«Ритуалы меня никогда не интересовали»

Мартин Тсон Энгстрем построил свою жизнь как успешный международный арт-проект. В его активе — владение восемью европейскими языками (в их числе и русский), разветвленные связи во всех ключевых странах Европы, умение убеждать спонсоров и ладить с музыкантами. И громадный опыт концертного менеджмента, которым он начал обзаводиться еще со школы. Ныне Энгстрем — основатель и бессменный арт-директор крупнейшего в Швейцарии (разумеется, после Люцернского) музыкального фестиваля, личность в музыкантских кругах весьма популярная. Еще бы: работа в Парижской опере, в звукозаписывающих компаниях EMI и Deutsche Grammophon принесла ему славу весьма удачливого арт-менеджера. Энгстрем плотно работал с такими гигантами, как Герберт фон Караян, Пьер Булез и Клаудио Аббадо; был первым агентом Джесси Норман; давно и хорошо знаком с Анне-Софи Муттер, Маурицио Поллини, Ланг Лангом, Мартой Аргерих… Да что там, с сотнями инструменталистов с мировой известностью, которые из года в год принимают его приглашение приехать в Вербье летом.

Энгстрема беспрестанно приглашают в жюри разнообразных международных конкурсов, хотя формально он не имеет музыкального образования. Только в Москве за прошедший год он успел поработать в жюри скрипачей на XV конкурсе Чайковского и на конкурсе молодых пианистов, основанном Денисом Мацуевым. А в апреле 2015 года ему торжественно вручали премию Дмитрия Шостаковича в Пушкинском музее в Москве.

— Первое, что становится очевидным при взгляде на афишу фестиваля: здесь, в Вербье, выступает много русских музыкантов — или, по крайней мере, музыкантов, принадлежащих к русской исполнительской школе: Григорий Соколов, Лукас Генюшас, Князев, Бузлов, Трифонов… Многие считают вас русофилом. Почему? Как сформировалось подобное мнение? Вы действительно русофил?

— Чтобы ответить на ваш вопрос, придется начать издалека. Я родился в Стокгольме в 1953 году. А в 60—70-х годах в Швеции и Финляндии выступало много русских музыкантов — тех, кого не пускали на гастроли в Германию, Францию, Британию или США. В эти страны ездила лишь советская музыкантская элита — Давид Ойстрах, Мстислав Ростропович, Леонид Коган, Святослав Рихтер. Остальные — целое поколение фантастически одаренных музыкантов — не имели такой возможности. Максимум, на что они могли рассчитывать, — это гастроли в странах соцлагеря и в близлежащих Финляндии и Швеции.

Так случилось, что мои родители дружили с главой крупного концертного агентства в Стокгольме, которое приглашало советских музыкантов и тесно сотрудничало с Госконцертом. Меня попросили помочь в работе с русскими: в мои обязанности входило встречать музыкантов в аэропорту, провожать на репетиции. Мне было в ту пору 14—15 лет.

— И вы уже имели права на вождение машины в 14 лет?

— Нет-нет, я только сажал музыкантов в такси — если это был Юрий Темирканов или Владимир Ашкенази. А если приезжали Дмитрий Алексеев, Александр Слободяник, Лиана Исакадзе — я сажал их в автобус.

Позже, уже в Стокгольмском университете, я начал изучать русский язык и одновременно организовывал туры оркестра Ленинградской филармонии в Швецию. В 16 лет я впервые побывал в Ленинграде. Пробыл там неделю, ходил на концерты в филармонию… Когда мне было 20 лет, я встречался с Дмитрием Шостаковичем. Познакомился и с Сахаровым, и с Еленой Боннэр, виделся с ними в Москве — еще до их ссылки в Горький.

Моим первым проектом в 18 лет стал концерт Дитриха Фишер-Дискау в Стокгольме. Я сам арендовал зал, сам развешивал афиши — все делал сам. Занял денег у друзей — и, в общем, окупил затраты.

— И каковы ваши впечатления от встречи с Шостаковичем?

