Подводная мелодия

В мае издательство «Индивидуум» выпускает книгу Максима Семеляка «Значит, ураган. Егор Летов: опыт лирического исследования». Александр Чанцев ее уже успел прочитать.

Книга Максима Семеляка, музыкального критика, журналиста и знакомца Летова, нашла себя между жанров. Оно и хорошо. Не только потому, что там же обитала и музыка «Гражданской обороны», сочетавшая в себе, например, искушенный американский гаражный рок для меломанов и самые обиходные советские песни, а уж про взгляды Летова, то панка, то имперца, и говорить не стоит. Необязательная жанровая привязка «Значит, ураган» («опыт лирического исследования») хороша тем, что не закатывает Летова и разговор о нем, как соленья в банки осенью, в определенную канву-колею: шаг влево, шаг вправо — расстрел. На что намекает даже аннотация: «За прошедшие 13 лет Летов стал, как и хотел, фольклорным персонажем, разойдясь на цитаты, лозунги и мемы». Хотел ли? Не оставляют сомнения, так ли уж хотел он стать героем спецпроекта «Медузы», и уж тем более нельзя быть уверенным, что так же плакал бы от счастья, как Дима Билан, когда Летов виртуально «пришел» на шоу «Голос». Удел мертвого классика — что делают классиком и тащат из могилы свадебным генералом на советы в том числе и нечестивых.

Между тем процессы идут, Летов действительно везде — в очередном трибьюте, в недавно вышедшем сборнике научных статей или даже в монографии, в книге своих ответов на форуме сайта группы, в японских клипах и мемах с котиками. Не хватает анекдотов, но за них пока ВК-сообщество «Так говорил Летов» — почти цитатник Мао на все случаи жизни.

Дискретным по дискретному — так строится книга Семеляка. Хотя, чувствуется, мотив был еще благороднее. Писать то и так, что и как хочется и кажется нужным. Как, собственно, пел — или не пел, распуская группу и отказываясь от концертов, — сам Летов. Поэтому книга открывается действительно уместным эпиграфом из Платонова — «однако эта музыка, теряя всякую мелодию и переходя в скрежещущий вопль наступления, все же имела ритм обыкновенного человеческого сердца и была проста и понятна тем, кто ее слушал». Автор объясняет, что хотел написать ее раньше, хотел записать серию бесед с Летовым у того дома, да помешало сначала что-то, а потом его смерть. А потом — звучит почти как стихотворное интро к песне — повествует о реке, которая, как у Саши Соколова, «называлась», о подмосковных дачах, детстве.

Как покупали диски в тех же Штатах или, пьяные, на балконе с видом на небоскребы долго болтали — наутро не вспомнить, о чем, только что Летов, в его манере, хлопал себя по коленям, когда что-то особенно нравилось.

Уже понятно, что не будет ни стандартной, второпях состряпанной биографии, где большинство сведений чужие, разной степени закавыченности, ни мемуара, якобы стыдливо приоткрывающего полную близость знакомца с классиком. Будет (чуть дальше) — о первой кассете «ГО» и цитата из Хайдеггера. Действительно «лирическое исследование», лучше и не определить. Почему Летов ностальгировал (ли) по Союзу и сблизился с партией, название которой Нельзя Больше Произносить. Отчего казался асексуальным персонажем. Как работал с темой детства и смерти. Что искал в музыке и в том, что сейчас принято называть веществами. Как воспринималась и почему потерялась в 1990-е и 2000-е его «подводная мелодия» (О. Коврига). И как почти актуализировал в последние годы экологическую тематику.

Нет, будут, конечно, и биографическое, и байки, и мемуары. Что любил, скажем, песню «Виагры» и книгу Акунина, что тур по Америке хотел провести под эгидой ее критики за тогдашние бомбардировки Югославии, что не шибко возлюбила Летова Н. Медведева… Или совсем личное и с авторским копирайтом — как покупали диски в тех же Штатах или, пьяные, на балконе с видом на небоскребы долго болтали — наутро не вспомнить, о чем, только что Летов, в его манере, хлопал себя по коленям, когда что-то особенно нравилось.

