«Выйти из зоны своего комфорта»

В берлинском театре для детей An der Parkaue состоялась премьера музыкального спектакля «Я, Икар». В рамках часового действа в роли доисторического авиатора блистал, взмывая ввысь и катаясь на трехколесном детском велосипеде, 30-летний актер Флориан Пабст. Аромат поэтики абсурда происходящему дарили текст известного немецкого сценариста Оливера Шмеринга и остроумная режиссура Анетты Янс. Главным бенефициаром зрительских симпатий стал автор музыки, написанной для четырех исполнителей, — молодой казахстанский композитор, выпускник Московской консерватории Санжар Байтереков. «Я, Икар» — не первое обращение уроженца Алматы к античной мифологии. Два года назад в рамках 16-го фестиваля NET в Москве был показан поп-механический спектакль с его музыкой «Медея.Материал». Мотто нынешнего представления — никогда не следовать безопасным «средним путем». Роман Юсипей разделил восторг юной аудитории и пообщался с композитором.

— Санжар, в Берлине сверхвысокая концентрация композиторов. Чем обусловлено твое участие в проекте?

— История началась в 2015 году, когда я вернулся в Казахстан после окончания Московской консерватории. В сентябре я познакомился с директором алматинского филиала Гете-института Барбарой фон Мюнхгаузен. Мы пришли к ней с режиссером Рустемом Бегеновым, чтобы рассказать о нашей «Медее». Ей удалось порекомендовать нас в уже готовую программу междисциплинарного проекта «Поверх барьеров» в Санкт-Петербурге.

Перед самым вылетом я просмотрел список участников и просто обомлел: туда были приглашены немецкий режиссер и композитор Хайнер Гёббельс, директор ансамбля Musikfabrik Томас Остердикхоф, хореограф Ричард Сигал, композитор Бригитта Мунтендорф. Там же я познакомился с модератором проекта Каем Вушеком — интендантом берлинского Theater an der Parkaue. Именно от него спустя время я и получил приглашение принять участие в проекте «Икар».

Тогда, в 2016-м, «Икар» задумывался как оперный спектакль в сотрудничестве с берлинской Deutsche Oper. К работе были привлечены несколько драматургов, режиссеров и целая композиторская команда — кроме меня пригласили москвича Николая Попова и киевлянина Алексея Шмурака. Мы прожили неделю в Берлине в режиме ежедневного мозгового штурма. У каждого возникали свои идеи: Коля Попов увлекся концепцией лабиринта Минотавра, Леша Шмурак во главу угла ставил противостояние отца и сына — Дедала и Икара. Но в целом мы были настроены на совместную композиторскую работу. Директор Deutsche Oper осталась нами довольна и пообещала выйти на связь ближе к 2020 году.

В результате проект реализовался в 2018-м без Deutsche Oper — силами лишь Theater an der Parkaue. Опера стала музыкальным спектаклем. Из композиторов остался я один.

— Каким изначально был твой Икар?

— На первоначальном этапе, когда у нас еще не было ничего, кроме самого мифа, мой Икар был глухонемым и ввиду своей ограниченности абсолютно зависимым от отца, Дедала. Зрители с самого начала должны были погрузиться в его аутичный внутренний мир с хрупкими звуками и паузами. Лишь Дедал мог с ним объясняться. Но, увлекшись изобретением крыльев, отец дал сыну слишком большую инструкцию перед полетом, которую тот не запомнил.

После того как я получил либретто Оливера Шмеринга, мой Икар изменился. Текст оказался настолько замечательным, что стал отличным материалом для построения новых структур. Миф об Икаре там раскрывается через многие факторы. Например, полет, ощущение высоты передаются через описание природы музыкальных инструментов. Оставалось лишь найти правильный баланс между нарративом и процессуальностью.

Стоит упомянуть, что An der Parkaue является самым большим в Германии театром для детей и юношества. И «Икар» задумывался именно как спектакль для детей от 9 до 12 лет.