— Я дружил с его сыном Максимом. Дмитрий Шостакович приехал в Лондон на европейскую премьеру своей последней, 15-й, симфонии. После концерта Максим представил меня своему папе, потом был банкет, поздний ужин… ну что сказать? Он был уже очень болен, невротичен, и тело его казалось каким-то изломанным, усохшим. Он мало говорил, но взгляд его был наблюдательным и любопытным. Не знаю, как часто он бывал в Лондоне…

— Бывал несколько раз. В первый раз — когда ему вручали почетное звание в Оксфорде, это было в 1958 году.

— Да, конечно… Я уехал в Лондон сразу после школы, в 18 лет, работал в концертном агентстве, потом вернулся в Стокгольм и начал учиться в университете.

— У вас есть какое-то специальное музыкальное образование?

— Я занимался на фортепиано в Стокгольме. Но это не стало моей профессией. Моя страсть — это организация концертов. Моим первым проектом в 18 лет стал концерт Дитриха Фишер-Дискау в Стокгольме. Я сам арендовал зал, сам развешивал афиши — все делал сам. Занял денег у друзей — и, в общем, окупил затраты.

— Фестиваль в Вербье — прекрасное место для встречи музыкантов, которые рады поиграть вместе. Однако программа фестиваля никак не структурирована; нет девиза или каких-то внутренних тем. Нет композитора-резидента на фестивале. Почему?

— Я стараюсь сам выбирать и приглашать музыкантов. Тех, кто интересен лично мне, или просто моих друзей. Иногда то и другое сочетается. А потом начинаю прикидывать: какой репертуар лучше всего сыграет тот или иной музыкант? С кем ему интересно поиграть вместе? Какие вызовы — в смысле нетривиально составленных программ или сложности пьес — я могу бросить музыканту, чтобы ему было интересно их принять?

Марта Аргерих приезжает в Вербье много-много лет подряд. Здесь она впервые играла вместе с Евгением Кисиным, Джеймсом Ливайном, Гилом Шахамом, Вадимом Репиным. Многие ансамбли, сложившиеся на фестивале в Вербье, послужили основанием для прочной дружбы. Словом, мой девиз — это дружба. Соединять разных музыкантов, стараться развивать проекты, которые им были бы интересны.

Здесь звучит много камерной музыки. Гидон Кремер, Миша Майский, Юрий Башмет — все они показывались в Вербье в необычном для себя амплуа и репертуаре. Кисин, например, интересуется поэзией, пишет стихи на русском, английском и идиш — и мы предоставляем ему возможность реализовать это увлечение здесь. А на нынешнем фестивале была исполнена его Виолончельная соната.

— Я вижу, что многие исполнители пробуют себя в композиции и представляют новые опусы в Вербье. На этом фестивале прошла и европейская премьера Фортепианного концерта Даниила Трифонова, о которой многие отзываются положительно…

— На мой взгляд, весьма впечатляющее сочинение. Романтичное, но вместе с тем в его музыке сквозит типично трифоновский юмор. Видеозапись концерта выложена на сайте Medici.tv в свободном доступе, можно послушать.

Что касается моего личного кредо — для меня важнее всего развитие личности музыканта, умение угадать в нем потенциал и развить его. Анна Нетребко приезжала в Вербье, когда ее еще никто не знал…

— Еще до ее триумфа в Зальцбурге с Арнонкуром?

— Да, до того. Видите ли, я шесть лет был артистическим директором Deutsche Grammophon: в то время, на рубеже 90-х — нулевых, мы открывали миру многие новые имена. Тогда взошли звезды Ланг Ланга, Нетребко, многих других. Еще когда я работал в Париже, в 1975—1987 годах, в агентстве Opera et concert и Парижской опере, я способствовал дебюту Джузеппе Синополи. Я был первым агентом Джесси Норман. Идентифицировать талант и способствовать его развитию — в этом я вижу свою миссию. Это моя специальность — или дар, если хотите. Это моя главная страсть в жизни.

