«Причем объявил нас сам Эдуард Артемьев!»

Этой зимой самая интересная психоделическая группа России «Инна Пиварс и Гистрионы», основанная в 2011 году гитаристом Кириллом Безродных (экс-E.S.T.) и поющей актрисой «Ленкома» Инной Пиварс, выпустила альбом «Певчие птицы в лесу берендеев», в котором причудливым образом смешались психоделика 60-х, барокко-поп и советская киномузыка начала 70-х. Вышли «Птицы» на лейбле Shining Sioux Record, как раз специализирующемся на переизданиях наследия великих советских композиторов, таких, как Геннадий Гладков и Александр Зацепин. И надо признать, что московская рок-группа в этом ряду не выглядит лишним элементом. Их альбом звучит как случайно найденная в подвалах фирмы «Мелодия», никем и никогда не слышанная фонограмма начала 70-х, которую записал советский ВИА, слишком увлекшийся Сидом Барреттом, The Seeds и The United States of America. «Певчие птицы в лесу берендеев» — запись яркая, изобретательная, многослойная и ни на кого не похожая, так что Александр Нурабаев поговорил с основателями группы Кириллом Безродных и Инной Пиварс об альбоме, истории группы, советской и восточноевропейской психоделике и ренессансе русской музыки.

— Помимо выхода нового альбома с «Инной Пиварс и Гистрионами» совсем недавно произошло другое знаменательное событие — группе исполнилось 10 лет. С какого момента отсчитывается история группы и что этому сопутствовало?

Кирилл Безродных: 10 лет назад проект появился в том виде, в котором он есть. До этого ему предшествовали еще два коллектива. Почему ведется отсчет с конца января 2011 года — просто 27 января мы выложили в сеть нашу первую запись. Саша Ионов в тот же день у себя запостил. У Ионова тогда еще не было «Ионотеки», и он не был крутым продюсером, а был просто странным парнем, который нам очень был интересен и который любил фотографироваться в экстравагантных образах, а мне нравилось смотреть видео и аудио у него на стене. Кстати, первые гастроли в Петербург именно он нам и сделал — не один, правда, а вместе с Анатолием Никулиным, и вообще чаще всего гастроли в Питер делал нам именно Саша Ионов, хотя он вроде бы занимается другой музыкой. Кстати, мы у него и на фестивалях играли. Оба раза это было, когда «Ионосфера» приезжала сюда, в Москву.

— Наверняка вы были самыми взрослыми из участников «Ионосферы». Каково вам было выступать в соседстве с молодыми ребятами?

Кирилл: Более взрослым тогда был «Оберманекен» все-таки. Мы, кстати, выступали сразу после Shortparis. Их слава только начиналась, и в зале было много народу — полный биток. Это была первая московская «Ионосфера», и было перекрыто движение в городе. В тот день в Москве были какие-то гуляния, и толпа заполонила все. Они заходили по очереди, потому что все не помещались. Это было и в «Китайском летчике», и в «Чайна-тауне», и все три сцены были заняты под этот фестиваль. Мы выступали на сцене «Чайна-тауна». Народу, как я сказал, было очень много, но после выступления Shortparis публика очень устала, и, когда мы вышли, все ушли отмокать на улицу. На нас остались пять человек, и они перед выступлением сказали: «Мы приехали из Донецка (или Луганска — точно не помню), у нас идет война, а тут какая-то странная музыка, но нам интересно». Еще один из них сказал, что убили его сестру на прошлой неделе во время обстрела города. Эти парни здорово отрывались во время нашего выступления. Но к середине выступления часть публики вернулась обратно, хоть это была и не совсем наша тусовка. Мы, кстати, выступали дважды на «Ионосфере», и во второй раз нас принимали гораздо лучше, но потом мы перестали там выступать, да и Ионов решил, что «Ионосфера» — дело сугубо питерское, и делать [фестиваль] в Москве перестал.

— Давайте вернемся в январь 2011 года.

