Опять об Гоголя

Есть такие люди — гоголеведы. К первому апреля, дню рождения Гоголя, они съезжаются из разных городов и даже стран в Москву на конференцию, чтобы пополнить научное знание о Николае Васильевиче. В этот раз ученые впервые готовились заседать на выезде — в родном для Гоголя малороссийском Нежине. Но современная история российско-украинских отношений зашла так далеко, что спутала все планы историков-гоголеведов.

Под ногами гоголеведов поскрипывают священные для них ступени широкой дубовой лестницы, по которой 150 с лишним лет назад поднимался и сам Гоголь — к ужину. В особняке графа Толстого (не писателя, а обер-прокурора Святейшего синода) на Никитском бульваре он прожил последние три года жизни, здесь сжег тот самый второй том «Мертвых душ». Здесь и умер.

«Рассаживайтесь, рассаживайтесь скорее! — хлопочет по-гоголевски гостеприимная хозяйка и по совместительству директор Дома Гоголя Вера Павловна. — У нас уже Нежин на проводе!». На втором этаже в театральной гостиной с большого видеоэкрана знакомый зал с интересом разглядывают украинские ученые — академик Жулинский и профессор Михед. В этом году они ждали Гоголевскую конференцию на выездное заседание к себе, но после событий на Майдане поездку пришлось отменить — туроператор побоялся брать на себя ответственность за организацию путешествия российских ученых.

В московском президиуме — главный авторитет современного гоголеведения, 84-летний Юрий Манн. За его спиной с портрета с еле заметной ухмылкой на собравшихся смотрит виновник торжества. Ученых приветствует оперная певица Анастасия Привознова. «Думка Параси» из «Сорочинской ярмарки» Мусоргского звучит для гоголеведов, разделенных политикой, но соединенных прекрасным и телемостом, крайне актуально: лирическое «Ты не грусти, мой милый, / Горя грустью не прогонишь» сменяется задорным «Гоп, гоп, гоп, гопака, / Приходи еще разок!». Два рядом стоящих на рояле флажка — украинский и российский — подрагивают от пронзительного сопрано. От проникновенного украинского напева, летящего из Москвы в Нежин в прямом эфире, у директора Института литературы имени Т.Г. Шевченко академика Жулинского в телевизоре наворачиваются слезы. Или показалось — видеосигнал нечеткий: недаром и украинский золотой трезубец на голубом фоне — герб, висящий на стене в кабинете Жулинского, — слегка подрагивает, тоже как будто бы в такт сопрано.

Директор московского Дома Гоголя Вера Викулова громко и четко зачитывает обращение Департамента культуры, чтобы по ту сторону видеомоста тоже услышали, «как важно в условиях социокультурных процессов сохранить единство мировоззренческой парадигмы как часть братских отношений между Россией и Украиной». Несмотря на витиеватость оборотов, всем присутствующим понятно, что речь идет о проблемах, выходящих далеко за рамки литературоведения. За спиной у директора Викуловой выстроились в линию аж четыре Тараса Бульбы — с шашками наперевес: ценные экспонаты из новых поступлений в музейную коллекцию фарфора.

«Вот посмотрите наш новый сборник научных статей — только вчера привезли тираж из типографии, — Вера Павловна подносит увесистый том к объективу веб-камеры, но украинские коллеги вряд ли что-нибудь могут разобрать. — Передадим вам сегодня с ночным львовским поездом!».

«Встретим-встретим!» — грустно улыбается с телеэкрана завсегдатай Гоголевской конференции, нежинский ученый Павел Михед. «Знайте, коллеги, — добавляет он, — я очень сожалею, что блестящая идея о проведении совместной украино-российской конференции отложена. Но мы дорожим Гоголевскими чтениями, которые всегда были свободной площадкой различных убеждений и взглядов. Я встречу ночью поезд и передам вам с ним наш сборник “Новi Гоголезнавчi студii”».

«Ну вот видите, — кокетливо смеется директор Викулова. — Мы с вами стали встречаться все больше ночами, что лишний раз подчеркивает нашу тесную близость».

«Приветствуют нас и участники Полтавской гоголевской конференции, — продолжает директор, зачитывая строки, больше похожие на письма навсегда разлученных обстоятельствами близких людей: «Мы будем молиться о вас в Сорочинской церкви, которую так любил Николай Васильевич, будем молиться за сохранение мира на Земле. Знайте, что мы с вами друзья навеки!»

«Да уж, но я в Полтаву на конференцию в этом году решил не соваться, — ухмыляется сидящий рядом со мной молодой московский гоголевед Егор. — С моими имперскими взглядами меня бы там побили, наверное!» «Да нет, просто не доехал бы, — шепчу я в ответ. — Сняли бы с поезда на границе».

«Ну вот видите, — смеется директор Викулова. — Мы с вами стали встречаться все больше ночами, что лишний раз подчеркивает нашу тесную близость».

