Почему его не взяли на эту выставку

Как-то раз (похоже, что в 2002-м) Дмитрий Александрович Пригов готовился к своему выступлению в садике при музее Ахматовой в Петербурге. И вдруг в кустах появился Бренер. Тогда Дмитрий Александрович сказал: «Нет. Так дело не пойдет. Или Ахматова — или Бренер».

Где мы — и где Бренер?

Эта рамка очень точная. Где-то между Ахматовой и Бренером мы и находимся. Ни то ни се, не Бренер и не Ахматова или и Бренер, и Ахматова в одном садике при музее — русская поэзия сегодня.

Бренер родился в 1957 году, через четыре года после смерти Сталина. Мне сегодня приснилось, что это произошло в один и тот же год, и мысль моя (во сне) была в том, что вот был Сталин, а стал Бренер — и что нам это дает?

Проснувшись, я вспомнила про «законченно-единое произведение искусства»: Бренер догматичен в своей антидогматике, он зануда и моралист. Бренер тотален. Его заветы жестоки. Только его способом можно жить на свете — презирая всех остальных за конформизм и круглосуточно кидаясь во всех говном. Я так и живу, но проповеди все равно меня раздражают. Нашелся тоже Иисус Христос (именно в качестве такового Бренер предлагал рассматривать себя во время великой акции 1995 года, когда на службе в Елоховском соборе кричал: «Чечня! Чечня!»). Но если следовать стратегии Бренера-Сталина, быть верной заветам, то нужно написать честно и про книжку, и про все остальное.

Я пишу этот текст потому, что:

пора вытаскивать поэта и писателя Бренера из ямы неуспеха, потому что читают его у нас преступно мало. Между тем ничего более вдохновляющего для тех, кто не хочет быть гештальтом Активиста, Героя или еще каким гештальтом, не придумано.

Ура, кобура, на брюках дыра

Книга Бренера

Героиня этой книги достает из [женского полового органа] разные предметы и все время попадает в разные неприятности. По жанру это авантюрный роман, причем со старомодными нравоучениями: голая Бомбастика с испещренной шрамами задницей в перерывах между событиями читает лекции о том, как не стать слишком знаменитым и в то же время остаться в вечности, — то есть о том, что уже удалось авторам книги.

Книжку выпустил нелегальный издательский дом «Политическая пропаганда», основанный художником Петром Павленским и его соратницей, художницей Оксаной Шалыгиной, — собственно, с изданием «Бомбастики» он и стал издательством. Книга распространяется бесплатно в книжных магазинах. Кроме того, конечно, fuck copyright —текст выложен на сайте «Политической пропаганды». Деньги на бумажную версию были собраны по интернету — просто в Фейсбуке, без всяких краудфандинговых платформ. Издатели объясняют, что ни одна такая платформа не согласилась бы разместить у себя даже описание этой книги. Первая типография, куда они обратились, отказалась печатать «мерзости, которые с каким-то нечеловеческим сладострастием смакует автор» — «по соображениям обычной человеческой брезгливости». Заметьте, что сладострастие — свойство не человеческое, а брезгливость о'кей.

«Обычное человеческое» — главный враг Бренера, в этом он наследует Бретону с его мечтой о беспорядочной стрельбе по обывателям. Бренер отказывается называть себя художником, отказывается называть искусство искусством, а Бомбастика (альтер эго его и его подруги-соавтора Барбары Шурц, по всей видимости) называет себя тварью, отказавшейся от звания человека.

Бренер всегда идет по той грани, где начинается спор о человеческом. Насколько животным может быть человеческое тело, где кончается желание индивида и начинается пресловутая «обычная человеческая брезгливость»? Ответ Бренера — нигде.

В конце приводятся «новонайденные» стихи авангардиста Артюра Кравана, написанные Бренером и Барбосой Фамозой по-английски со смешными и интересными ошибками. Краван был боксером и поэтом и, по преданию, в конце одного боксерского матча прочел зрителям лекцию о поэтике Оскара Уайльда. Бомбастика читает лекции о жестах мертвых поэтов, об успехе и неуспехе (эта лекция называется «Два крокодила»).