Кирилл: Да, чуть раньше этому предшествовал проект «ВИА “Дикие гитары”», в котором мы исполняли музыку Гладкова, Артемьева и Зацепина — как сейчас ВИА «Темп-77», существующий параллельно, но уже не так активно. Это был тот же самый состав, у которого начался простой, чем я и воспользовался и начал делать более психоделичные вещи. Но началось все еще раньше с проектом «Летучие рыбы» с Сашей Андрюшкиным и Джеффом — оба из «Гражданской обороны». Там был тот же самый продюсер Малик Аминов, и там мы исполняли песни Алексея Рыбникова. Одна из ветвей нашего состава сформировалась как раз там, и она предшествовала «Диким гитарам». Я помню гастроли в Тольятти со стрельбой в фойе, выступления в Москве. Потом все закончилось, но в сети можно найти песни Алексея Рыбникова в исполнении Саши Андрюшкина.

— То есть ваша любовь к советской эстраде имеет давние корни?

Кирилл: Тут стоит сказать, что, наверное, все-таки это любовь не совсем к советской эстраде как таковой, а, скорее, к советской киномузыке и советской ранней психоделии, причем далеко не ко всей. И далеко не всегда мы тут отдаем приоритет подпольному и запрещенному, часто даже наоборот — Юрия Морозова, например, я слушать не могу, за исключением некоторых отдельных песен, но при этом мне очень нравятся первые две весьма психоделичные и, несмотря на это, официально разрешенные пластинки ВИА «Ариэль» или миньоны «Трио Линник». В общем в советской музыке полно мельчайших полутонов и нюансов, с ней все непросто, как, впрочем, и с любой другой настоящей музыкой. И — да, мы все и познакомились благодаря этому — и с Маликом Аминовым, руководителем изначального ансамбля, и со всеми остальными участниками.

— А с Инной вы сошлись на этой же почве?

Кирилл: Ее привел как раз Малик Аминов, для нас это было особенно важно: ведь Инна пела в рок-опере Алексея Рыбникова «“Юнона” и “Авось”», причем главную женскую роль — роль Кончиты, и не где-нибудь, а в «Ленкоме». Ее приходу предшествовали следующие события: так вышло, что Алексею Рыбникову чем-то не понравилось несколько вещей из программы «Летучих рыб» — он композитор великолепный, потрясающий мелодист, но ему угодить не так-то легко. Он не хотел выпуска пластинки «Летучих рыб» в таком виде. Ну и после этого «Летучие рыбы» в московском варианте распались — Андрюшкин с Джеффом уехали обратно в Сибирь, а часть состава осталась в Москве, но называться «Летучие рыбы» мы уже не могли без Андрюшкина. Мы взяли название «Дикие гитары», и как раз пришла Инна на освободившееся вокальное место, и мы начали записывать какие-то вещи. Давали концерты — было дело, что даже играли у Михалкова в Доме кино, причем объявил нас сам Эдуард Артемьев! Два года мы проиграли так и сделали что-то свое уже под названием Inna Pivars.

— А сразу ли был задан вектор в сторону психоделического рока 60-х и Сержа Генсбура, влияние которого на группу особенно слышно на первых ваших альбомах?

Кирилл: Сразу, но поначалу было чуть больше влияния Генсбура/Биркин, хотя Генсбур тоже родственник психоделии, особенно [альбом] «Histoire de Melody Nelson». Да и его альбом с Джейн Биркин 1969 года — все это психоделик-поп. В общем, это была смесь французской музыки, советской кинематографической психоделии и западных психоделических групп типа C.A.Quintet или United States of America. Со временем этих психоделических влияний становилось все больше, а французских — все меньше, также начинало все больше сказываться увлечение барочной психоделией Восточной Европы.

— Вы используете винтажные примочки и инструменты. Я полагаю, что во многом благодаря этому у вас получается достичь такого аутентичного и теплого звучания, как на старых пластинках.