Оливер внес в либретто казахские слова, немножко их переиначив. Актеры, наверное, до сих пор думают, что это дотракийский.

— Были ли просьбы упростить музыкальный язык?

— Перед тем как начать работу, я спросил, чего от меня ожидают. Мне ответили, что я должен писать так, как пишу обычно, — безо всяких скидок на аудиторию. На допремьерный показ привели учеников шестого класса, которые потом высказывали свое мнение об увиденном. Спектакль детям очень понравился. По поводу музыки они говорили, что ничего похожего не слышали, но это завораживает.

Все мои исполнители-инструменталисты задействованы в спектакле и как актеры. Иногда они даже сливаются в подобие античного хора. В какой-то момент у нас возникла идея запустить в действие некий волшебный язык. Недолго думая, Оливер внес в либретто казахские слова, немножко их переиначив. Актеры, наверное, до сих пор думают, что это дотракийский. Мне каждый раз становится очень смешно, когда я слышу со сцены это квазиказахское наречие.

— Планируется ли показ спектакля в Казахстане?

— Уже идут переговоры о гастролях в Алматы. В последнее время у нас происходит настоящий театральный бум. Открывается масса новых площадок. Значительную известность обрело объединение «Орта». Больше 20 лет существует независимый театр «ARTиШОК». По приглашению этого театра и его художественного руководителя Галины Пьяновой к нам в мае приезжал композитор Александр Маноцков. Они давно работают вместе, получили «Золотую маску». Для реализации проекта в Алматы Саше понадобился ансамбль, который мог бы играть современную музыку. Его выбор остановился на «Игеру». Эта работа — только начало нашего сотрудничества.

— «Игеру» — название созданного тобой три года назад коллектива. Легко ли далось это начинание?

— Я очень благодарен ректору Казахской национальной консерватории, замечательной пианистке Жание Аубакировой, которая сразу поддержала меня в моем намерении создать ансамбль. Между прочим, Жания Яхияевна является одной из первых в Казахстане исполнительниц современной музыки. В 1983 году она выиграла Конкурс имени Маргерит Лонг и Жака Тибо со Второй сонатой Булеза.

Я помню наш первый концерт в 2015-м. Меня все в один голос уверяли, что новая музыка — это не для Казахстана. Я просил напечатать пятьдесят программок. Мне говорили: «Это много. Человек двадцать придет, что с остальными делать?»

В Малый зал консерватории пришло более 300 человек. Для меня это было настоящим чудом. Когда я вышел на сцену и увидел такое количество людей, то, признаться, даже испугался. Тогда звучали Кайя Саариахо, Эллиотт Картер, Бруно Мадерна, Джачинто Шельси, Оливье Мессиан. Мы получили невероятный фидбек. Слушатели говорили, что музыка для них непривычна. Но все сошлись на том, что в Алматы она должна звучать. В следующий раз, понятное дело, людей пришло меньше — все уже знали, что мы играем. Но от концерта к концерту мы наращивали публику. И на сегодня у нас есть 80—120 постоянных слушателей. Наш прошлый сезон мы закрывали в соседнем Бишкеке, где опять собрали полный зал в 400 человек.

— Как часто вы выступаете?

— Стараемся давать концерты каждый месяц. В «Игеру» в основном играют музыканты, недавно окончившие консерваторию: флейтистка Меруерт Туленова, скрипачка Асель Исаева, виолончелист Айдар Куспанов. Это замечательные профессионалы, на чьих плечах, по сути, держится ансамбль. У нас также есть потрясающий кларнетист — единственный в Казахстане выпускник Джульярдской школы Дамир Буркитбаев. Когда я в первый раз ему позвонил, он работал в консерватории иллюстратором. На сегодняшний день это один из самых востребованных музыкантов Казахстана. Я горжусь тем, что в «Игеру» играют музыканты такого класса.

