«Это мечтания о других мирах в эпоху отсутствия альтернативы»

На обложке альбома «Этажи» минской группы «Молчат дома» мы видим отель «Панорама» в Словакии — бруталистскую перевернутую пирамиду. Картинка стала настолько вирусной, что в закрытой фейсбук-группе Brutalist Concreteposting, посвященной бетонной модернистской архитектуре 50-х — 80-х, при вступлении предупреждается: не стоит постить здесь «Молчат дома». Белорусской группой, получившей сейчас международное внимание, связь послевоенного архитектурного модернизма и мрачной рок-музыки не ограничивается: в «бруталистских» плей-листах, популярных у пользователей Spotify, собирается весь цвет восточноевропейского постпанка — начиная от российских «Кино» и «Дурного влияния» и заканчивая югославскими Pekinška Patka. Архитектурные образы бесконечных модернистских кубов и пирамид, или заводов, или рядов панелек мы найдем у каждой второй постпанк-группы из РФ: «Городка чекистов», «ДК посторонних», «Конца электроники» и так далее.

Почему вдруг бруталистская архитектура зажила альтернативной жизнью в клипах и на обложках альбомов современных музыкантов? Иван Белецкий поговорил об этом с британским архитектурным критиком Оуэном Хазерли, автором книг «На площади» и «Воинствующий модернизм».

«Молчат дома» — «Дискотека»

— Сейчас определенное количество постсоветских постпанк-групп использует образы модернистской архитектуры. Например, «Конец электроники» — проект Института Ленина авторства Ивана Леонидова, а «Молчат дома» — фотографии отеля «Панорама» и северокорейских монументов. При этом мы знаем, что ранний британский постпанк сам любил и бруталистскую архитектуру, и восточноевропейский дух. Как вам кажется, насколько прочна ассоциация «Восточная Европа — мрачная музыка — модернистская архитектура»?

— Я думаю, это некие глубинные процессы, которые протекают уже давно. Мы можем заметить их уже в конце 1970-х и начале 1980-х и сейчас наблюдаем, как эти музыка и эстетика возвращаются. Это похоже на связь между джазом и архитектурой ар-деко или, например, на связь между ранней электронной музыкой и куполами Бакминстера Фуллера. Это довольно простая синестетическая метафора, и не думаю, что тут есть повод для ламентаций, — хотя и можно сказать, что она становится немного скучной.

— «Молчат дома» — группа из Беларуси, и это используется ими для продвижения, они позиционируются именно как группа с постсоветского пространства, да еще и из тоталитарной страны. Но при этом «Молчат дома» совершенно не используют архитектурное наследие собственно СССР: в оформлении их работ и постов в соцсетях мы видим то «Панораму» в Словакии, то отель «Рюген» в КНДР, то работы Клеменса Гритла. Почему это работает?

— Это на самом деле забавно, и это вскрывает механизм того, как бруталистская архитектура и типовая застройка воспринимаются «советскими» или «восточноевропейскими», даже если с исторической точки зрения это некорректно. Мы можем это увидеть, например, в документальном фильме о Sex Pistols «The Filth and the Fury», где говорится, что Англия 1970-х — «как Восточная Европа». Я не очень много знаю о «Молчат дома», но, кажется, они могут быть немного похожи на Laibach — тщательно продуманная игра с метафорами плюс сатирически переосмысленные иконические образы.

— Можно ли говорить, что массовая культура находит у бруталистской (и прочей модернистской) архитектуры в Европе и на постсоветском пространстве разные основания для дистопичности — связанные с геттоизацией у вас и связанные с тоталитарным прошлым у нас? Российские постпанк-группы гораздо чаще прибегают к гетто-образам постсоветских жилых районов, но, кажется, на Западе слушателю интереснее получать именно «советские бруталистические» образы?

— Как историк архитектуры и в некотором роде социальный историк, я думаю, что все эти метафоры очень слабо связаны с реальностью. Например, мы не говорим о «гетто» в Польше, где все эти типовые дома были и остаются нормой для самых разных классов общества. То же самое, полагаю, происходит и на постсоветском пространстве — уж слишком много я знаю академиков и журналистов, которые живут в пресловутых панельках, чтобы думать по-другому. Точно так же большинство социальных жилищных комплексов в Великобритании никогда не были гетто. Лишь с немногими из них у нас был действительно плохой опыт, что было сильно раздуто прессой и политиками, которые хотели дискредитировать идею социального жилья. Это все мифологизация, поверхностное восприятие, сформированное в большей степени научной фантастикой и видеоиграми, чем реальной жизнью — чаще всего будничной и обыденной, несмотря на драматичность и масштабность этой архитектуры. Настоящие гетто есть в США и, возможно, во Франции. И да, западной аудитории могут нравиться эти образы, но давайте не будем притворяться, что на постсоветском пространстве не занимаются экзотизацией собственной истории и культуры, когда это удобно: в России или Польше это происходит уже как минимум два столетия.