Кирилл: Примочки — это важные составляющие, и тут не должно быть мелочей. Когда мы только погружались в эту ретроисторию, саунд был не тот. Он начал складываться в «Диких гитарах», да и то не сразу. Так получилось, что мне случайно попалась советская гитара «Стелла» — ее хотели выбросить или повесить на стену в музыкальном магазине, но я ее забрал себе. Мне просто было интересно, поскольку я любитель эстетики 1960-х, а все советские гитары, начиная с «Урала» и заканчивая «Тониками», сделаны в старой эстетике. Кстати, неплохие гитары для гаражной лоу-файной музыки. Sonic Youth покупали эти гитары. И не только они. Когда я восстановил этот инструмент, я услышал тот самый, ни на что из современного не похожий звук. Потому что от звука «Стратокастера» и «Лес Пола» меня уже тошнит, если честно. Все на них играют, а всякие cуперcтраты типа «Джексона» и «Ибанеза» — это еще хуже. Здесь же было нечто совершенно иное — тонкий, но очень читаемый звук, совершенно лишенный мыла. С этого и начал складываться наш звук. После этого начали покупать другие инструменты соцлагеря — басы, гитары, советские органы «Юность». Многое приходилось восстанавливать. Так постепенно начал находиться тот самый звук. Ну и струны с плоской намоткой, примочки на старой элементной базе. Первый альбом у нас записан на органе «Вермона», а начиная со второго это уже «Юность» — этот трескучий звук в стиле ранних ВИА. У Зацепина была «Юность». Но дело, конечно, не только в этом — мы слушали много музыки, не только советской, но и западной гаражной психоделии. Они по звуку очень похожи — щелкающий бас, который все ассоциируют со «Служебным романом», в мире вообще-то называется французским басом, и наши композиторы копировали звучание французского стиля, возможно, потому, что с Францией у нас не было таких натянутых отношений, как с Англией и Америкой.

— Кто входит в группу помимо вас с Инной?

Кирилл: Из первого состава остались только мы с Инной. У нас были хорошие музыканты — например, ударник Рафкат из групп «Ривущие струны», «Стеклотара» и «Хлам». Но давайте про текущий состав. Итак, новый клавишник — это Алексей Караченцев из группы Mystic Brew: это очень крутая самарская гаражно-психоделическая группа. Молодые ребята, но играли очень прикольную олдскульную западную психоделию. Сейчас они распались и разошлись по разным группам — например, Алексей уехал в Москву играть с нами. Евгений Вахляев — у него тоже был проект Keep Silence Band, они играли бит в стиле The Kinks. Наш новый барабанщик Григорий Иванов выступает в оркестрах — мы с ним познакомились в Театре на Малой Бронной, где играли спектакль «Тиль». Cейчас уже спектакль снят с репертуара, но зато мы благодаря опять-таки Малику Аминову записали музыку из этого спектакля и издали на виниле под именем «ВИА “Темп-77”».

— Ядро группы — это вы и Инна. Все основные идеи исходят от вас?

Кирилл: Да, в основном от нас Инной. И мелодии, и тексты. Инна и концепцию прорабатывает. Концепция русского альбома — больше ее идея: сделать альбом ближе к «Русским картинкам» (альбом группы «Ариэль. — Ред.).

— На песни Inna Pivars & The Histriones совсем немного клипов, и среди них особенно выделяется видео на песню «Letting You Go», вышедшее, еще когда вы назывались Inna Pivars & The Tsoys. Это красивый, профессионально сделанный ролик c иcторией, идеально подходящей под песню. И, судя по титрам к нему, сделан он был не в России. Расскажите об этом.

Кирилл: Однажды мне в соцсетях написал один молодой англичанин по имени Бен Уитт и сказал, что он начинающий режиссер, что будет конкурс и он бы хотел сделать короткометражку, она же может расцениваться как клип с нашей песней; в общем, ему нужна была наша песня. Я сказал: «Отлично. Давай». И забыл об этом, а через три месяца он написал мне и прислал клип. Кстати, он с этим видео выиграл конкурс короткометражных фильмов в Англии в номинации Best young filmmaker! Это было в 2013 году, если не ошибаюсь. Клип нам понравился. Это хорошее видео, и оно сделано с пониманием сути. И было приятно, что он выиграл. В общем, здорово!

