«Без этого пункта можно просто прикрывать лавочку»

Михаил Фихтенгольц — о письменном согласии артистов работать в условиях коронавируса

текст: Екатерина Бирюкова
Detailed_picture© Felix Grünschloß

Каждый год 1 мая Берлинский филармонический оркестр отмечает свой день рождения выступлением в одном из культурно-исторических центров с трансляцией на весь мир. Нынешний концерт по понятным причинам не случился в Тель-Авиве, но тем не менее был проведен в родном пустом зале Берлинской филармонии прореженным составом оркестра с соблюдением актуальных норм социальной дистанции. Поразительная картинка с рассаженными на отдалении друг от друга прекрасными музыкантами и грустно улыбающимся перед ними главным дирижером Кириллом Петренко, которые исполняют специально переложенную под нужды времени симфонию Малера, безусловно, войдет в историю. Первомайский live-концерт оживил нынешний бесконечный онлайн-поток старых записей и вызвал много восторгов. Однако в музыкальном мире мнения разделились. Екатерина Бирюкова поговорила по скайпу с кастинг-директором Цюрихской оперы и директором программ Московской филармонии Михаилом Фихтенгольцем, который считает, что берлинцы создали опасный прецедент.

— Ты действительно боишься, что выступления вроде первомайского онлайн-концерта Берлинского филармонического оркестра могут привести к тому, что музыканты теперь всегда будут сидеть в двух метрах друг от друга?

— Понятно, что эти два метра — они не на веки вечные. Сейчас все уповают на то, что когда появится вакцина, то это будет панацея. Но, во-первых, никто не знает, когда она появится — через полгода, через год, через два? Во-вторых, к тому моменту вирус может мутировать до такой степени, что нужно будет изобретать еще одну. А пока, как говорят особо сведущие люди, для разных музыкантов нужна разная социальная дистанция. Для струнников два метра — этого достаточно. Хотя нет в мире ни одного концертного зала и оркестровой ямы, куда стандартный состав оркестра можно уместить с этим обязательным условием двухметровой дистанции. Но со струнниками это еще полбеды. Потому что, как пишут в немецких медиа, для духовиков двух метров недостаточно. Особенно для исполнителей на медных духовых инструментах. Потому что, когда они начинают дудеть в свои дудки, слюна долетает в радиусе 15 метров. В оркестре четыре или шесть валторн, ну вот представь теперь…

— Даже не хочу представлять. Понятно, что все это нереально. А что предлагаешь ты?

— Я не изобретаю велосипед, я просто наблюдаю за тем, что сейчас происходит. Вся индустрия реально рискует потерять очень многое, обеднеть или даже обанкротиться, если все так будет идти. Нужно не сидеть и ждать у моря погоды, а уже сейчас начинать вести разговоры с политиками, которые принимают решения о социальной дистанции. Во-первых, чтобы она все-таки была в разумных пределах. А во-вторых, вводить в контракты пункт, без которого не случится вообще ничего. А именно — о согласии артистов работать в условиях, когда они потенциально могут быть заражены. Под их собственную ответственность. Естественно, с соблюдением элементарных мер гигиены: мытье рук, обеззараживающие средства, в отдельных случаях даже маски. На репетициях с оркестром струнники могут сидеть в масках. Что касается певцов, то если это сценические репетиции, где они не должны петь в голос, то маски — это тоже вполне реально. Но без этого пункта можно просто прикрывать лавочку. Потому что для певцов рекомендуемая на данный момент социальная дистанция — от пяти до семи метров.

— Существует же еще другая сторона проблемы — публика.

— С публикой как раз, как ни странно, ситуация легче. Можно рассаживать людей в шахматном порядке. Да, это будет отрицательно сказываться на кассе, но с чего-то нужно начинать. Не будет такого, что в театры, которые были закрыты три-четыре месяца, сразу же после открытия придут 1200, 2000, 4000 человек. Публику в театр будут допускать постепенно. Сначала до 400 человек, потом до 600, потом до 1000. И затем от 1000 уже все будет более-менее спокойно. Опять же для публики абсолютно реально, даже обязательно в первое время носить маски, группам риска лучше оставаться дома, это все понятно. Да, на первом спектакле или концерте в зале может быть примерно столько же народу, сколько на сцене. Но с каждым днем публики будет прибавляться, потому что начнется эффект сарафанного радио: «я был вчера в театре, это не страшно, о нас заботятся». Нужно постепенно привыкать к нормальной жизни, несмотря на все страхи.

— Страхи — не единственное последствие вируса. Он ударил по финансам. Будут ли теперь деньги на дорогостоящее оперное искусство?

— Это очень комплексный вопрос. Система оплаты труда артистов и театрального персонала в Центральной Европе устроена так, что работаешь ты или нет — все равно получаешь деньги. Если театры будут стоять закрытыми, это нагрузку на бюджет государства не уменьшит. Но в интересах государства — чтобы система в какой-то момент заработала. Потому что любой более-менее крупный театр от 30 до 40 процентов своего бюджета окупает сам благодаря кассовым сборам.

— Гонорары артистов уменьшатся?

— Больнее всего эта ситуация с пандемией ударит по среднему классу артистов. Звезды — их немного, и они всегда будут востребованы. Я не думаю, что их гонорары упадут. Да, они могут не подниматься выше. Но они, правда, и так достаточно давно уже не поднимаются. У начинающих певцов и так денег нет, но если они попадают в оперные студии и дальше идут на фестконтракт в какой-нибудь немецкий театр, то у них есть небольшие ежемесячные оклады. А вот среднему сегменту певцов, дирижеров, режиссеров, которые вольнонаемные, но не обладают громкими звездными именами, — вот им будет совсем невесело.