Вот сейчас, например, на утреннем концерте будет выступать 15-летний скрипач Даниэль Лозакович. Это фантастически одаренный мальчик. И он приезжает в Вербье уже в третий раз.

— Неудивительно, что вы его заметили: во-первых, Даниэль родился в Стокгольме, а во-вторых, у него киргизские корни, поэтому ему покровительствуют экс-президент Киргизии Акаев и его супруга. Я видела их на прошлом концерте Лозаковича — сидели в первом ряду. И тут мы плавно переходим к другой теме нашего разговора — деньги. Русские деньги. В этом году одним из генеральных спонсоров фестиваля стал Neva Foundation Timtchenko — фонд, принадлежащий семье Тимченко. Они поддерживали фестиваль и ранее или в этом году в первый раз?

— Геннадия и Елену я знаю уже 25 лет. Когда я был в Петербурге, Темирканов представил нас друг другу. Мы поддерживали контакт с ними и в Женеве, и в Москве, так что отношения с ними у меня — долгие и постоянные. Еще один русский спонсор — Андрей Чегляков, у него тоже есть фонд, через который он поддерживает фестиваль.

— А вы знаете, что Геннадий Тимченко — близкий друг Путина?

— И что с того?

— Да нет, просто спросила… Я слышу русскую речь на каждом концерте фестиваля. Однако, когда я встречалась с главой Verbier Promotion и спросила его о русских туристах в Вербье, он ответил: «Нет-нет, русские туристы составляют лишь малую часть от общего числа приезжих, не более двух-трех процентов». Как это возможно, если всюду — даже на завтраке в отеле — я слышу русскую речь?

— Надо понимать, что в Вербье два туристических сезона: зимний, горнолыжный — тут отличные и длинные лыжные трассы, — и летний, курортный. И публика, приезжающая в Вербье летом и зимой, очень разная. Я думаю, в Вербье приезжают скорее те русские, которые постоянно живут в разных странах Европы — не только в Швейцарии, но и в Германии и во Франции. Многие из них преданы русским музыкантам и приезжают сюда специально, чтобы их послушать.

Кстати, хотел бы объявить о том, что с 2018 года у Фестивального оркестра Вербье появится новый музыкальный руководитель — Валерий Гергиев. Он станет третьим руководителем оркестра: первым был Джеймс Ливайн, вторым — Шарль Дютуа.

— Интересно, как он сумеет совместить такое множество обязанностей: ведь помимо Мариинского театра и оркестра Мюнхенских филармоников он еще руководит российско-американским молодежным оркестром, и российско-немецким молодежным оркестром, и Всемирным оркестром…

— …и, добавлю, еще азиатским оркестром на Pacific Music Festival. Надеюсь, что он сконцентрируется летом на работе с оркестром в Вербье.

— У меня есть и вторая версия, почему я всюду слышу русскую речь. Возможно, сюда приехали родители «академистов» или даже их бабушки и дедушки. Мне кажется, 50% от общего состава студентов академии и молодежного фестивального оркестра — это русские музыканты.

— Может, и так. Многие русские занимаются на мастер-классах академии, и многие играют в трех наших фестивальных оркестрах. Возможно, они привезли сюда свои семьи на лето. Мы ведь оплачиваем все: дорогу, проживание, еду. И держим их тут от трех до пяти недель. Большой оркестр начинает репетиции за три недели до начала фестиваля, чуть позже — молодежный и камерный.

— Но я уверена, что маэстро Майкл Тилсон Томас не сидел здесь все пять недель! От силы — неделю.

— Да, это так. Предварительные репетиции проводятся со специально приглашенными коучами — концертмейстерами из оркестра Метрополитен-оперы. Сюда приехали 14 ведущих музыкантов оркестра: кларнетисты, виолончелисты, скрипачи. Потом приехал Дютуа и готовил две первые программы. Всего же на фестивале прошло шесть симфонических программ — включая «Фальстафа» с Брином Терфелем в главной партии, вагнеровскую программу с Иваном Фишером и Ниной Штемме и Третью симфонию Малера под управлением Майкла Тилсона Томаса, которая завершила фестиваль.