Там есть такой момент:

Именно фашизм, за которым стоял капитал, с невиданной энергией создавал «гештальты» Героя, Красавицы, Вождя, Активиста, Воина, Матери и Труженика. Эти «гештальты» должны были формировать мечты и ежедневную жизнь обывателей, населяющих Европу после Первой мировой войны. Были, разумеется, и «антигештальты»: Еврей, Цыган, Коммунист, Авангардист-дегенерат, Гомосексуалист… Подобный процесс создания «гештальтов» шел полным ходом и в государстве Сталина, где вся творческая интеллигенция была привлечена к созданию «пролетарских» фигур, и в Америке, где властвовали Голливуд и реклама. 

Выработка «гештальтов» не остановилась с крахом гитлеризма. Как сказал Фреди Перлман, «нацисты проиграли войну, но выиграли мировой порядок».

Самоидентификация Бренера

Пора вытаскивать поэта и писателя Бренера из ямы неуспеха, потому что читают его преступно мало. Между тем ничего более вдохновляющего для тех, кто не хочет быть гештальтом Активиста, Героя или еще каким гештальтом, не придумано.

Ура, кобура, на брюках дыра

Но тот, кто не хочет быть гештальтом Активиста, становится антигештальтом Авангардиста-дегенерата. На брюках снова дыра. Однако так и должно быть: по вопросу самоидентификации за Бренера высказывается совершенно определенно «Артюр Краван» в конце книги:

LITTLE PICTURE WITHOUT TITLE

We are warriors from the tribe Mau Mau.
Or maybe we are pussies from the tribe Meow Meow.
To be honest we don't know who we are right now.
But when we will know we will tell you. Ciao!

Это не четверостишие, а просто гимн всякого самоидентификатора.

Утопия Бренера

В главе шестой «Бомбастики» — «Ночной восторг» — живописуется революция, а может, беспорядки (там написано «беспорядки»), устроенные Бомбастикой и ее приятелями, щенками и девчонками, в «пыльном и порочном городе Брюсселе». Это оргиастическая глава, и именно в ней мы узнаем о желаниях, не о практиках, уходим в утопию по Бренеру, и в этой утопии нет никаких левых или правых принципов или идей, есть только чистое наслаждение (ему и только ему предается Бомбастика в паузах между столкновениями с социумом). Кроме чистого наслаждения, в том числе и культурой, в этой главе ничего не утверждается — все разносится в пух и прах.

Взрослые грабят. Грабят автоматы с деньгами, грабят бутики, увозят награбленное в неизвестном направлении.

(Интересно, зачем им награбленное? Почему они не равнодушны к мирским благам, деньгам? Это просто экспроприация ради экспроприации, ради некоей минутной справедливости — «бабло — босякам», но что они будут с ним делать? Об этом ничего не сказано.)

Бренер всегда идет по той грани, где начинается спор о человеческом.

Взрослые играют: потехи ради поджигают машины, громят рестораны, пугая почтенных посетителей. В это время дети врываются на кухни ресторанов и едят. Дети пробуют все запрещенное, рокфор, клубнику, тридцатилетний коньяк.

Взрослые устремляются в книжные магазины: «истосковавшиеся по мудрости босяки хватали с полок исторические исследования», «другие тут же горячо обсуждали Аристотеля, Платона, Эпиктета <…> Мину Лой и Цветаеву».

Дети вскрывают магазины игрушек.

Банки пылают.

Пылает брюссельский Дворец правосудия.

Люди штурмуют Ратушу, взрывают институции Европейского союза, поджигают «проклятое здание НАТО», взламывают тюрьмы, освобождают всех заключенных (а не только политзаключенных), потчуют их краденой черной икрой.

Но, когда восставшие бегут освобождать четвертую из двенадцати брюссельских тюрем, полиция открывает все канализационные люки в городе, и восставшие падают в них (как во сне — что это у Бренера? Страх упасть в водосточный люк, обратно в яму, в маму?).

В конце главы Бомбастика вспоминает слова художника Джека Смита о том, что перед смертью ничего не стало ясно, а все так и осталось покрытым туманом.

«А какие-то парии в чалмах заорали:
— Самое сладкое случается во сне!
И больше никаких лозунгов не было».

