Роднее некуда

Я тут целый месяц смотрел российские сериалы — их как-то особенно много выпало: «Родина», «Орлова и Александров», «Фарца», «Ленинград-46», «Однажды в Ростове». Помимо заявленных тем и сюжетов сериалы всегда транслируют некую систему ценностей, предлагают картину мира. Такова природа серийности — поскольку мы не просто смотрим их, а вынуждены так или иначе там внутри «жить». Наши сериалы в этом смысле крайне невнятны — они, скорее, не говорят, а проговариваются. Но все равно: даже сквозь толщу невнятности, помимо воли авторов — что-то они нам сообщают.

Что? Что это за картина мира? Какая система ценностей? Что за смыслы?

Их невнятность, неконцептуальность, кстати, и есть важнейшая черта. Все сериалы заметно распадаются по ритму. Самые цельные серии — первые, примерно пять; далее начинается волокита (русский сериал славится немотивированным количеством «личных связей», по принципу «все со всеми»). Почему в любом русском сериале так много «любви» — которую используют для затыкания смысловых дыр и для «поддержания разговора»? Вероятно, такой комплекс 1990-х: продюсерам кажется, что кашу маслом не испортишь. Лишней любви в кадре не бывает. А давай героиня еще случайно влюбится в прохожего. А в нее влюбится пускай участковый. Чтобы все пестрило.

Наконец, финал, где, вероятнее всего, руководство канала требует что-то добавить или убрать — чтобы обезопасить себя или, допустим, уравновесить излишний либерализм (или консерватизм) предыдущих серий. Поэтому сериалы могут на ходу сменять тему или оптику — как в «Фарце», которая начинается как рассказ о фарцовщиках, а заканчивается как противостояние двух силовых структур. Или вот длинный «Ленинград-46» — 32 серии. Где-то на середине авторы словно спохватываются: понятно, о чем мы и для кого, но совсем уж без «сталинских репрессий» тоже нельзя. И вот они появляются, какие-то нелепые, как в эпизоде с «писателем Авербахом» или сестрой начальника УВД, которая возвращается из Парижа домой спустя 20 лет.

Лишней любви в кадре не бывает. А давай героиня еще случайно влюбится в прохожего. А в нее влюбится пускай участковый.

Генеральной темой, месседжем любого «сериала о Родине» — исторического, детектива, байопика, даже гангстерской саги — является наличие сильной власти. Нельзя представить сериал без власти — об обычных людях, об их жизни, страданиях и любви. Причем вполне допустимо ругать власть (советскую, естественно), можно смеяться над ней, ужасаться ей — но она в любом случае должна быть и занимать много места. Послевоенный криминал — тоже некий эрзац власти: криминальная иерархия заполняет то пространство, куда не дотянулось государство. Власть — плохая, добрая, человечная или анти-, неважно — в сериале никогда не оставит человека одного. Она всегда рядом. Все наши сериалы на самом деле — один сплошной Левиафан.

Отношения с прошлым

Попутно авторы транслируют и собственные представления о мире. Все это вместе с генеральной линией образует довольно причудливый синтез: сериал может быть консервативнее официальной точки зрения или чуть либеральнее — сути это не меняет. Как герой сериала «Обратная сторона Луны» (2012) не может ничего «от себя» предложить прошлому — так и создатели сериалов действительно уверены, что люди и жизнь в прошлом, в СССР, были хоть и жестче, но «интереснее». Поэтому пространство исторических сериалов — это не просто прошлое, а как бы продленное — или застывшее в прошлом настоящее. Время, в котором большинство жителей страны хотели бы жить вечно.

Серьезных сериалов про «сегодня» не снимают, и к этому, в общем, все привыкли. «Сегодня» на экране не существует. Про «сегодня» принято угадывать в исторических сериалах: зрители пообразованнее ищут эти намеки, а авторы их там расставляют — хотя и в меньших, чем нам представляется, количествах.

У нас любая дискуссия о Сталине превращается в тост за Сталина.

Эффект медиа («говори обо мне что угодно, главное — говори») в случае со Сталиным сработал идеально. Это стало ясно еще во времена сериалов по романам Рыбакова или Солженицына. Выяснилось, что даже антисталинский материал превращается в «сериал о Сталине». Все нити повествования сходятся к нему, он разрешает все конфликты, милует и карает тоже он. Вот «Орлова и Александров»: Сталин ужасен, хитер и коварен, но мы видим, что Берия и его подручные еще ужаснее, и именно случайный звонок Сталина спасает Орлову от прямого буквально насилия. Эпизод с отравлением Орловой — типичная городская легенда, но опять Сталин спасает Орлову от смерти. Даже когда Александров (Анатолий Белый) читает знаменитое «Мы живем, под собою не чуя страны…» и сверкает глазами — это все равно получается «о Сталине». Это известный парадокс: у нас любая дискуссия о Сталине превращается в тост за Сталина. Пусть даже в качестве зла, но решающего, верховного — он является неизменно главным героем сериалов про 30-е — 50-е годы. Все эти байопики про Орловых, Александровых, Жуковых, Фурцевых — это на самом деле сериалы о Сталине. И это доставляет огромное удовольствие его апологетам. Пусть его ругают, но он все равно тут — главный.