— То есть отклик за границей был уже тогда. Я обратил внимание, что к вашим песням на YouTube комментариев на иностранных языках (и не только на английском) столько же, сколько и на русском. У вас есть статистика — может, по стримингам — того, как часто вас слушают за границей?

Кирилл: Раньше слушали гораздо больше. Связано это с тем, что SoundCloud испортился. Раньше SoundCloud был другим, а сейчас поменялась система — может, для слушателей и стало удобно, но стало совершенно невыгодно музыкантам. Вообще SoundCloud умирает. Его место занимает Bandcamp. Когда SoundCloud работал правильно, у нас были большие прослушивания и много откликов за границей, в то время как здесь о нас вообще никто не знал. Оттуда приходили разные предложения — хотя за рубежом нас издали всего один раз, и то саундтрек к фильму. В основном нам писали радиостанции или для рекламных роликов — например, Бен Уитт тоже нашел нашу запись на SoundCloud.

— Вас не приглашали выступать на фестивалях за границей?

Кирилл: Была анекдотичная ситуация, когда нас пригласили, а мы об этом узнали только полгода спустя. Письмо каким-то образом попало в спам, потом мы прочитали и написали, что готовы, а фестиваль уже прошел, и им было неинтересно. Или, может, они обиделись, потому что мы их проигнорировали. Была пара таких историй, но не сложилось. Ну и мы люди не сильно англоязычные — если бы среди нас был тот, кто одновременно бы и знал английский, и рубил фишку, а то у нас либо одно, либо другое.

— А кто же тогда пишет тексты на английском?

Кирилл: Писал тексты на английском либо Евгений Вахляев, наш бас-гитарист, который знает английский в совершенстве, либо Андрей Анисимов, мой земляк из Якутии (я родился в Якутске). Но сейчас мы от английского отказались.

Любая национальная школа имеет вес только тогда, когда обращается к своим корням.

— И мы плавно подошли к вашему последнему альбому «Певчие птицы в лесу берендеев». Вы сами сказали, что это самый русский ваш альбом, и с этим не поспоришь. И дело даже не в том, что все песни на русском, чего раньше не было, а в звучании и культурных отсылках. Я вот, например, слышу русский мелос, что-то из эпохи декаданса и, конечно, советские ВИА и музыку из кинофильмов той эпохи. Вот эта «русскость» чем была продиктована?

Кирилл: Мне всегда нравилась советская киномузыка, был, конечно, период увлечения исключительно западной музыкой, но чем больше я слушал различной музыки, тем сильнее мне нравилась музыка многих советских композиторов и ансамблей. Ну и потом, увлечение живописью тоже сыграло свою роль. Я целыми днями мог бродить по Пушкинскому музею и Третьяковке. И вот как-то в Третьяковке я поймал себя на мысли, что мне малоинтересен период русской академической живописи, но бесконечно интересны залы Нестерова, Левитана, Поленова, Врубеля, картины братьев Васнецовых. Я в тот момент понял, что занимаюсь чем-то не совсем правильным. Ведь любая национальная школа имеет вес только тогда, когда обращается к своим корням, к своей национальной культуре. И тут речь может идти не только о древнерусской музыке (хотя и о ней тоже), тут можно говорить и о советской музыке: ведь на тех же «Бременских музыкантах» мы все в прямом смысле слова выросли. Но тут следует сделать оговорку, что ограничивать себя лишь культурой своей страны так же нелепо, как и ее игнорировать. Мы многое до сих пор берем из западной или восточноевропейской психоделии. Кстати, восточноевропейская психоделия — это очень крутой пласт музыки, незаслуженно обойденный вниманием по сравнению, например, с тем же анатолийским роком, у которого много хайпа.