Тайна Бренера

Эта предельная честность Бренера в части идей, честное слово, и делает его большим художником. К нему не липнет никакая идеология, его догматика — догматика абсурда, бомбастика абсурда. Когда Бомбастика танцует, она делает это идейно: «Дело в том, что это был не какой-то там дешевый или захудалый перформанс, высосанное из пальца шутовство или паскудное платное шоу, а подлинно неумелый самодеятельный танец, в котором техника и выучка играли совершенно третьестепенную роль. Главным были освободительный дух и исключительная независимость. Но постепенно выявилась и неумолимая логика этого танца: порвать со всеми условностями и нормами, стилями и манерами — и самозабвенно делать только то, что заблагорассудится. Так что сравним эту пляску лучше с действиями Саббатая Цеви, великого еврейского мессии семнадцатого столетия. Он ведь, великий, сказал тогда, что всякая тварь отныне свободна и пусть делает что пожелает, ибо мессия уже явился! Он, Саббатай, и есть мессия! И значит, нету больше никаких законов, царей, судов, предписаний, манер, полководцев, рабов, нет ни эллина, ни иудея! Танцуй и празднуй, многоногая бестия, веселись, беззаветная тварь!»

Копрофилическая тема — самая табуированная тема в России с ее тюремными понятиями, многим художникам и даже целым арт-группам не удавалось преодолеть это табу.

Ключевое слово — «беззаветная». Поучения Бренера притворяются активизмом (Бренер — активист неведомо чего), притворяются учебником современного искусства, притворяются борьбой с капитализмом, притворяются Gesamtkunstwerk. Нет никаких «жестоких» заветов, лишь беззаветная преданность свободе.

«Саббатианство» Бомбастики и кроулианство («делай, что изволишь, вот и весь Закон») — а может, и скопчество, освобождение не только от власти божеской, которой современный человек не ощущает, но и от самой цивилизации, особенно в той ее части, которая касается точек русско-европейского конфликта, плоского ныне, как камбала, и якобы лежащего в плоскости гомосексуальных желаний — сохранять ли мужчинам анальную девственность или крепить духовные скрепы? Этот вопрос изящно снят акционистскими практиками Бренера, где он использует задницу творчески, можно сказать, как средство производства — см. «закидывать всех говном». Сам себе являясь при этом фаллосом, он не нуждается в гомосексуальном партнере. Будучи сам Бомбастикой, существом с женским лоном, Барбарой, вынимающий из себя все новые и новые прекрасные неожиданности и продуманные искусствоведческие параллели, Бренер становится еще прекраснее — анус копрофила становится [женским половым органом], тот, в свою очередь, становится оружием бунта, освобождая всех пассивных и угнетенных активностью пассивного органа, а всех активных и обладающих властью освобождая от страха пассивности (потери анальной девственности). Копрофилическая тема — самая табуированная тема в России с ее тюремными понятиями, многим художникам и даже целым арт-группам не удавалось преодолеть это табу. Но, кажется, для Бренера все едино, это внегендерная перверсия.

Еще тема — свободное обращение с влагалищем: пока биополитика и медикализация направлены на то, чтобы наше тело не принадлежало нам, а принадлежало разнообразным экспертам, пока без врачей мы не можем ни умереть, ни появиться, а Госдума придумывает все новые способы залезть своими мохнатыми криминалистскими и милитантными лапами к нам в трусы, пока женщины манифестируют право собственности на свои гениталии, Бренер пошел дальше и доказал, что из них можно что угодно извлекать — порождая, сотворяя, не сообразуясь ни с какими правилами и законами, включая законы физики. Бомбастика достает из влагалища пилку для ногтей, чтобы убить надзирателя в брюссельской тюрьме, золотую зажигалку, чтобы поджигать тачки на улицах Берлина, пару лыжных ботинок (ненужных) и пистолет. Когда она достает что-то, ее не волнует даже линейность времени — неважно, пролежало оно там с незапамятных времен, как верблюжонок из Самарканда, который повзрослел у нее во влагалище и превратился во взрослого верблюда, или было засунуто туда на пять минут, как та бутылка бордо, которую Бомбастика вынесла из магазина, достала и тут же выпила.

