Новые русские детские книги о «трудном»

Нынешние родители — это бывшие советские школьники, и в школе их, то есть нас, не щадили: в подробностях объясняли, как генерала Карбышева до смерти обливали на морозе водой и как отрезали грудь Зое Космодемьянской. Но при этом не рассказывали о проблемах, столкнуться с которыми было вероятнее. Как поцеловать девочку? Что делать, если впервые в жизни начались месячные? Как понимать, если у вас только мама и нет папы? А двое пап? А жить не хочется? И куда деваются люди, когда умирают? В советских детских книгах люди почти не умирали. Они могли «пасть смертью храбрых», но это, конечно, не одно и то же.

Те, кто начал прививать в России детскую прозу о «трудном» чуть больше десяти лет назад, высадились на голую землю. Но начало было радужным.

Сперва на помощь пришли варяги. В «нулевые» на русский вдруг перевели и издали множество шведских и норвежских детских книг. Книг действительно замечательных. Нет ни одной другой детской литературы в мире, где столь высокое качество текстов было бы разлито столь ровно. Сперва в этом захлебываешься, завидуя и восторгаясь, глотаешь одну книгу за другой, а через энное количество текстов замечаешь, как начинают за буквами проступать дырочки, набитые на барабан механического пианино. Проступает метод. И в этот момент у русских писателей наступила вторая стадия: «я тоже так могу». Самый умелый тому пример — серия Марии Бершадской «Большая маленькая девочка». Ее выпускает издательство «КомпасГид». Оно же выпустило и «Дом П» Юлии Кузнецовой — еще одно такое русское упражнение по шведским прописям. «П» означает «дом престарелых», куда отправляет свою бабушку одна благополучная семья. Имена русские, но персонажи — конечно, нет. Эксцентричная, полная энергии старушка — это довольно распространенный человеческий тип в Швеции. А русскую повесть такая героиня превращает в сказочную. Но в целом выстроить русский интерьер из мебели ИКЕА у Юлии Кузнецовой получилось. В еще одной новинке «КомпасГида» — книге Евгении Басовой «Уезжающие и остающиеся» по-настоящему хороша только повесть, которая дала название сборнику. Она задвинута последней. По пути встречаются чудеса вроде «зашевелила все свои морщины» и «умеет ловко складываться во все стороны», заставляющие гадать, то ли автор «по-русски плохо знала», то ли это неудачные попытки подделать детский язык; плюс общий привкус «библиотечки дошкольника», памятный, как вкус манной каши в школьной столовой, — словом, велик шанс, что, начав листать сначала, вы книгу отложите. Но повесть «Уезжающие и остающиеся» стирает это впечатление без остатка: она превосходна. Депрессивный русский поселок, отцы на заработках в Москве, гимназия сеет надежду однажды вырваться в другую и, конечно, прекрасную жизнь: в Москву, а то и Англию, и обе далеки, как «Москва» чеховских сестер. Басова ничего не упрощает, не сглаживает, но и ни разу не срывается во взрослую прозу.

Иллюстрация к книге «Дом П» Юлии Кузнецовой© «КомпасГид»

Вот из таких книг и должен бы состоять идеальный мейнстрим русской детской литературы: с несколькими десятками новых названий в год, лесом издательств, жирным пулом авторов и ежегодной премией, регулярно потрясающей все сообщество взаимным выводом на чистую воду и упреками. И в общем-то все медленно шло к тому. Но оборвалось.

Заблудиться в русской современной детской прозе сейчас невозможно. Вы неизбежно окажетесь между двумя издательствами — «КомпасГидом» и «Самокатом». В той же Норвегии с населением чуть больше русского Петербурга современную норвежскую детскую прозу активно возделывают почти десять издательств.