Работаем в основном мы на чистом энтузиазме. Я с самого начала знал, что будет нелегко. Но что настолько... Думал, спустя время мы сможем получить какое-то стабильное финансирование. Но пошел уже четвертый год, а воз и ныне там. Практически все ребята заняты на трех-четырех работах. Прибегают в конце дня, чтобы репетировать сложнейшую музыку. Будет очень жаль, если мы распадемся, — но предпосылки для этого серьезные. Раньше была мечта добиться государственной поддержки. Сейчас больше опираемся на поддержку меценатов. Слава богу, есть люди, которые искренне желают нам помочь, покупают ноты, финансируют приезд гостей.

Существование ансамбля, по большому счету, нужно всей стране. Такой парадокс: когда я вернулся из России, я был несколько дезориентирован, поскольку совершенно не знал творчества казахстанских композиторов. Приходилось по крупицам собирать информацию о старшем поколении. О молодых авторах вообще нигде не было ни слова. Помню, некоторые приносили мне записи своих произведений, сделанные в программе Sibelius. Это отсутствие данных, а также интереса к современным композиторам меня сильно поразило. В той же России при всей сложности происходящих там процессов с информацией дела обстоят на порядок лучше. Причем это относится не только к столичным композиторам.

После Москвы я мог заняться своей карьерой: начать активно писать, продвигать себя. Но у меня возникло настойчивое желание раскрыть наших авторов, дать возможность им прозвучать. За три года существования «Игеру» я еще ни разу не ставил в программы свои произведения — не считая «Медеи». Худо-бедно я и так где-то исполняюсь. Но есть огромное количество казахстанских композиторов, чья музыка не звучит вообще: те же студенты консерватории, недавние выпускники. Да и среди зрелых профессионалов таких тоже немало.

Меня все в один голос уверяли, что новая музыка — это не для Казахстана.

— Помимо ансамбля ты преподаешь. Чему ты, сам недавний выпускник консерватории, стараешься научить своих студентов?

— Моя преподавательская деятельность началась с подготовки к выпуску одного талантливого композитора, который к тому времени уже знал, в каком направлении он «поплывет» после окончания консерватории. Как и большинство молодых авторов Казахстана, его интересовала киномузыка в голливудской стилистике, к которой я абсолютно равнодушен. Я лишь попытался познакомить его с произведениями Лютославского, Айвза, Вареза. Мы прошли путь от полного неприятия Шёнберга до восхищения Гурецким, что в конечном счете в некоторой степени повлияло на его материал и оркестровку. Кажется, когда на экзамене ему поставили пять с плюсом, я радовался даже больше, чем он.

На следующий год мне пришлось пройти этот же путь с другой выпускницей, которая в тот период испытывала острый личностный кризис. В какой-то момент я даже потерял надежду на то, что смогу ей помочь найти себя. Почти каждый день я составлял плейлист, который помог бы ей и мне ощутить «гравитацию». Изъясняясь высоким слогом, «входил вместо дикого зверя в клетку». В итоге на экзамене она получила высший балл. Думаю, на материале моих переживаний в тот день можно было снять полнометражный фильм.

Если поначалу студенты не знали, с чем им придется столкнуться в моем классе, то сейчас ко мне просятся именно те, кто проявляет осознанный интерес к новой музыке. Кроме знаний в области композиции я стараюсь дать ученикам и понимание основ маркетинга, которые сам осваиваю, это важно в наше время.

Потихоньку это приносит свои плоды. Совершенно очевидно, что за последние год-два в стране проснулся интерес к композиторским техникам XX—XXI столетий. Это не может не радовать. Особый опыт я получил, когда меня попросили прочесть полугодовой курс «История современной музыки» для старшеклассников специализированной школы. Было очень весело, особенно когда я ловил себя на постоянных попытках оправдать нововенцев.

— В Казахстане существует ярко выраженный запрос на музыку в традиционном, народном ключе. Образно говоря, обществу нужен второй Курмангазы...

— Я им стать точно не смогу. У меня нет к этому тяги. Хотя, если уж мы заговорили о народных истоках, у нас в ансамбле есть такой инструмент, как кыл-кобыз, и мы постоянно инициируем написание новых камерных сочинений с ним.