— Очень интересно. Расскажите побольше.

Кирилл: У нас если кто и знает про музыку Восточной Европы, то это люди сильно в возрасте в основном, и то они преимущественно знают рок уже 70-х годов — Omega, Puhdys, Locomotiv GT и Чеслава Немана, а это либо не самое лучшее из того, что тогда было, либо сильно поверхностный взгляд. Сцена 60-х, которая была до классик-рока (его я, к слову сказать, вообще-то не люблю), остается за пределами таких познаний. «Скальдов», к примеру, еще более-менее знают, поскольку их диск выходил на «Мелодии», а вот как насчет чешской сцены? Герои Пражской весны — Prúdy, Petr Novak (George&Beatovens, Flamengo), Olympic, Atlantis (Hana&Petr), Sincopy 61, Rebels, Matadors: обо всех этих группах в России почти ничего неизвестно, потому что после разгрома Пражской весны многие группы либо перестали существовать через какое-то время, либо кардинально сменили стиль и это уже было неинтересно, да и просто в Союз их не приглашали из-за испорченных отношений с Чехословакией. У нас любили и любят венгров и поляков, но чехи еще круче! У них идеальное сочетание психоделии и возвышенной барочности, напоминающее, видимо, об их австро-венгерском прошлом. Особенно хороши ранние Prúdy, когда там играл еще Мариан Варга. Их альбом «Звонте, звонки» просто шедевр!

— Я знаю, что вы играли в легендарной метал-группе E.S.T. Мне всегда казалось, что рокеры или металлисты старой закалки с пренебрежением относятся к так называемой эстраде. А вы в одном интервью заявили, что советские ВИА 70-х намного круче, интереснее, глубже и музыкальнее, чем кондовый советский рок в лице БГ, «Кино», Шевчука и прочих.

Кирилл: Я, наверное, всегда был не совсем обычным металлистом-рокером, мне всегда нравилось что-то за пределами обычного: либо это нечто сверхэкстремальное, либо, наоборот, сверхмелодичное, если можно так выразиться. Мне никогда не нравился «умеренный» стадионный классик-рок типа Van Halen и прочих. Я знаю нескольких металлистов, кто тоже любит Сержа Генсбура или ВИА «Ариэль», но в основном народ не врубается в такое. Ну, это не только ограниченность вкусов, за этим стоит нечто большее, как мне кажется, — долгое неприятие этой субкультуры обществом и комсомолом и война с люберами и просто с гопниками (а во многих провинциальных городах до сих пор так) заставили их воспринимать любую эстрадную разрешенную музыку как враждебную. Это комплексы, но я от них избавлен, у нас в Якутске почти не было этого преследования, я с удивлением узнал об этом абсурде, уже переехав в центр России.

А по поводу превосходства ранних ВИА над русским роком (даже классическим) — я и сейчас так думаю. Но это и неудивительно: ведь я любитель психоделии 60-х, а наши ранние ВИА типа «Ариэля», «Скоморохов» — это и был русский ответ на западную барочную и фолк-психоделию. В то время как более поздний русский рок — это ответ на постпанк, новую волну, хард-рок и стадионный рок — то есть на все те стили, которые у меня прочно ассоциируются со временем тотальной деградации рок-музыки. Этим группам просто не повезло, хотя среди них есть как минимум два исключения — это ранний БГ и группа «Альянс»: все-таки «На заре» — крутая вещь, побуду тут с совьетвейверами заодно.

— Назовите пять альбомов советской психоделики, которые должен иметь в коллекции каждый уважающий себя меломан.