В какой-то момент из ее лона как будто бы появляется и сам Бренер — поэт и писатель Бренер, который не хочет быть поэтом и писателем:

пора вытаскивать поэта и писателя Бренера из ямы из п **ды неуспеха

Дома у Бренера

Мало кто знает, что у Бренера есть музыкальная группа. На вопрос одного знакомого, где можно послушать исполнение их музыки, Бренер ответил: «У меня дома». В понимании величия Бренера мне лично очень много дала запись (не буду здесь на нее ссылаться) концерта Бренера вместе с музыкальным ансамблем, в котором он, если можно так сказать, поет и, если можно так выразиться, танцует. Эта запись документирует живой и наполненный смыслом ритуал выхода за человеческие пределы, причем ритуал домашний, теплый, исполненный в хорошей компании людей, объединенных общей догадкой о существовании тайны.

Базовая метафора «Бомбастики» и есть сама Тайна. В момент, когда революция терпит поражение повсеместно, емкая тьма ее [женского полового органа] кажется единственной надеждой человечества.

Когда Бомбастика танцует, она обнаруживает причастность к вселенскому ритму. Бомбастика (и тварь, и книга) опасна тем, что она — бродячая носительница вселенского ритма, который разные плохие люди постановили истребить на всей планете в ближайшие десять лет.

Плохая новость в том, что, может быть, у них получится.

Неудавшаяся попытка вытащить поэта и писателя Бренера из ямы неуспеха в лоно настоящих поэзии и писательства

«Бомбастика» не осталась незамеченной литературным сообществом. Кто-то из номинаторов из лучших побуждений попытался номинировать эту выдающуюся книжку на независимую литературную премию петербургского Центра имени Андрея Белого. Эта премия максимально удалена от конъюнктуры литературного процесса и собирается награждать только лучшие, авангардные произведения, но Бренера все это не убедило — а может быть, он об этом не знал. С его любезного разрешения и с целью инициировать рефлексию у всех участников литературного процесса, а также с целью вызвать скандал, но не сильный, и не имея цели кого-либо оскорбить или обидеть, мы публикуем письмо, которым Бренер отозвался на предложение включить «Бомбастику» в шорт-лист этого года:

Здравствуйте, Оксана и Петр! Мы с Барбарой только что повидали в Берлине Дениса и его друзей, и это была веселая и хорошая встреча. Они рассказали нам немножко о вас и проекте ПП, и мы еще раз хотим поблагодарить вас за ваши усилия при публикации книжки. Спасибо! Вчера Денис сообщил нам, что, кажется, Андрей Арсеньев (или кто-то еще) хочет выдвинуть «Бомбастику» на премию [Центра имени] Андрея Белого. Денис сказал также, что Петр против этого выдвижения. Если это так, то мы в этом деле совершенно согласны с Петром. Возможно, все «выдвижение» — пустые понты Арсеньева (которого мы видели недавно в Амстердаме и он показался нам дельцом и халтурщиком). Но если Арсеньев и его приятели действительно хотят дать «Бомбастике» премию, то пошли они на х **. Мы презираем все литературные премии и в лучшей традиции Блейка и Байрона хохочем над идеей поэта-лауреата. Кроме того, «Бомбастика» — книжка плебейская, а плебеям не пристало получать премии из рук литературных подрядчиков. Плебеи должны держать голову высоко. У Дениса был аргумент, что если книжка получит премию, ее будут больше читать. Конечно, мы хотим побольше читателей. Но не такой ценой. Мы написали вам, чтобы прояснить свою позицию по этому делу. Вообще говоря, все это не стоит выеденного яйца, не правда ли? С другой стороны, говорить премиям «нет» и посылать на х ** культурных дельцов — немалое удовольствие, и не нужно себе в нем отказывать. Всего вам наилучшего, а и б.

P.S. Человека по имени Андрей Арсеньев в кругах, приближенных к премии Центра имени Андрея Белого, не существует. Насколько нам известно, поэт, издатель и активист Павел Арсеньев, входящий в жюри премии, «Бомбастику» не номинировал, и его фамилия упоминается Бренером по ошибке. Остальное — тайна, покрытая мраком. Но это письмо — жест живого, а не мертвого поэта. Возмутительно прекрасный жест.

Александр фон Бренер, Барбоса Фамоза. Бомбастика. — Издательский дом «Политическая пропаганда». СПб., 2014. 246 с.

Понравился материал? Помоги сайту!