А в целом, думаю, в Казахстане скоро все наладится с музыкальным плюрализмом. Появятся композиторы, которые перестанут бояться выйти из зоны своего комфорта.

— Что такое «зона комфорта»?

— Это когда ты знаешь, что хочет услышать твоя публика. Акцент здесь именно на слове «твоя». И ей хорошо, и тебе хорошо. Ты можешь очень долго пребывать в таком состоянии.

— Твой отец — известный композитор Сейдолла Байтереков. С его песней «Алия» Роза Рымбаева в 1977 году завоевала Гран-при на фестивале «Золотой Орфей»...

— Отца не стало в 1998 году. Музыкой я начал заниматься уже после его смерти. Не думаю, что он предполагал, что я когда-нибудь тоже стану композитором, да еще в таком жанре. У него есть симфонические, хоровые произведения, камерная музыка. Но в основном он действительно известен как песенник. Когда на фестивале «Наурыз» прозвучал мой Скрипичный концерт, ко мне подошел один пожилой оркестрант. «Слушай, Санжар, — сказал он. — Ну что за музыка такая? Ты же ведь сын Сейдоллы. Папа-то у тебя хорошо писал!»

Но, в принципе, меня уже перестали сравнивать с отцом. Конечно, когда я только приехал из Москвы, его друзья предлагали мне участие в различных телепроектах. Я очень деликатно им объяснял, что мы разные.

— Тебе не хватает Москвы?

— Я очень скучаю по этому городу, где прожил без малого семь лет — с 2008 года. Консерваторию и аспирантуру я окончил у Леонида Борисовича Бобылева. Именно он посоветовал мне вернуться в Казахстан, и я очень благодарен ему за его мудрость.

Я учился в золотое время: открывались концертные площадки, рождались новые фестивали. «Платформа» заказывала произведения композиторам. Бытовало мнение, что незачем ехать в Европу — так прекрасно в Москве... Уже на втором курсе моей аспирантуры все стало сворачиваться. На первый план вышли какие-то внешнеполитические моменты. Сократилось финансирование, многие молодые композиторы уехали на Запад.

В принципе, и у меня была возможность уехать в США и продолжить там обучение в одном из престижных вузов. Наверное, это было бы тоже правильно. Но желание вернуться в Казахстан в конечном счете взяло верх, и в общем-то я об этом не жалею. Положительных моментов здесь в любом случае гораздо больше. Быть полезным — это очень важно.

— Слушай, Санжар, — сказал он. — Ну что за музыка такая? Ты же ведь сын Сейдоллы. Папа-то у тебя хорошо писал!

— На базе Казахской национальной консерватории проходит крупнейшая в Казахстане биеннале современной музыки — фестиваль «Наурыз». В марте прошел седьмой фестиваль. Легко ли было его организовывать?

— Задолго до его начала я пришел к проректору по научной работе Раушан Джуманиязовой и предложил два плана. Первый — более бюджетный. Второй — дорогой, с приглашением топовых исполнителей и сразу двух композиторов в резиденции. Мне сразу дали зеленый свет на реализацию второго варианта.

Моментально согласились приехать израильский ансамбль Nikel и флейтист номер один Марио Кароли. Ответил согласием австрийский композитор Клаус Ланг, с которым мы познакомились еще в 2012 году на Академии молодых композиторов в Чайковском. Со вторым композитором возникли сложности. Я получил больше двадцати отказов, в том числе от Брюно Мантовани и Тосио Хосокавы. Мотивация была одна — все заняты до 2020 года. Наконец я написал Тристану Мюраю. И через месяц получил от него положительный ответ.