Кирилл: Пять — это слишком мало, но попробую. Во-первых, «Ариэль» — «Русские картинки». Абсолютный шедевр от начала и до конца, чудовищно недооцененный слушателями в первую очередь, потому что музыканты, особенно сейчас, его часто хвалят. Во-вторых, это их же дебютный альбом — его называют «Зимы и весны», но на самом деле он без названия. Там есть потрясающие вещи — например, «Орган в ночи»: ее написал молодой Раймонд Паулс, он тоже баловался психоделией и арт-роком. Он еще написал несколько песен для той программы, но они не вошли на пластинку «Мелодии». Еще их исполняли Нора Бумбиере и Лапченокс — это латвийские исполнители. Кстати, в их версии тоже неплохо звучит. Потом «Скоморохи» — «Размышления шута»: это, я считаю, лучший их альбом. Затем пластинка «Velnio Nuataka» с записью реально первой рок-оперы в СССР — 1972 год, на литовском языке, композитор этой рок-оперы — Вячеслав Ганелин из знаменитого трио Ганелин — Тарасов — Чекасин, но тут никакого фри-джаза нет, это очень суровая психоделия со средневековыми вставками и арт-роком — однозначно шедевр, причем очень мало кому известный. «Шкатулка с секретом» Владимира Мартынова — саундтрек к мультфильму, не знаю, выходил ли он на виниле, но это шедевр советской психоделии, который невозможно не упомянуть. Список можно и продолжить, но это будет уже не пять пластинок.

Когда я вижу интерес к советскому наследию и вообще к старой музыке, я, с одной стороны, радуюсь, а с другой — не очень-то.

— Наверняка вы заметили, что в последние годы имеется большой интерес к советскому культурному и музыкальному наследию. В крупных изданиях, в том числе и в нашем, выходят большие материалы, посвященные этой теме. Пользуются популярностью телеграм-каналы про ретро-музыку, тематические YouTube-подборки типа sovietwave, в которые включают и ваши песни, кстати. Тот же Антон Лапенко, в конце концов. А также появляются группы, которые переосмысливают советскую эстраду, вроде «Со мною вот что». Чем вы объясняете этот интерес?

Кирилл: Я думаю, что каждому ренессансу необходима своя античность, и здесь советский период выступает в такой роли. Как известно, в XIV веке, когда начался Ренессанс, было страшное время — чума, голод, потопы. Первое время обращались не к Древней Греции, а к «золотому веку», который только что закончился. XII–XIII века считались образцом. Так же и здесь — время смуты, которое было в 1990-х годах. Русский рок, и без того несчастный, зашел в тупик в силу ряда неудачных обстоятельств — ему в очередной раз не повезло. Здесь совпали некоторые неудачные моменты. Была же крутая сцена Ижевска — «ижевский феномен». На самом деле ребята опередили свое время, потому что англичане это заиграли на два года позже. Но эта сцена, по сути, была проигнорирована. Ну а прикончили русский рок, как все знают, «Наше радио» и все эти фестивали типа «Нашествия», «Крыльев» — ведь игнорировались целые стили, все, что не подходило под этот чудовищный антихудожественный формат. Отрицательная селекция. Впрочем, не стоит об этом говорить, это давно стало аксиомой для тех, кто хоть немного шарит.

— По-вашему, сейчас происходит ренессанс русской музыки?

Кирилл: Мне бы хотелось на это надеяться, и по некоторым признакам именно он и происходит, но боюсь, что все это может захлебнуться: ведь последствия той самой отрицательной селекции так просто не пройдут, как минимум у большей части поколения испорчен вкус. И, когда я вижу интерес к советскому наследию и вообще к старой музыке, я, с одной стороны, радуюсь, а с другой — не очень-то, потому что нынешние любители того же совьетвейва, как правило, выбирают самое примитивное из того, что было в той музыке. Они не копают глубоко — они игнорируют пиршество золотого века и довольствуются крошками со стола. Они зациклены на поздней, уже кризисной, электронно-синтетической советской музыке, потому что это наиболее близко к их поколению находится; такими темпами скоро попсовые группы 90-х типа «Гостей из будущего» тоже будут причислять к советской ретроностальгии. И так во многом. Поэтому я стараюсь быть осторожным в радостных прогнозах.

О, привет, Инна!

