Курентзис в Зальцбурге, Черняков в Байройте

Перемещаться из Зальцбурга в Байройт — это все равно что приезжать из Москвы в Минск: вроде недалеко и некое сходство есть — но все совсем по-другому. В Байройте очень чисто, размеренно, провинциально, жестко. Во всем чувствуется дух феодально-абсолютистского правления.

В отличие от Зальцбурга, год назад рванувшего на груди манишку и состоявшегося вопреки пандемии, Байройт летом 2020 года был сенсационно аннулирован — впервые со времен Второй мировой войны. Это стало шоком для немецкой культуры и некой символической точкой в пандемийном отречении от былой системы ценностей.

Глава фестиваля и правнучка его основателя, 43-летняя Катарина Вагнер, «коронной» весной 2020 года едва не отправилась на тот свет и провела четыре месяца в искусственной коме (эмболия легких, потребовалось оперативное вмешательство). К счастью, Катарина выжила и чувствует себя неплохо.

Словом, сам тот факт, что Байройтский фестиваль 2021 года вообще состоится, был отнюдь не очевидным, сомнения по этому поводу имелись вплоть до начала июля текущего года (фестиваль открывается традиционно 25 июля). Продажа билетов началась аж 6 июля (притом что обычно Байройт «распродан» на годы вперед). Традиционный билетный дефицит усугубился тем, что в силу пандемийных правил вместо примерно двух тысяч мест в Festspielhaus можно было занять только 911.

Разрешению на проведение Байройта предшествовало утверждение на самом высоком уровне «гигиенической концепции» — мастер-плана «безопасного фестиваля». Если интересно, могу рассказать в двух словах, ибо случай беспрецедентный.

Фестивальный оркестр был набран в двух составах. Каждый из составов был прикреплен к «своим» постановкам. Помимо премьерного «Голландца» в этом году имелись «Валькирия», «Мейстерзингеры» и «Тангейзер», всего 25 спектаклей с 25 июля по конец августа (чуть меньше половины обычной фестивальной афиши). Согласно правилам, если в одном из оркестров возникает подозрение на вирус (то есть положительный тест) — весь состав молниеносно заменяется. Иными словами, дирижер, придя на спектакль, имел шанс увидеть перед собой совершенно новые лица (что как минимум один раз в течение фестиваля и произошло). Репетиционный план выстроили таким образом, чтобы певческие ансамбли отдельных постановок фактически не встречались.

Гигантский байройтский хор (более 140 человек) также был разделен пополам. Половине было предложено выступать на сцене, открывая рот, но не издавая при этом звуков (и не распространяя вместе с ними потенциальную заразу). Вторая половина могла петь, но находясь в специальных, оборудованных пластиковыми заслонками кабинках в хоровом зале неподалеку. Звук транслировался на сцену и в зал. Все сотрудники фестиваля получили инструкцию размером в «Мою жизнь» Вагнера, где подробно описывалось, что им можно и, главное, что нельзя делать. Плюс, естественно, ежедневное тестирование абсолютно для всех, от гримера до солиста. Отсутствие актуального ПЦР-теста, который полагалось делать тут же, в театре, каралось отстранением от репетиции и даже от спектакля.

Словом, в эту психологически непростую ситуацию в и без того нервном Байройте угодили и участники «Летучего голландца» — премьеры сезона и символа его «воскрешения».

Незримая длань оперных стратегов сочетала в этой постановке Дмитрия Чернякова и Оксану Лынив. Черняков и Лынив давно знакомы и уже работали вместе в Мюнхене, где Оксана, уже сделав карьеру на родине, была несколько лет музыкальным ассистентом Кирилла Петренко.

Русско-украинский тандем — беспрецедентный случай для фестиваля, как и появление за пультом женщины-дирижера, первой в 145-м сезоне. Данное обстоятельство имело такой потенциал сенсационности, что вся медийная ситуация изначально была выведена из баланса: все бросились писать о «триумфе сильных женщин» (к числу которых помимо Лынив, безусловно, относится звезда спектакля Асмик Григорян).