Но я бы хотел подробнее поговорить об экономике фестиваля — в широком смысле слова. Раньше, до фестиваля, в Вербье летом был мертвый сезон. Работали рестораны, были открыты отели — но они были пусты. Я начал с того, что выстроил концепцию летнего фестиваля, который бы привлек сюда новый тип туриста — культурно ориентированного. Это было в 1991 году. А уже в 1992 году прошел первый фестиваль. Первым дирижером, выступившим на нем, был Зубин Мета; первым солистом — Дэвис Гаррет. Уже на следующий год сюда приехали Евгений Кисин, Юрий Башмет, Максим Венгеров, Вадим Репин, Ефим Бронфман, Юрий Темирканов. Так постепенно вокруг фестиваля стал складываться постоянный круг участников.

Кисин, например, интересуется поэзией, пишет стихи на русском, английском и идиш — и мы предоставляем ему возможность реализовать это увлечение здесь. А на нынешнем фестивале была исполнена его Виолончельная соната.

А в прошлом году мы пригласили консультационное агентство «МакКинси», чтобы они провели исследование — сколько денег приносит фестиваль общине Вербье и кантону Вале. Нам нужны были доказательства финансовой целесообразности проведения фестиваля, чтобы мы могли представить их политикам кантона, общине и получить субсидии. И «МакКинси» представило их. Прямо и опосредованно в общину Вербье вернулось от фестиваля 32 млн швейцарских франков при размере субсидии в 1 млн франков. То есть на 1 млн затрат общине возвращается более 30 млн франков.

Это исследование показало, что наш музыкальный фестиваль — это история не только о Бетховене или о Кисине с Мартой Аргерих. Это настоящий успешный финансовый проект. Презентация исследования «МакКинси» проходила в присутствии внушительного международного журналистского пула, в зале сидело около 80 журналистов — в том числе из России. И это дополнительно показало властям кантона, насколько это важный проект для них.

Вы знаете, как много в Европе музыкальных фестивалей — около 3000. Многие из них успешны. Большая их часть проводится в городах: Зальцбурге, Мюнхене, Люцерне, Экс-эн-Провансе. Это обычная практика. В Америке, наоборот, большая часть проводится вне городов: Аспен, Равиния, Тэнглвуд, Саратога. Моя модель в Вербье напоминает модель в Аспене: сочетание музыки, природы, семейных связей и академической активности. Сейчас Вербье — самый большой в Европе фестиваль, который проводится не в городе, а в деревне, высоко в горах, на высоте более1000 метровнад уровнем моря. Важно понять: если мы проводим фестиваль в большом городе — например, в Москве, — то финансовая отдача от него не так заметна. Но в маленьком местечке финансовое влияние на регион огромно.

— Примерно в те же годы, когда вы основали фестиваль в Вербье, Майкл Хэфлигер, нынешний интендант Люцернского фестиваля, основал свой первый фестиваль в Давосе. Давос тоже маленькое местечко, но фестиваль там не получил такого размаха.

— Давос гораздо больше, чем Вербье. Там проводится экономический форум, там есть Конгресс-центр. И потом, фестиваль в Давосе — камерный. А у нас на фестивале — обширная симфоническая программа, три фестивальных оркестра. Кроме того, во время фестиваля в академии занимается около 300 студентов в возрасте от 13 до 30 лет.

— Бюджет фестиваля в Вербье — 8,5 млн швейцарских франков, почти в три раза меньше, чем в Люцерне. Достаточно ли этих денег для осуществления всех ваших планов на фестивале?

— Разумеется, недостаточно. Но так как мы работаем на поле культуры — а оно очень пластично, — у нас гибкий бюджет, мы изыскиваем всякие способы, чтобы как-то сэкономить. А вообще-то я провожу свою жизнь в поисках денег.

— Ну, в этом, собственно, и заключаются обязанности интенданта фестиваля…

— Я не спорю, это и есть моя работа. У нас есть и швейцарские спонсоры — компании Nespresso, Julius Bär.

