Кому давать премии: скромное предложение

«Поэтому я скромно предлагаю на всеобщее рассмотрение свои мысли по этому поводу, которые, как я надеюсь, не вызовут никаких возражений».

Джонатан Свифт

Начну с прошлогодней истории, наделавшей осенью немало шума, а сегодня уже подзабытой. Нобелевский комитет в 2016 году дал премию по литературе Бобу Дилану. Одним это очень понравилось, другим совсем не понравилось; в любом случае никто, кажется, кроме самого Дилана, сильно не удивился. Кому только не присуждали Нобеля — и политику Черчиллю, и историку Моммзену, и философу Бергсону, и даже кабаретному режиссеру Дарио Фо. В этом списке Боб Дилан не лишний — в конце концов, он же песни сочиняет, а в песнях есть слова, например, такие:

She takes just like a woman, yes, she does
She makes love just like a woman, yes, she does
And she aches just like a woman
But she breaks just like a little girl

(Она влечет совсем как женщина, да-да,
Она занимается любовью совсем как женщина, да-да,
И переживает она совсем как женщина,
Но срывается она совсем как девчонка)

(Я понимаю, что переводы текстов песен выглядят комично и нелепо, так что всегда следует иметь в виду следующее правило: оригинал неизмеримо лучше — особенно когда его слушаешь, а не читаешь.)

Ну как подобную поэзию не оценить столь же высоко, как стихи Т.С. Элиота, Шеймаса Хини или Иосифа Бродского? Когда Вуди Аллен высмеивал эту песенку в знаменитой сцене в «Энни Холл», думаю, он уже предчувствовал: Дилану дадут Нобеля, а ему — несмотря на сочиненные им километры неплохой прозы — нет.

Тогда встает следующий вопрос. Почему за «she makes love just like a woman, yes, she does» следует давать Нобелевскую премию по литературе, а вот такие прекрасные слова не привлекли внимания шведских академиков?

Each morning I get up I die a little
Can barely stand on my feet
(take a look at yourself)
Take a look in the mirror and cry:
Lord, what you're doing to me

(Каждое утро, проснувшись, я отчасти умираю,
Едва стою на ногах
(посмотри на себя)
Посмотри на себя в зеркало и восплачь:
«Боже, что ты со мной делаешь»)

Почему Фредди Меркьюри ушел на тот свет не литературным лауреатом? Разве эти строчки хуже дилановских? Или возьмем, к примеру, известную группу ABBA. Ведь тоже вполне оригинальная поэзия:

If you change your mind, I'm the first in line
Honey I'm still free
Take a chance on me

(Если передумаешь, я первый (-ая) в очереди,
Милашка, я свободен (свободна),
Попытай счастья со мной)

По крайней мере, ABBA в этом произведении выражает надежду — маячок возможного счастья закинут в будущее: тот, к кому обращаются певцы, еще может переменить мнение и обратить внимание на прекрасное существо, стоящее первым в очереди и ждущее своего часа. Так что тут проявлены настоящий гуманизм и вера в грядущее. Более того, учитывая гендерный состав шведской группы, процитированный призыв попытать счастья с поющими может быть обращен к существу как мужского пола, так и женского. Очень прогрессивный подход, который в самых модных парикмахерских Лондона сейчас называют gender free. По сравнению с этим устаревшее воспевание гетеросексуальным самцом Диланом гетеросексуальной самки плюс еще упреки в том, что в некоторые моменты она ведет себя не как «женщина», а как «девчонка», — разве это не консерватизм в полный рост? Это уже какой-то Дональд Трамп вперемежку с Владимиром Путиным. Что касается песни группы Queen, то Нобелевский комитет тоже зря не обратил на нее внимания. Ведь здесь тема серьезная, достойная многих прежних лауреатов — Дж.М. Кутзее, Герты Мюллер, Тумаса Транстрёмера, а из более старых даже самих Альбера Камю и Уильяма Фолкнера: отношения смертного с Богом, абсурдность человеческого существования. Что же до упоминания в тексте песни зеркала, в котором отражается протагонист произведения, то разве не прослеживается тут влияние Хорхе Луиса Борхеса, маньяка зеркал и двойников, не получившего Нобелевскую премию только из-за того, что он имел неосторожность пообедать с генералом Пиночетом?

В общем, Боб Дилан стал лауреатом не зря; но справедливости ради отметим, что к разряду «литературных бессмертных» стоило бы причислить Мика Джаггера и Кита Ричардса, Джастина Бибера, Тома Уэйтса, группу Ace of Base — и других, особенно коллектив под названием Army of Lovers, сочинивший такой гимн любви и демократии:

Love is love let's come together
Love is free it lasts forever
Free is love my contribution
Hail the sexual revolution
Love is love the world united
Love is free I'm so excited
Free is love our constitution
Hail the sexual revolution

(Любовь есть любовь, будем вместе,
Любовь свободна и длится вечно,
Свободна любовь — таков мой вклад [в общее дело],
Приветствуем сексуальную революцию,
Любовь есть любовь, и мир един,
Любовь свободна, я так взволнован,
Свободна любовь — [такова] наша конституция,
Приветствуем сексуальную революцию)

(Здесь мне при переводе, увы, пришлось добавить знаки препинания и слегка переформулировать некоторые строчки — чтобы они при переложении не потеряли сокровенного (и общечеловеческого разом) звучания. В квадратных скобках — пропущенные, но необходимые для смысла слова.)