Соперничество силовых ведомств

Если сериалы о 30—50-х — это о Сталине, то сериалы про 60—70-е — о соперничестве/сотрудничестве силовых ведомств, МВД и КГБ. Об этом даже «Однажды в Ростове», который, казалось бы, — в первых сериях — о Новочеркасском расстреле и вообще про антисоветские настроения. Кстати, почему уголовную историю братьев Толстопятовых превратили в антисоветскую? Новочеркасский расстрел был в 1962-м, а банда Толстопятовых начала активную деятельность в 1968-м.

У меня есть версия. История про советских гангстеров, которые с автоматами идут на сберкассы, является с точки зрения нынешней идеологии бóльшей крамолой, чем версия, что у братьев был какой-то мотив, что они «обиделись», что на них повлиял расстрел в Новочеркасске и они мстили советской власти. Любая из этих версий удобнее, чем признание того факта, что такая банда могла появиться без всякого повода на пятидесятом году советской власти, в обычном советском городе. Вот это как раз объяснить труднее всего. Лучше о борьбе власти с антисоветчиками-преступниками — какой бы ни была власть несправедливой. Авторы выбирают из двух зол меньшее — плюс моральная несостоятельность «антисоветчиков».

Рассказ о двух ведомствах — о местных КГБ и МВД — занимает большое место в гангстерской саге, причем образы спецслужбистов максимально глубоки и человечны: тут и работа, и любовь, и измены, и семейные дрязги, и неформальные связи. Продюсер «Однажды в Ростове» Сергей Жигунов лично воплотил глубокий, сложный образ чекиста (сериал был снят еще в 2012 году). Его коллега, старший лейтенант, приходит к Богу. Еще один коллега начинает курить траву... Местами авторы как бы доводят это до абсурда, но в любом случае силовым ведомствам уделена примерно половина сериального времени.

Пространство исторических сериалов — это не просто прошлое, а как бы продленное — или застывшее в прошлом настоящее. Время, в котором большинство жителей страны хотели бы жить вечно.

В «Ленинграде-46» работникам МВД (они тут главные герои) поручено «восстанавливать честь МГБ» — когда выясняется, что под видом чекистов в квартиры людей врывались переодетые мошенники (то есть кто-то помимо чекистов забирает людей по ночам, нарушая монополию на ужас). Тут вам и тема благородства работников спецслужб — и в «Ростове», и в «Фарце» чекист/оперативник идет на должностное преступление, помогая жертве-преступнику.

В «Фарце» несколько сложнее. КГБ контролирует фарцу для своих целей (надзор за иностранцами) и по факту вынужден вступать в конфликт с МВД, которое за фарцовщиками охотится. Можно было бы развить эту мысль и глубже — например, что КГБ познакомился с частнособственническими отношениями раньше других слоев общества, — но сериал так далеко идти не рискнул. Важно другое. Без участия спецслужб в сериалах не может случиться вообще ничего — ни плохое, ни хорошее. То, что казалось естественным человеческим конфликтом, эмоцией, амбицией, — на самом деле, объясняют нам, лишь результат соперничества могущественных организаций. Все фундаментальное, переломное, что случалось со страной, случалось только в результате конфликта ведомств. От воли обычного человека ничего не зависит.

Отношение к богатству

У нас в принципе нет сериалов о богатстве и финансовом успехе. Но сериал «Ленинград-46» умудряется сводить счеты с «богатыми» даже в условном 1946 году. Постоянно внушаемая мысль — богатство приобретается только нечестным путем. Деньги до добра не доводят. За богатых играют разнообразные «снабженцы» и «тыловые крысы» — образы подчеркнуто негативные. Бандиты их грабят, но их не очень жаль — мы знаем, что они «наживались во время блокады». Снабженцы жируют, покупают балычок, икру черную и красную и произносят циничные монологи: «Я, честно говоря, думаю, что идея по поводу равноправия — это чушь. Это что же — я буду есть то же, что и представитель пролетариата?.. Я вкалываю в десять раз больше, чем какой-то рабочий».

Сериал уставлен бюстами Сталина — но при этом дышит неприязнью к самому что ни на есть конформному классу совслужащих, тем самым «снабженцам». А также к богеме, которая может себе позволить служебный автомобиль и домработницу. Богема тоже становится жертвой бандитов, но тоже «сама виновата», потому что водит к себе «кого попало». То есть в сериале — помимо погонь и стрельбы — есть мощнейший антибуржуазный заряд; он снят с подлинно пролетарских, марксистско-ленинских позиций.

