? Что значат все эти охоты, костюмы, рожки, ружья, борзые, лошади? Авторы выстраивают связи сразу с несколькими пластами культуры прошлого, но каждая из этих связей имеет некий изъян. Мы видим лоу-файную, мутноватую, чуть размытую картинку, по колористике похожую на позднесоветское кино или кино ранних девяностых, но, приглядевшись, обнаруживаем, что шум тут — цифровой, непредставимый в то время. Как уже сказано, изначально песня «Розовый фламинго» — это фикция, но фикция, которая МОЖЕТ рассматриваться как наивно-утопическая: по крайней мере, в ней, как и в относящихся к тому времени ужасающих рекламных роликах банка «Империал» или в «Маленькой стране», был терапевтический смысл. Стоит ли говорить это о кавере — тем более что он апеллирует именно сразу к двум версиям утопии? Вероятно, нет — в нем нет ни ностальгии, ни утопизма: он не переживает ни по девяностым, ни по XIX веку, ни по XIX веку, преломленному девяностыми. Утопические образы берутся в работу вроде бы и уместно, но так, чтобы утопическое и историческое содержание из них было исключено.

Все иронично идет в ход и превращается во всеобщий КВН.

Появление в клипе Евгения Понасенкова особенно характерно. Понасенков — публицист, занимающийся историческим ревизионизмом, в основном его интересует дореволюционный период. В частности, он написал крайне спорную книгу с нескромным названием «Первая научная история войны 1812 года». Параллельно Понасенков — медийная фигура, меметичный видеоблогер, которого называют ироничным прозвищем Маэстро и смотрят, скорее, не из уважения к автору как к специалисту, а опять же из-за порождаемых им мемов. Прямо сейчас завершается превращение Понасенкова из «интернет-фрика» во вполне конвенционального медиагероя: еще пару лет назад к нему проявляли интерес только форумные интернет-бойцы и борцы с лженаукой, а теперь он — желанный гость на шоу Ивана Урганта. Медиа наконец-то распробовали нарочитые, мегаломанские самовосхваления («интеллектуальный гуру нового поколения»), хлесткие фразочки и претензии на сенсационность, и Маэстро становится нарасхват. Этому не мешает даже, казалось бы, «русофобский» характер штудий Понасенкова: все же понимают, что это форма игры, часть образа.

Cream Soda и их партнеры по созданию видео вообще оперативнее многих реагируют на появление в медиапространстве очередного «персонажа». Похожий эффект был и в их кавере на «Плачу на техно» группы «Хлеб».

Cream Soda & «Хлеб» — «Плачу на техно»

Главной звездой клипа стал меметичный Дмитрий «Пухляш» Красилов, бодипозитивный танцор. Однако в видео он не репрезентировал ничего социального, исторического или «актуального» (группы «бодипозитивные люди» или их эмансипационных практик, например, — то есть того, чего хочется вменить клипу при просмотре с «исторической» точки зрения), он был просто мимолетно выхвачен и встроен в свою орбиту режиссерами/музыкантами как некий узнаваемый персонаж. С Понасенковым ситуация чуть более изящная и сложная: он уместен в обновленном «Розовом фламинго» именно настолько, насколько сам как одиозный квазиисторик имеет «испорченную», «поломанную» связь с прошлым. Но мы не можем даже сказать, что здесь смеются над культурой «хруста французской булки» или, напротив, над левацкой культурой издевки над ретроутопией, над девяностыми или над самим Понасенковым: нет, просто все иронично идет в ход и превращается во всеобщий КВН, это юмор без объекта. Комплекс из видео и песни становится пусть и пропитанной визуальными и звуковыми отсылками, но герметичной структурой: примерно как если бы сейчас кто-то решил снять клип по анекдотам про Чапаева, но забыл, кто это такой. Образ жареного фламинго оказывается оправданным, ха-ха: это именно что препарирование тушки девяностых.

Кадр из клипа «Плачу на техно»Кадр из клипа «Плачу на техно»© «Чикен Карри» / YouTube

Выводы, которые из этого можно сделать, будут касаться в основном не музыки и визуального ряда, а, конечно, политического аспекта. Господствующий дискурс консервативного цинизма (в терминологии левого философа Ильи Будрайтскиса) использует те же самые методы разрыва означаемого и означающего, разрушения связей — несмотря на постоянно декларируемую серьезность отношения к прошлому, вся идеологическая база российской власти лежит в области игры с этим прошлым и определения правил этой игры. Если где-то постоянно хоронимый постмодернизм и жив, так это на госканалах. Причем постмодернизм олдскульный, как из книжек Фредрика Джеймисона, характеризующийся именно разрывом исторических связей, тем, что Джеймисон называет «шизофреничностью». Последние «Старые песни о главном» выходили во времена становления текущего политического режима, этот клип выходит в эпоху его развитого застоя. И оба они (как и режим) нарочито порывают с утопическим — пусть даже и с фиктивным утопическим.

«Слово “утопия” <…> остается символическим маркером, сущностная политическая борьба вокруг которого все еще помогает нам проводить границу между левым и правым», — пишет Джеймисон в своей работе «Политика утопии». Новый «Розовый фламинго» — настоящее реакционное, «правое» искусство: не в смысле «репрессивное», а в смысле «конгениальное реакционному политическому порядку»; искусство, адекватно и не без выдумки обслуживающее нашу печальную современность. В первую очередь — именно за счет этого сдвига: в настоящее мы берем усадьбу, лихую тройку и бит из девяностых, а вот утопизм (каким бы безобидным он ни был), пожалуйста, оставьте там, где взяли.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России» Журналистика: ревизия
Евгения Волункова: «Привилегии у тех, кто остался в России»  

Главный редактор «Таких дел» о том, как взбивать сметану в масло, писать о людях вне зависимости от их ошибок, бороться за «глубинного» читателя и работать там, где очень трудно, но необходимо

12 июля 202367890
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал»Журналистика: ревизия
Тихон Дзядко: «Где бы мы ни находились, мы воспринимаем “Дождь” как российский телеканал» 

Главный редактор телеканала «Дождь» о том, как делать репортажи из России, не находясь в России, о редакции как общине и о неподчинении императивам

7 июня 202340090