Если оставить в стороне радость по поводу запоздалого торжества гендерной справедливости, можно констатировать, что дирижеру Оксане Лынив удалось уверенно оседлать байройтскую акустику. С большим знанием материи и ощущением энергетики молодого, обозленного первыми неудачами Вагнера Лынив выстроила убедительную музыкальную версию «Голландца». Оркестр явно полюбил этого дирижера, а это значит — в следующем году у Лынив будет карт-бланш на, может быть, несколько более свободную и раскованную трактовку этой музыки.

По поводу самой постановки

Дмитрий Черняков решительно расстался с любой морской романтикой и мифологией юных дев, приносящих себя в жертву ради спасения заблудших душ. Его «Голландец» — мрачный триллер, история о том, как зло порождает зло.

Некто (назовем его Даланд), провинциальный деспот, после короткого, но бурного романа выставляет на общественное поругание молодую женщину, которая и без того одна растит сына в маленьком, затхлом прибрежном городке где-то на севере Европы. Не выдержав предательства и травли, женщина вешается. Вся эта драма разворачивается на глазах ее сына-подростка — будущего Голландца. Мальчик обнимает ноги болтающейся на веревке матери, как в фильме «Кролик Джоджо» (где, говорят, этот образ позаимствован с оригинальных фотографий эпохи нацизма).

Вся эта кинематографично выстроенная, по-черняковски отточенная до каждого жеста и взгляда сцена разворачивается за десять с небольшим минут увертюры. В байройтской постановке Чернякова очень много от кино, по общей атмосфере и эмоциональному фону этот «Голландец» невольно напоминает «Рассекая волны» и вообще фильмы фон Триера и эстетику «Догмы». Триер, кстати, и сам собирался поработать в Байройте, но не сложилось.

Однако держать темп и накал, взятые в увертюре (мама одного из ключевых участников спектакля так расплакалась на сцене самоубийства, что дальше уже смотреть не смогла), явно непросто. История дальше такая: прошло много лет. Даланд (байройтский ветеран Георг Цеппенфельд) не то женился, не то просто сожительствует с Мари (блистательная Марина Пруденская), руководительницей местного любительского хора. Хор и репетирует все эти знаменитые вагнеровские хоры с поющим веретеном и безумными текстами про то, что только усердная пряха получит «подарочек от милочка». Те, кто не понимает по-немецки, могут в данном случае радоваться.

Ну вот. В семье растет бунтующая девочка-подросток Сента (затмившая всех Асмик Григорян; такой Сенты в Байройте не слыхали давно и, к сожалению, видимо, не скоро услышат — визит Асмик в Байройт пока по разным причинам грозит остаться единоразовым). За Сентой ухаживает хороший, крепкий парень Эрик (Эрику Катлеру с его мужественным тенором удалось преодолеть слюнявость этого образа). И тут откуда ни возьмись появляется Голландец (Джон Лундгрен, пребывающий, к сожалению, не в лучшей форме). Вчерашний мальчик хочет отомстить за мать всему этому пакостному городку и семейству Даланда в частности, для чего и начинает крутить роман с Сентой. В конце люди Голландца поджигают городок и, видимо, собираются устроить резню, но Мари ставит точку в этой застаревшей драме, пристрелив Голландца из двуствольной винтовки. Это, так сказать, и есть пресловутое вагнеровское спасение и «верность до смерти». Женщины, Мари и Сента, обнимаются под последние аккорды оперы.

Лично я решительно не согласна с аргументом, что все это «не про Вагнера». Это очень сильно «про Вагнера» — и в трагизме, и в максимализме, и в некоем общем мироощущении. И едва ли кто-то действительно снова хочет увидеть на сцене морские волны, алые паруса (как в последнем байройтском «Голландце», кстати) или девушек, прыгающих со скалы. Плюс, как всегда, Черняков ставит очень музыкально. У меня все на тему «любите ли вы Чернякова так, как люблю его я».