— А сколько денег приносит продажа билетов?

— Примерно четверть общего бюджета фестиваля, может, чуть больше. Бюджет покоится, если можно так выразиться, на четырех китах: доходы от кассы, «политические деньги» — те, что приходят от кантона Вале, частные доноры и коммерческие спонсоры.

Мы сотрудничаем с некоммерческими фондами, которые дают деньги, например, конкретно на образование студентов из Америки или Германии — и не требуют взамен ничего: ни билетов на концерт, ни публикаций своих логотипов. В их числе — фонд Тимченко, который поддерживает в основном спортсменов и образовательные программы. Коммерческие же спонсоры действуют на основе взаимовыгодного сотрудничества: их логотипы должны быть везде — на сайте фестиваля, на афишах и буклетах, программках. Мы должны организовать им места на концертах, банкеты, приемы, встречи и проводы, размещение — словом, все.

— Я часто бывала на фестивале в Люцерне и не бывала ранее в Вербье. Сразу скажу — разница очень ощутима. Здесь гораздо более неформальная, раскованная атмосфера. Не обязательно приходить в вечерних туалетах, все одеваются достаточно просто и удобно.

— Я и хотел этого — у нас приветствуется спортивный элегантный стиль.

— И это очень здорово, концертные ритуалы начали как-то утомлять.

— Ритуалы меня никогда не интересовали. Прошу понять меня правильно: Майкл Хэфлигер — мой большой друг. Но я никогда не понимал порядков, заведенных на фестивале в Люцерне: полицейские, стоящие в дверях и не пропускающие к музыкантам тех, кто не внесен в список заранее. Если вы хотите пройти за сцену и поздравить артиста, вам придется заранее договариваться об этом! У нас в Вербье все двери открыты: любой может пообщаться с музыкантом, поздравить его. Вообще здесь музыканты, мне кажется, гораздо ближе к публике, чем в Люцерне. Возможно, дело в том, что Люцерн находится в немецкоязычной части Швейцарии, а Вербье — во франкоязычной. Здесь обращение гораздо свободнее.

— Но в Берлине я обычно свободно прохожу за сцену в Берлинской филармонии…

— Это Берлин, открытый город… Но если уж мы заговорили о Люцерне — единственное, в чем я завидую Майклу, так это в том, что у него в распоряжении есть такой прекрасный зал в KKL. Даже два — Белый и Люцернский залы.

— Я как раз хотела обсудить с вами главный фестивальный зал — Salle des Combins. Это ведь не настоящий стационарный зал, он похож, скорее, на громадный ангар под шатровой крышей. Нет ни фойе, ни необходимых удобств. Единственное его достоинство в том, что он очень велик. Есть ли возможность построить в Вербье новый зал?

— Надеюсь, когда-нибудь… Но Вербье — маленькая деревушка, здесь сложно затевать такой дорогостоящий проект.

— В Кухмо, маленьком поселке на севере Финляндии, смогли же выстроить прекрасный зал на берегу озера специально для фестиваля камерной музыки…

— Я знаю зал в Кухмо, он очень хорош. Но для нас маловат — в нем всего 600 мест. Такой зал и мы бы могли здесь, наверное, построить. Но нам нужен зал для симфонических концертов. В Salle des Combins — 1760 мест. Найти деньги и место под такой зал гораздо сложнее. Но вообще-то мне нравится наш зал: он более открыт и ближе к природе. Летом лучше слушать музыку под шатром, чем в каменном здании.

— Советую вам взять на вооружение опыт Тирольского фестиваля в Эрле, где спонсор в лице владельца Strabag выстроил в чистом поле роскошный концертный зал, напоминающий по очертаниям звездолет из «Star Track». Между прочим, среди спонсоров этого фестиваля значатся и русские олигархи.

— Ладно, буду искать русских спонсоров для постройки нового зала в Вербье (смеется)…

Понравился материал? Помоги сайту!