— А нет ли в том, что эти проекты стали восприниматься неудачными, вины музыкантов или режиссеров, которые, кажется, максимально утрировали ту связь массового жилищного строительства, конструктивизма и дистопии, о которой я говорил? И ведь сейчас это продолжается, так ведь? Например, британский грайм продвигался в том числе через очевидные «гетто»-коннотации, связанные с британским социальным жильем.

— Я думаю, здесь есть две стороны медали. Да, тот же грайм и иже с ним пришли из [британских] жилищных комплексов, и люди реально выросли в них, и неравенство там было абсолютно реальным. Но то, что там происходило, имело больший акцент на обыденности, чем на дистопии. Если мы посмотрим большую часть клипов с грайм-исполнителями, то окажется, что это люди просто используют пространства, откуда они родом, а не фетишизируют их. Но когда бюджеты увеличиваются, уже начинается их использование для подчеркивания драматизма пространства, а реальность перестает иметь значение. Например, Skepta снял в клипе прогулку по Барбикану — элитному бруталистскому комплексу, где, я полагаю, даже он не смог бы купить квартиру.

Skepta — «Shutdown»

— Интересно было бы поговорить о социальном содержании месседжа, который передают эти группы. Если в начале восьмидесятых можно было говорить о том, как постпанк использует дистопические архитектурные образы в качестве комментария к неолиберальной политике, то что мы можем считывать из этих образов сейчас? Зачем молодежи в TikTok нужен нарочито мрачно поданный отель «Панорама»?

— Тут мы возвращаемся к теме научной фантастики и компьютерных игр: все это — про волнующее чувство «непохожести», про впечатляющие пространства, обладающие романтикой, которую вы не прочувствуете в торговом центре или коттеджном поселке. В этом всем также есть доля мечтаний — отчасти эскапистских, отчасти идеалистических — о других мирах в эпоху отсутствия альтернативы и надвигающегося климатического апокалипсиса.

— В России есть своеобразный антипод подобного постпанка — soviet wave, советская волна — мечтательная, ностальгическая синтезаторная музыка, воскрешающая «позитивные» поп-культурные советские образы: широкие чистые проспекты, дома культуры, оптимистичные ряды новостроек. Может ли быть западному наблюдателю интересен такой «парадный» СССР, восходящий не к дистопии, а к утопии детства (как английская хонтологическая музыка)?

— Осмелюсь сказать, что да. И, вероятно, это имеет столь же малое отношение к реальности. Ну, может быть, чуть большее. Я полагаю, что люди могут счесть эту музыку интересной, но я не слишком хорошо с ней знаком: экспериментальная музыка тех лет — например, польский джаз или композиции для синтезатора ANS — кажется мне гораздо более интересной, чем подобные разновидности ретротопических игр. Почему бы не обратиться напрямую к оригиналам?

— А какая музыка для вас лично (то есть если попробовать не думать о коннотациях популярной культуры) ассоциируется с брутализмом и вообще с европейским постконструктивизмом?

— Я думаю, конкретная музыка, включая и ее относительно популярные проявления вроде работ BBC Radiophonic Workshop, будет самым очевидным ответом, причем не только из-за каламбура (Оуэн имеет в виду параллель между musique concrète и béton brut / raw concrete — строительным бетоном, который является главным материалом бруталистов. — И.Б.). И брутализм, и конкретная музыка проистекали из схожих идей, отвечали на схожие вопросы приблизительно в одно и то же время. Постпанк же больше говорит о жизни в этих пространствах — будь то позитивный рассказ, как у Human League, или очевидно негативный, как у Joy Division.

— Один из традиционных ответов русских постпанк-музыкантов на вопрос, почему они играют такую нарочито мрачную музыку, — «ну а какую еще музыку можно играть среди бесконечных панельных домов?» (как будто бы в этих же самых домах не играют любую другую музыку). Вы были в России; каков был бы ваш саундтрек к нашим панелькам?

— Я думаю, почти невозможно представить какую-нибудь универсальную музыку для мест, где живет большинство населения страны. Но если выбирать, я бы назвал какую-нибудь советскую синтезаторную — вроде этой:

Понравился материал? Помоги сайту!