Полистаем немецкие газеты

Начнем с Frankfurter Allgemeine. Тобиас Рюттер, статья «Кишки Байройта» (название относится не к «Голландцу», а к перформансу Германа Нича на музыку «Валькирии»; к «нашей» постановке относится раздел с подзаголовком «Сента жива!»): «Режиссер сделал из оперы Вагнера, этой музыки, воспевающей мужское начало, обремененной мужскими проблемами, воодушевленной мужскими же фантазиями, историю о том, как женщины берут власть в свои руки. <…> Такая радикальная переделка сюжета проблематична в Байройте, этом генштабе вагнеровского культа. Но с другой стороны: какой хардкор-вагнерианец не мечтал однажды, чтобы Сента выжила?»

Мануэль Бруг (Die Welt, статья «Скандинавский детектив по-верхнефранконски») пишет: «Когда Черняков ставит русские оперы, он делает это, как правило, в форме этакой смеси фольклора и глубинной психологии, старомодных образов и радикально современной интерпретации. Как правило, это получается хорошо. Когда же он берется за Вагнера, как в случае “Парсифаля” или “Тристана и Изольды” в Берлинской государственной опере, его постановки оказываются полностью лишенными любой мистики, их атмосфера радикально и прямолинейно осовременена. <...> Что Черняков умеет делать отлично, так это ставить восхитительно телесно, интенсивно, непосредственно».

Газета Der Freitag. Сравнивая в статье «Гуру побеждает убийцу» постановку «Дон Жуана» в Зальцбурге (в роли гуру — сами знаете кто) и байройтского «Голландца», Вольфганг Херлес пишет: «Дмитрий Черняков последовательно разоблачает вагнеровскую историю, лишая ее волшебства. Вопрос только: зачем? Сказка должна оставаться сказкой».

Süddeutsche Zeitung (коллега Райнхард Брембек) в статье «Скукожившийся миф» пишет: «Итак, “Место преступления” вместо мифа: да, Черняков рассказывает убедительную историю. Но при этом он уходит в сторону от всех проблем вагнеровской партитуры. Он уменьшает это произведение, колеблющееся между развеселой “оффенбахиадой” и романтической мрачностью, заставляя его скукожиться до размеров сценической банальности».

И в завершение нашего обзора немецкой печати — мнение коллеги Йоахима Ланге (Kölner Stadtanzeiger): «Черняков по-настоящему бывает хорош лишь тогда, когда он связывает историю, значащуюся в программе оперы, со своей собственной. Именно этого он в данном случае не делает».

Если позволите, в конце данного опуса мне хотелось бы сделать еще пару замечаний личного характера.

Первое: давайте перестанем запугивать друг друга ужасами «европейского ковидного фашизма»: да, ездить по-прежнему сложно, но если вы уже добрались прямыми и окольными путями до Байройта, Зальцбурга, Экса и иже с ними, то при наличии свежего теста, а еще лучше — QR-кода, подтверждающего факт сделанной прививки, можно себя снова чувствовать вполне себе свободным человеком. По крайней мере, в качестве зрителя. Некоторые постпандемийные нововведения даже радуют: так, в том же Байройте в связи с запретом проносить в зал традиционные подушки для сидения на жестких креслах и иные крупногабаритные предметы устроили очень удобные ячейки прямо перед театром, куда можно, например, засунуть корзинку для пикника в антракте или полотенце и купальник, если ходили перед спектаклем купаться на одно из местных озер. А так поступаю не я одна.

Второе: по всем понятным причинам в последние полтора года необыкновенно расцвел жанр «рецензии по трансляции». Я и сама его широко практиковала, когда было трудно добраться до исторической родины (то есть России, я живу в Кельне). Но для таких «дистанционных» рецензий, видимо, следует ввести что-то вроде профессиональной маркировки типа «содержит консерванты и красители», так как трансляции дорогих BR, SWR, ORF и так далее не передают, уж простите за банальность, ощущения от живого спектакля/концерта. Кроме того, невольно возникают всякие ошибки, ляпы и нелепости.

Словом, я к тому, что все это, я надеюсь, вскоре кончится и мы снова заживем одной большой дружной зоной.

Понравился материал? Помоги сайту!