(Появляется Инна Пиварс. Пару минут все здороваются, знакомятся, говорят о спектакле, с репетиции которого пришла Инна.)

— У последнего альбома за полтора месяца 15 тысяч прослушиваний во «ВКонтакте». Как по мне, это весьма неплохие цифры для музыки такого рода и существенно больше прослушиваний предыдущих альбомов. Как вы сами это оцениваете? Как успех?

Кирилл: Это очень приятно.

Крупный успех — это то, чего стоит бояться.

— Вы на что-то подобное рассчитывали?

Инна Пиварс: Мы уже 10 лет ни на что подобное не рассчитывали.

Кирилл: Я боюсь сглазить, но вроде этот альбом неплохо продвигается, однако успех — это не то, на что мы ориентируемся. Я больше скажу: крупный успех — это то, чего стоит бояться. Помню, Цой переживал из-за того, что его слушают в том числе и всякие подонки и гопники. Но это неизбежность любого успеха — когда твоя аудитория расширяется до такой степени, как у него, то на твой концерт уже приходят не только молодые интеллигентные люди, но и совсем другая публика, и это нивелирует все твои достижения. Этот бэкграунд начинает играть отрицательную роль, опошляя тебя. Есть и другой момент: ты несвободен, ты боишься потерять успех и просчитываешь каждый свой последующий творческий шаг, чтобы этого не случилось, — а это сразу смерть творчества, это тупик. Поэтому я всегда люблю слушать ранние альбомы любой группы, когда они еще были малоуспешными и потому ничего не боялись; когда же приходит успех, творчество обычно заканчивается, за редким исключением.

Инна: Меня не портит успех. 15 тысяч прослушиваний — это не такой уж и успех. Я вообще на это не ориентируюсь — у меня нет компьютера, и я не смотрю на цифры. Внутри меня сидит цензор и оценивает, что правильно и отвечает твоему ощущению творчества. Самый главный критик — это ты, и если тебе понравилось, то это круто. Я критична и в своей актерской деятельности. Я сегодня пришла на интервью, взбудораженная впечатлением от того, что мы восстанавливаем «Поминальную молитву», где играли Евгений Леонов, Александр Абдулов и целая плеяда актеров. Напополам разделились мнения: говорили, что не нужно это трогать, потому что будут сравнивать и сравнения будут не в пользу. Мы проходили первый акт — я участвовала и поняла одну вещь: те люди, которые так думали, недооценивали своих товарищей и коллег, потому что все настолько здорово играют, что я рыдала. Это великий текст с юмором и иронией, который перемешивается с горем, и ты даже не думаешь с чем-то это сравнивать. А возвращаясь к вопросу — ты себя самооцениваешь, и уже успех в том, что в своих глазах ты не облажался. Вот, Кирилл Иннокентьевич, ты доволен тем, как получилось?

Кирилл: Ну что значит доволен? Доволен, но я считаю, как в «Дао дэ цзин»: когда закончил работу, ты должен от этого отстраниться. А потом делать новое.

Инна: Это ты просто умничаешь. А я считаю по-другому. Это как твой ребенок — ты его родил, должен воспитать и дать путевку в жизнь. Потом я буду это переоценивать и додумывать. Я выложила у себя на странице две вещи: одна — наша студийная запись «Гелиакических восходов Сириуса», а другая концертная. Одна — девять минут, другая — семь, и я думаю: чего-то не хватает. И я не могу выбрать, что лучше, — когда мы играем на концерте, то там уже не наворотишь, как в студии, зато ты начинаешь творить тут и сейчас и не можешь исправить то, что уже написано. Я всегда призывала к импровизации — длинные вещи, которые появились у нас в группе, начались с того, что я три года пилила всем мозги, что это надо записать. Наш барабанщик психанул и ушел с репетиции, Кирилл тоже сказал, что писать импровизации не будет и что он пишет только продуманные партитуры. То есть ты можешь жонглировать, но ты знаешь отправные точки и куда в итоге придешь.