До последнего момента мы боялись, что что-нибудь да не срастется, — слишком уж большие фигуры. Но в итоге все приехали. Я сидел в своем родном алматинском зале, слушал их музыку и не верил, что все это происходит наяву. В рамках фестиваля состоялись презентации, открытые лекции, мастер-классы. Я был поражен реакцией нашей публики. За последние годы в Алматы сформировался особый класс слушателей. Музыкантов среди них не так много: в основном это театралы, литераторы, художники. У всех была эйфория. Многие говорили, что это переломный момент.

Слушатели намного дальше продвинулись в понимании современной музыки. Раньше в нашем обществе с этим было не все так гладко. Например, в 2016-м, когда я был худруком шестого «Наурыза», со мной связался менеджер одной эстрадной вокальной группы с намерением поучаствовать в программе. Когда я сказал, что это фестиваль новой музыки, он начал уверять, что они поют именно современную академическую музыку. Я интуитивно почувствовал, что он не очень понимает, о чем идет речь, но пригласил его как гостя на открытие. После всего, что менеджер там услышал, он со мною больше не разговаривал.

— Вполне логично. Скажи, что за личности Ланг и Мюрай?

— Личности абсолютно фантастические и абсолютно разные. С полярными системами мышления, композиции, преподавания. Ланг сосредоточен на структуре звука. Мюрай верен спектральной технике, при этом особое внимание уделяет тембральным вертикалям и мелодическим линиям. Когда у Ланга была презентация, Мюрай задавал ему очень много вопросов. И самое удивительное, что познакомились они именно в Алматы!

На фестиваль также приехал потрясающий московский скрипач, солист МАСМа Владислав Песин, который до этого Тристана Мюрая тоже никогда не видел. И он специально попросился принять участие в репетиции «Тринадцати цветов заходящего солнца» — произведения, которое ему многократно приходилось играть. Федор Леднев впервые дирижировал симфонические произведения Мюрая и Ланга. Одним словом, для нас всех это был большой экзамен. Очень хорошо выступил Государственный оркестр Республики Казахстан. Считаю, что на сегодня это лучший наш оркестр. За неделю репетиций он прошел процесс от неприятия до влюбленности в эту музыку.

В результате в Алматы образовался целый фан-клуб Клауса Ланга. Он очаровал абсолютно всех, и я знал, что так будет. Флейтист Марио Кароли в одиночку держал на себе внимание переполненного Большого зала консерватории. Все были поражены. Кстати, на его концерте прозвучала премьера пьесы казахстанского композитора старшего поколения — Бейбита Дальденбая. Причем тот использовал в ней расширенные техники, что ему, в принципе, раньше было несвойственно. И после исполнения все флейтисты побежали брать эти ноты.

— У тебя уже есть наметки программы восьмого «Наурыза»?

— За следующий «Наурыз» я уже не возьмусь.

— После фестиваля 2016 года ты говорил то же самое...

— Все-таки думаю, что фестиваль 2020 года я пропущу. От души желаю удачи его будущему художественному руководителю. Понимаешь, я стал слишком менеджером. В Алматы меня знают как художественного руководителя «Игеру» и «Наурыза», директора Центра современной музыки при консерватории. Но как композитор я практически неизвестен. Действительно, после возвращения в Казахстан я стал меньше писать. И это немного пугает.

Весной прошлого года к нам приезжал композитор Владимир Тарнопольский. Состоялись презентация, открытая лекция, мастер-класс и аншлаговый концерт его музыки. Визит таких мастеров, как он, меняет сознание публики. Я поделился тогда с Владимиром Григорьевичем своими планами. Он мне сказал: «Санжар, это все хорошо, но не забывайте писать музыку. В первую очередь, вы — композитор». Сейчас я понимаю, насколько он был прав...

Я очень хочу содействовать тому, чтобы Казахстан стал среднеазиатским центром современной музыки. Это забирает много сил. Но когда я вижу восхищенные глаза слушателей, начинаю верить, что, наверное, оно того стоит. И когда получаю восторженные отзывы о сочинениях Шельси, Берио или Лютославского, я радуюсь точно так же, как если бы хвалили мою музыку.

Понравился материал? Помоги сайту!