Виталий Зюсько, главный редактор «КомпасГида»: «Для этого нужно создавать пространство диалога, а это огромная работа. Собственно, все эти годы мы с коллегами из “Самоката”, “Розового жирафа” этим и занимались, и, по-моему, у нас получалось. Была критика, были дискуссии, люди спорили друг с другом, но все это было в рамках здорового диалога, никто не пытался заткнуть тебе рот, запретить работать, как это делается сейчас. Трудно не заметить, что после Олимпиады произошла смена эпох. Все, что мы так старательно создавали, рушится на глазах. Если раньше родитель просто не покупал книгу, которая ему не нравилась, то сейчас он этим не ограничивается и запросто пишет на издательство и автора донос, а они потом дают объяснения прокуратуре или Следственному комитету. Я не знаю, откуда в людях столько ненависти, злобы, желания причинить боль. Не знаю, к чему мы в итоге придем. Знаю только, что интересы ребенка в такой ситуации на последнем месте, и это очень горько».

Теперь вы уже не удивитесь, что современная русская детская проза едва тянет ноги. Странно, что она вообще существует.

Он не преувеличивает. Масштаб проблемы виден уже в возрастных маркировках. То, что в Швеции выпускается для 8-летних детей, в России выходит с возрастной маркировкой 16+.

Ирина Балахонова, главный редактор издательства «Самокат»: «Теперь, когда существует практически цензура (ФЗ № 436 и т.д.), риски заключаются, в первую очередь, в том, что книги для подростков выходят с наклейками, предупреждающими родителей, что в книжках есть “недетские темы”; то есть все, что выходит за пределы розовых сказок, по сути, все самое интересное и нужное для понимания читателями окружающей их жизни, что предостерегает от опасностей возраста, учит принимать правильные решения в реальных ситуациях, — очень трудно донести до самих подростков. Эти книги вынужденно попадают во взрослые отделы, где взрослые их не ищут, а случайно заметив, обходят — кто же захочет приносить своему ребенку книжки, “запрещенные” законом? В детали у нас вдаваться не очень принято, и лучшие (самые правдивые, талантливые, яркие) книги для молодых взрослых и подростков просто вымываются из ассортимента магазинов как неликвид».

В той же Норвегии главными покупателями детских книг являются библиотеки, это субсидирует государство. В России же, говорит Балахонова, «действия государства направлены именно на то, чтобы подростки читать перестали... или перестали читать литературу, затрагивающую жизненно важные для них темы: свобода слова и свобода выбора, личная свобода и ее рамки, взаимоотношения полов, тело в момент взросления, наркотики, зависимость как таковая, взаимоотношения в семье и в обществе, личная ответственность за происходящее вокруг, умение сопереживать, война, смерть и другие».

Теперь вы уже не удивитесь, что современная русская детская проза едва тянет ноги. Странно, что она вообще существует. И даже отваживается вести себя так, будто на нее не дышат смрадом из открытой пасти. «Самокат» рискует серьезнее всех. «Считалку» дебютантки Тамты Мелашвили, где героям двенадцать-четырнадцать лет, пришлось выпустить с пометкой 18+. А это нынче в России уже знак: как говорила героиня фильма «Служебный роман», «значит, хорошие сапоги, надо брать». Это книга года. Несколько дней жизни в «ничьей» полосе в Грузии. Остались старики, женщины, дети. Повествование размерено главками с указанием дней недели — среда, пятница, снова среда, слипаясь в дурную бесконечность абсурдистской пьесы. Гуманитарный коридор то вот-вот откроют, то совершенно точно не откроют, и ожидание его превращается в ожидание Годо. В овраге разлагается труп убитого солдата — русского, грузинского, абхазского, это важно? Тамта Мелашвили пишет монолог; как горячий ураган, он сплавляет разные голоса. Напор голосоведения таков, что кажется, будто автора проносит от начала до конца некий утробный инстинкт, но нет: конструкция безошибочна, где ни топнешь, везде прочно. Эту прозу хорошо представляешь себе на театральной сцене.

Вернее, увы, не представляешь совсем. Во всяком случае, в России.

Понравился материал? Помоги сайту!