Зато уж «Фарца», казалось бы, — самое время поговорить про становление частнособственнической морали в СССР. Знакомство с западными товарами сильно изменило советского человека. Однако авторы уходят от этого опасного разговора. Они сужают явление фарцовки до рамок узкой группы. На середине сериал вдруг меняет оптику: вначале мы смотрели на мир глазами молодых ребят-фарцовщиков, а затем — вдруг — уже глазами «отцов». Отец фарцовщика в конце сериала говорит: «Мы воевали за то, чтобы эти ребята имели право на ошибку». Эта формулировка филигранна. Это ведь не просто реплика — это брехтовский зонг, выход за рампу. Это «правильное», идеологически выверенное отношение к фарце на сегодня.

Сериал не забывает «разочаровывать» фарцовщиков. Героиня дает понять герою, что чем больше денег, тем меньше таланта. Наконец, в эпизоде, где советскую девушку лишает невинности иностранец, который принял ее за проститутку, кверху летят доллары — символизируя, что такого не стоят. «Плохой иностранец» в кадре — своеобразная компенсация за излишнюю либеральность в выборе темы.

Сериал о природе богатства превращается в советский детектив: пара заправил, от которых ниточки ведут к двум-трем нечестным работникам торговли, — вот и вся фарца. Это история не о том, как социализм противоречит жажде потребления, — а о том, что нельзя брать по-крупному, как валютчик Рокотов.

Интеллигенция и трансформация

Интеллигенция — обязательный и важный герой этих сериалов. Чаще всего это вечный тип: он специально так разговаривает, у него специальная такая бородка или пенсне. Но «Ленинград» линейку расширяет. Появляется «журналист», который оказывается идейным пособником немецкого шпиона. Он произносит узнаваемо-либеральные речи: «Я распространял антисоветские листовки… Я хотел, чтобы немцы были здесь… Надоело выживать. Здесь никогда ничего не будет… Эта машина в Германии сделана, и здесь подобного никогда никто не сделает... На Западе привыкли ценить умных людей». Бежать он хочет в Эстонию (какая Эстония в 1946 году? Есть Эстонская ССР. Но авторы вкладывают в уста героя именно Эстонию, и target group сериала безошибочно считывает этот сигнал). Эстония вообще место «зла»: в сериале «Родина» сообщница террористов — гражданка Эстонии.

Есть хорошие интеллигенты — они помогают органам. Есть пара невинно пострадавших от режима — для баланса. Но основной мотив — трансформация интеллигента. На этом построена основная линия в «Ленинграде-46»: «Данилов ожесточился и променял жизнь добропорядочного человека на жизнь преступника». Ближе к концу он произносит знаменитую фразу — «когда власть станет нашей». То есть — мостик в будущее, в проклятые 1990-е, когда мечта бандитов материализовалась.

Учитель литературы превращается в матерого убийцу. Другой герой — из подающего надежды писателя в фарцовщика («Фарца»). Врач — в добровольного помощника спецслужб («Ростов»). Музыкант из оркестра днем играет, а ночью убивает. Подруга писателя, светская львица, — предает («Ленинград»). Очкастый зачинщик беспорядков в Новочеркасске также сдает своего товарища («Ростов»). Преподаватели увольняют коллег по звонку из горкома («Ленинград»).

Авторам сериалов это явно доставляет удовольствие, тут что-то личное — еще и еще раз поговорить о гнилой сущности. Но если шире — о том, что нет никаких «порядочных людей», нет разницы между вором и интеллигентом. Тот же мотив был и в «Апостоле», и в «Пепле». Об этом, кстати, недавний прокатный фильм «Батальон» — что в убийцу можно превратить любого. Никакая этика ничего не значит: если всех поставить в ужасные условия, все будут вести себя одинаково ужасно. Отсюда и маниакальное желание — наконец поставить всех в эти условия.

Все это не отменяет каких-то талантливых находок, интересных слов и сцен — в этих и других сериалах. Можно хвалить авторов — в конце концов, они могли бы этого не делать, но сделали. Однако любая вольность все равно остается лишь царапиной на граните. Никто из авторов, актеров или сценаристов не может вырваться из замкнутого круга, даже если бы и захотел, — как не мог советский писатель сказать больше, чем ему позволял язык соцреализма. Все наши сериалы в конечном счете о том, что человек бессилен, а власть — всесильна.

Беда этих сериалов не в том, что там плохо играют (играть там нечего, в сущности) или сценарии такие, и не в том, что нет «культуры сопротивления продюсеру». А в том, что принципиально «другой» сериал снять в сегодняшней России при всем желании невозможно. Бессмысленно поэтому обсуждать степень их смелости или свободы: все равно это будет еще один сериал про Сталина или про КГБ/МВД. Всего два варианта. Для людей творческих профессий это, в принципе, трагедия. Но они либо научились ничего не чувствовать, либо просто не понимают этого. Я даже не знаю, что печальнее.

Понравился материал? Помоги сайту!