— Мы со временем вернемся к той же точке, на которой все остановилось, или мир не будет прежним — какое из этих двух мнений тебе ближе?

— Я надеюсь, что рано или поздно мы все-таки к исходной точке вернемся. Психологически вся эта история нанесла огромную травму: теперь, когда кто-то чихает или кашляет в автобусе, все вздрагивают и начинают отползать от человека. Я вижу даже по своим друзьям и коллегам, что люди становятся очень асоциальными, начинают буквально бояться собственной тени, мнительность возрастает в разы. Вот эту ситуацию нужно будет преодолеть. На это уйдет достаточно большое количество времени. Оптимистический прогноз — от полугода до года.

— Музыканты, по твоим наблюдениям, тоже становятся более мнительными или они, скорее, относятся к ковид-диссидентам?

— А вот здесь очень интересная ситуация. Потому что музыканты делятся на две группы — вольнонаемные и штатные. Многие штатные музыканты будут до последнего упираться и под любыми предлогами не выходить на работу. У них и так есть стабильный финансовый доход — профсоюзы и рабочие контракты обеспечивают ежемесячную зарплату независимо от того, работают они или не могут это делать из-за нынешних форс-мажорных обстоятельств, в которых они абсолютно неповинны. И здесь очень многие стенки придется прошибать. Например, я знаю, что французские оркестровые и хоровые профсоюзы сейчас совершенно беззастенчиво торгуются о том, чтобы в режиме, когда они вообще ничего не делают, получать 100 процентов зарплаты. Не понимая, что в долгосрочной перспективе это может привести к сокращению финансирования культурных институций, потому что политики обозлятся и начнут мстить. И так вся сфера нерентабельная! В Швейцарии немножко по-другому. В контрактах хора и оркестра предусмотрен такой пункт, что при сокращенном рабочем графике они получают 80 процентов от зарплаты.

Это что касается штатных работников. А есть целый класс вольнонаемных певцов, дирижеров, режиссеров, инструменталистов. Если я сегодня позвоню им и скажу: «Ребят, вы готовы на свой собственный страх и риск петь, играть, дирижировать и ставить?» — то 10 из 10 мне скажут, что да, завтра будем в Цюрихе. Именно вот эти люди потеряли сейчас практически все заработки.

— Современные оперные институции — это рекордсмены по долгосрочному планированию, которое теперь полетело к черту. Можно ли спасти отмененные премьеры?

— Мы только что перенесли одну постановку на четыре года. К этому спектаклю уже были готовы в полном объеме костюмы и декорации, а это стоит великие тысячи. Одну мировую премьеру мы перенесли на два года, полностью сохранив постановочную команду и состав исполнителей. Соответственно, те вещи, которые были намечены через два и четыре года, отодвигаются еще дальше. Это непросто. Но это жизнь. Такое иногда случается и без всякой пандемии коронавируса.

— Какая у вас в Цюрихе сейчас обстановка?

— У нас тут по сравнению с другими странами просто рай — никаких масок носить не нужно, гуляй сколько влезет, с понедельника открываются все магазины, кафе и рестораны. Границы, правда, пока закрыты. Но до конца сезона мы спектаклей все равно не играем.

— Вы рассчитываете открыться в начале следующего сезона?

— Это еще неофициально. Нам должны будут в конце мая — начале июня сказать, на каком мы вообще свете, с какого момента и при каком количестве публики разрешаются мероприятия. Потому что если разрешат только 200–300 человек в зале, то заполнять зал Цюрихской оперы на одну пятую не имеет смысла. Если разрешат заполнить хотя бы половину зала, то тогда это уже разговор. Как и все другие театры, мы должны будем представить санитарно-эпидемиологическую концепцию — как мы будем заботиться о тех, кто находится в зале, на сцене и за сценой. Если ее сочтут убедительной, то мы немедленно приступим к делу. Но без компромиссов, конечно, в первое время не обойдется. Первая премьера следующего сезона — «Борис Годунов». И нашему режиссеру Барри Коски, я думаю, будет очень непросто адаптироваться к этой ситуации.

Сейчас у всех происходит мозговой штурм. Возможно, на первых порах в спектаклях нужно будет использовать уменьшенный состав оркестра или вообще исполнять под фортепиано. Или в тех операх, где хор не имеет ведущей роли, выкидывать хоровые фрагменты. И так далее.

— Ого! То есть это серьезно обсуждается?

— Конечно. При том условии, что люди хотят во что бы то ни стало начать играть спектакли. Потому что если ждать времени, когда можно будет играть так, будто ничего не произошло, то это до января-февраля 2021 года, а то и дольше.

— Как быть с балетом?

— Тоже сложно. Там без физических контактов вообще никак. Большие постановки откладываются или летят в тартарары. Балет комплектуется всякими гала с бесконечными сольными номерами, па-де-де и па-де-труа, где люди, работающие вместе, регулярно тестируются.

— Имеет ли смысл спрашивать тебя про твой Генделевский фестиваль в Москве, намеченный филармонией на это лето?

— Мы договорились с Алексеем Алексеевичем Шалашовым (директор Московской филармонии. — Ред.) созвониться после майских праздников. Но вероятность того, что фестиваль придется переносить на год вперед, стремительно возрастает до 100 процентов.


Понравился материал? Помоги сайту!

Сегодня на сайте
Кино
Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм»Рут Бекерманн: «Нет борьбы в реальности. Она разворачивается в языковом пространстве. Это именно то, чего хочет неолиберализм» 

Победительница берлинского Encounters рассказывает о диалектических отношениях с порнографическим текстом, который послужил основой ее экспериментальной работы «Мутценбахер»

18 февраля 20221662