Кирилл: На самом деле у нас такая «подготовленная» импровизация. Нет такого, чтобы мы играли без отправных точек и заготовок.

Инна: И все же есть такой маленький кусок, но он прекрасен. Я просто хотела рассказать, что в «Снах Клепсидры» есть.

— Инна, что ваш внутренний цензор говорит — получился ли альбом?

Инна: Я его люблю. Как женская часть группы, я скажу, что я это люблю. Я вообще себя люблю, поэтому, что бы я ни сделала, все хорошо. Мне кажется, что я согласна со слушателями, которые говорят, что альбом получился загадочным.

— А это ведь была ваша идея — сделать русский альбом?

Инна: В первой вещи я хотела, чтобы было больше импровизации, а вторая вещь была на русском. Мне не нужно то, чего я не понимаю, — надо петь о том, что ты понимаешь. И нужно петь от себя, а от какого человека я пою на английском? На английском я пою искренне, но от другого лица. Я актриса, и мне нетрудно это сделать. Каждая вещь на альбомах — это своя микроистория, и иногда они соединены логической цепочкой.

— Будет ли концертная презентация пластинки?

Кирилл: Надеемся, что будет, но за этот год коронавирусный мы подрасслабились, группу подрастеряли. Вообще этот год (2020-й) все ругали за то, что он неудачный, но для меня он был счастливым. Я интроверт и люблю быть наедине с самим собой, поэтому, когда нас заперли, для меня было счастье, что никуда не надо ходить. Я тунеядец — люблю бездельничать и не люблю работать. Камю как-то сказал, что безделье оскотинивает людей со слабым темпераментом, а работа оскотинивает абсолютно всех. В общем, этот год мне понравился! Было время подумать о том, чего я хочу и что я делаю, ведь если ты постоянно себя истощаешь — творчески растрачиваешь, то тебе скоро нечего будет дать. А когда ты в работе и в необходимости давать концерты, то ничего не успеваешь восполнить. Необходимо быть почаще одному, и мне даже жалко, что это закончилось. Я бы еще год-два побыл на карантине.

— Как часто вы даете концерты? Есть ли своя аудитория?

Кирилл: Весь этот год мы вообще не давали концертов, но это единственный год, когда так вышло.

Инна: Это из-за Кирилла. Все хотят, а он не хочет.

Кирилл: Я вообще не люблю концерты, если честно. Я и так давал много концертов начиная с 1990 года — порой был плотный концертный график. В том числе и за границей, может, еще и поэтому мы туда не особенно стремимся.

Инна: Когда пишешь альбом, это выверено, и в итоге ты сделаешь все клево, если у тебя есть вкус. А концерт — дело, сопрягаемое со звукорежиссером, с настроением, с удачей. Кто-то не пришел, что-то не настроил, и ты дико переживаешь. Иногда на концерте тебе что-то не зайдет, хотя никто этого не замечает. Это тяжело, когда на твое самолюбие эта ситуация давит, — хочется, чтобы всегда было идеально.

Кирилл: Это как художник, который нарисовал картину. Ему же не надо ее рисовать заново на каждую выставку. А тут мы рисуем заново. Но иногда это и нравится — особенно когда чувствуешь любовь и отдачу публики. Кстати, мы очень любим нашу публику, которая у нас есть несмотря ни на что, ту, что ходила к нам на наши мини-фестивали Moscow Psychedelic Pop и, надеюсь, будет ходить. Как правило, это очень интеллигентная, молодая, красивая и умная публика. Мне даже кажется, что она интереснее нас; во всяком случае, нам есть чему поучиться у некоторых наших поклонников (хотя это не совсем верное слово, вдобавок глупое). Я иногда в соцсетях захожу на страницы к тем людям, которые хвалят наши альбомы или просто вступают к нам в сообщество, и многое для себя нахожу нового на их страницах. Таким образом учусь у своей же публики. Мне кажется, наша публика отличается от посетителей многих других фестивалей.

Понравился материал? Помоги сайту!