Такое, конечно, тоже будет. Или более серьезное — как Летов с Лимоновым буквально одними из первых стали жертвами cancel culture еще до ее изобретения: Лимонова сам автор, подрабатывающий на каком-то корпоративе охраной, не должен был пропускать, диск же Летова серьезно хотели пустить под нож. Дело, конечно, было в политике — расфренды-расстрелы из-за феминитивов тогда еще никому и не снились.

А вот что в томящем сне увидеть можно, так это байки, то есть свидетельства простые о том времени. Которое так и хочется описать как «90-е, которые мы потеряли». В центральных и напрочь сейчас забытых СМИ, по ТВ и радио — «Гражданская оборона»: трудно себе сейчас представить. Или концерт, где Лимонов с партийцами — охранниками сцены, а на ней — Летов в подаренной ЭВЛом майке с Че Геварой: за билет на такое душу продать можно. Впрочем, панки, любера и богема тогда прорывались на концерты без билетов, штурмуя вход, а выбирались — с помощью ОМОНа и конной милиции; на каких, простите за брюзжание, выступлениях сейчас чисто теоретически кому-то, молодому или олдовому, вообще придет в голову бузить? Или такой постмодернизм до того, как оный еще не утратил человеческое лицо: «Опять вызывали ОМОН, а пока он добирался до места назначения, вместо фантомных Летова и Мамонова звездами вечеринки стали Александр Дугин в наряде красноармейца, читавший стихи Головина, и Андрей Карагодин, продекламировавший Северянина в одолженной на “Мосфильме” отутюженной нацистской форме». Лепота и грусть-то какая!

Кстати, с той утраченной свободой отчасти коррелирует, привет ей передает стиль книги. Где мат без новомодных отточий. Прикол о пьянке «Гражданской обороны» с бригадой американских сварщиков зарифмован, скажем, с хонтологией Деррида, любимые Летовым прогулки по лесам и спанье на снегу у костра — с пророческим, особенно сейчас, эссе Юнгера «Уход в Лес». А пассаж из Кьеркегора — с КьеркЕГОРом. Свободно, изящно и при этом глубоко!

Но «лирическое исследование» — действительно исследование. Оно прямо фундировано, расследование это, — Максим Семеляк крутит-вертит всегда по нескольку версий. Например, про ту же асексуальность Летова — имеются в виду и отсутствие повестки в песнях, и имидж неотмирно-хлипкого очкарика. Автор предлагает объяснить ее: 1) неактуальностью сексуальной тематики для той американской панк-музыки, к которой Летов апеллировал; 2) некоторыми «хвостами», как говорят про утилизированные ядерные отходы, тем хлыстовства и прочего принципиально целомудренно-целибатного в его творчестве и образе; 3) протестом против перестроечного пафоса, инкорпорировавшего тему сексуального освобождения до полного к нему отвращения. Когда же лирический исследователь берет в руки партийный билет Лимонова, описывает, как Анпилов, стоя на коленях, держал микрофон перед летовской гитарой, или приводит факсимиле лимоновского письма — о, тут версий летовского «патриотического поворота» будет с десяток. От той (с подачи вдовы Натальи Чумаковой), что так Летов «работал с травмой» после самоубийства Янки, через разбор еще вороха до, кажется, очевиднейшей. Что «я всегда буду против» наложилось на то, что протест против советской системы постепенно и довольно уродливым образом сам становился системой. Плюсом (бонусом, точнее) — что тогда еще ностальгия по советскому отнюдь не была трендом, еще могла шокировать, что и требовалось. Как, да, смена названия своей группы на матерное, чтобы те, кто «хочет сделать частью попса», обломились на корню и в корне.

Автор, кажется, не смертельно уперто настаивает именно на своих версиях, тактично не доминирует (хотя, скажем, мог бы козырять своим давним знакомством с Летовым). И реакция на них у читателя будет, мне кажется, не спорящей, а — «а ведь может быть!» Что Летова рано достал русский рок от музыкальных прорабов перестройки, что самому ему была свойственна катакомбная строгость в работе, что он не хотел быть частью массовой культуры, но чаял быть растасканным на цитаты в культуре народной, что в тех же песнях его не только секса, но и быта нет, одно сплошное бытие. Что ж, хлопнем себя по коленям: вполне может быть!

Понравился материал? Помоги сайту!