В обеденный перерыв между чтениями научных докладов (гоголеведам ничто человеческое не чуждо) кипят совсем ненаучные страсти. За одним столом оказались: почитатель Гоголя из Москвы Геннадий, седовласый доктор наук из Донецка Александр Кораблев (один из немногих украинских ученых, которые все-таки приехали на московские чтения), Андрей Окара из московского Центра восточноевропейских исследований, по совместительству, как выяснилось, политолог, свободно владеющий украинским, и Иноуэ Юкиеси, исследователь из Токио, прекрасно владеющий русским.

«Крымская операция — ведь это полнейшая авантюра, растоптанный Будапештский договор! Ведь немцам тоже горестно, что могила Канта у нас в Калининграде, а китайцы могут напомнить, что Хабаровск — это на самом деле древнейшее царство Цинь!» — забыв о разносолах на тарелке, бурлит Геннадий.

«Я с вами в целом соглашусь. Но был прецедент — Косово, — замечает Александр Кораблев из Донецка, потягивая морс.

«Да я сам швырял камни в американское посольство, когда они бомбили Белград! — соглашается Геннадий. — Но ведь Россия играет по архаичным законам. Когда весь современный мир думает о преодолении границ, мы впали в историческую гордыню только потому, что у нас есть нефть и газ. И скачем, как Всадник без головы, по необозримым просторам русского идиотизма. У нас уже все заражены вирусом оглупления нации, самостоятельно никто не мыслит, мышление делегируется из СМИ».

«Кстати, Ярош — нам коллега, начинал, между прочим, как филолог в Днепродзержинске».

«Да уж, — вздыхает гоголевед из Донецка, — рассказы о Бандере живут только в российском телевизоре».

«А я уже неделю как бандеровец — ярлык повесили. Хотя мне Бандера всегда был противен», — в сердцах накалывая последний соленый огурец, заключает Геннадий.

«Ладно, коллеги, пора идти заседать, — призывает вернуться к науке Андрей Окара. — Кстати, Ярош — нам коллега, начинал, между прочим, как филолог в Днепродзержинске».

Японский исследователь, не проронивший ни слова, встает и уходит вместе со всеми. «А вы что думаете про все это?» — спрашиваю его по дороге в театральную гостиную. «Вы знаете, должен вам сказать, что у нас в Японии многие стали бояться России», — по-японски сдержанно отвечает Иноуэ.

Поднимаясь по гоголевской лестнице, Юрий Манн, написавший свою первую книгу о Гоголе больше 50 лет назад, говорит мне тихим голосом: «Я рассуждаю только в аспекте литературоведения, остальное слишком грустно наблюдать». «Но я очень хотел бы верить, — добавляет он после долгой паузы, — что Гоголь и в этот раз поможет нам объединиться, несмотря на эскалацию конфликта. Вы поймите, мы так долго шли к совместной работе. И у нас почти получилось. Вот, например, в 2009 году в Киеве вышло замечательное исследование ученицы петербургского профессора Вацуро, украинской исследовательницы Оксаны Супронюк, про литературное окружение раннего Гоголя…» Посвятивший Гоголю жизнь может рассказывать о нем часами, но начинается заседание.

Гоголеведы ни на минуту не забывают о политкорректности.

«Влюбился, что ли, в эту старую толстую бабу Москву, от которой, кроме щей да матерщины, ничего не услышишь?» — с выражением зачитав цитату из письма Гоголя, профессор Оксана Кравченко из Донецкого университета с застывшим на лице ужасом тут же оговаривается: «Хочу сразу сказать, коллеги, что не соглашусь здесь с Гоголем!» В зале одобрительно аплодируют.

«Обычно я склонен проблематизировать любую тематику, — начинает, выйдя к трибуне, московский профессор Иван Есаулов. — Но сегодня, когда идут бои за историю, что бы я ни сказал по заявленной мною теме «Русское, казацкое и украинское у Гоголя», окажусь в актуальном контексте, а этого я совсем не хочу. Спасибо».

И только в Андрее Окаре политолог победил гоголеведа. Спешно набросав в блокноте тезисы, он вышел к микрофону и сказал, что на заявленную тему «Теургические мотивы в социально-философских представлениях Гоголя» готов поговорить с любым, кто заинтересуется, в индивидуальном порядке, но последние политические события вынуждают его поменять тему: «Я буду говорить о Гоголе как политическом писателе!» Все смешалось в этом докладе: Янукович, Тарас Бульба, Путин, Переяславская рада и Беловежская пуща, и из всего этого в заключение выплыла архетипическая фигура Гоголя, олицетворяющего общественный договор между Россией и Украиной, которого, по сути, как заключил смелый докладчик, больше нет. На Окару посыпались вопросы из зала. «А как вы относитесь к запрету русского языка на Украине?» — поправляя очки, поинтересовался доктор филологических наук из московского РГГУ Александр Иваницкий. «Да никто его не запрещал. Спросите украинских коллег. Никто их за русский там еще не убил!» — начал кипеть политолог-гоголевед.

Оживившаяся аудитория тянула руки в порыве к дискуссии. Но настойчиво зазвенел колокольчик. Опасную полемику свернули: регламент — дело святое. Гоголь, который, кстати, сам так до конца и не разобрался, какая у него «душа, хохлацкая или русская», показалось, неодобрительно поглядел с портрета: в его время споры в этой гостиной колокольчиком не обрывали.

Понравился материал? Помоги сайту!