Я пишу все это вовсе не для издевки и не для того, чтобы уличить Нобелевский комитет по литературе в некомпетентности. Все вышесказанное совершенно серьезно. На самом деле стать лауреатом премии, которую многие считают чемпионатом мира по литературе, может кто угодно, кроме неграмотного. И это вполне справедливо.

Давайте разберемся. Во-первых, разговор о Нобелевской премии по литературе я помещаю здесь в широкий контекст — искусства, музыки, иных областей человеческой деятельности. В них ведь тоже раздают разные награды и устраивают конкурсы. Значит, принцип — или его отсутствие — один и тот же. Остается понять — какой. Во-вторых, Нобелевская премия никогда не была этим самым «чемпионатом мира по литературе». Если посмотреть на формулировки, то ей награждали за самые разные вещи, часто не имеющие прямого отношения к «литературе», к собственно belles-lettres:

«for his deep understanding of his country's peasantry and the exquisite art with which he has portrayed their way of life and their relationship with Nature» (Frans Eemil Sillanpää, 1939 г.) — «за глубокое понимание крестьян собственной страны и тонкое искусство, с помощью которого писатель изображает их образ жизни и их взаимоотношения с Природой» (Франс Эмиль Силланпяя, 1939 г.);

«for his mastery of historical and biographical description as well as for brilliant oratory in defending exalted human values» (Winston Churchill, 1953 г.) — «за мастерство исторического и биографического описания, а также за блестящее красноречие в защиту возвышенных человеческих ценностей» (Уинстон Черчилль, 1953 г.);

«who with uncompromising clear-sightedness voices man's exposed condition in a world of severe conflicts» (Czesław Miłosz, 1980 г.) — «тому, кто с бескомпромиссной ясностью показал незащищенность человека, оставленного в мире жестоких конфликтов» (Чеслав Милош, 1980 г.).

Иными словами, Нобелевскую премию по литературе присуждают за все хорошее, выраженное в сочинениях и поступках лауреата. «Хорошее» значит «гуманистическое». То есть те, кто за «человека» в его противостоянии со Смертью, Властью, Природой и Судьбой, — достойны. В этом смысле Боб Дилан с его хвалой некоей женщине, которая почти все делает как женщина, а вот расстраивается как какая-то девчонка, тут свой. Есть только одна проблема. Ни Черчилль, ни Моммзен, ни даже Солженицын никакими гуманистами не были, точно так же как и некоторые другие лауреаты. В этом случае на решение Нобелевского комитета влияла политическая злоба дня. Или личные предпочтения членов этого комитета. Отсюда наше «в-третьих». Помимо чисто эстетических, душеспасительных и идеологических соображений существует же окружающий мир, частью которого Нобелевский комитет является — и с которым он пытается корреспондировать путем присуждения премии тому или иному лицу. Этот процесс происходит в обоих направлениях — мир влияет на премию, и премия пытается влиять на мир. Политические соображения здесь особенно часты. Лауреатами становились литераторы из стран, где преследовали свободное слово или мнение (Пастернак, Солженицын, Алексиевич), которые восставали против тирании (Милош) и так далее. Самым комичным, конечно, стало лауреатство Черчилля, не раз уже здесь поминавшегося. Мне кажется, в 1953 году Нобелевской премией — впервые в истории — наградили не книгу, не пьесу и даже не стихотворение, а словосочетание «железный занавес».

Тот, кто думает, что премии за искусство чем-то отличаются от премий по литературе, сильно ошибается. Здесь ситуация еще неопределеннее и страннее. Времена, когда можно было наградить особенно искусного рисовальщика или даже пейзажиста (хотя последнее — дело уже более хитрое), прошли. Искусство не имеет больше никакой привязки к индивидуальному мастерству, к ремеслу; можно точно определить, какой сапожник лучше шьет сапоги, но невозможно сказать, какой «современный художник» лучше делает «современное искусство». Я имею в виду — судить с так называемой профессиональной точки зрения, то есть с точки зрения, которая основана на четкой системе оценки. «Современное искусство» представляет собой не определенный «жанр» искусства, не «художественное направление» и даже не «период в арт-истории». Если мы говорим о действительно «современном искусстве», а не просто «искусстве, существующем сегодня», то это, прежде всего, способ мышления, причем не чисто художественного. Это мышление социальное, оно «работает» с социальным материалом, и оно пытается произвести социальный эффект. «Художественное», само (весьма старомодное) представление о «красоте» — все это только один из многих инструментов такого рода мышления и основанной на нем деятельности. Оттого мы, конечно, можем оценить «красоту» объекта «современного искусства», но это вовсе не обязательно.

Так что тем несчастным, кто входит в жюри самых разнообразных арт-премий, приходится туго. Прежде всего, формально они не могут применить самый безошибочный принцип оценки: «нравится — не нравится». Я никогда в жизни не поверю, что серьезным и талантливым людям, заседающим в разного рода жюри, действительно нравится то, за что они увенчивают художника лаврами лауреата. Я знаю некоторых из этих людей — и во вкусе их совсем не сомневаюсь. Нет, им не нравится (что, кстати говоря, подкрепляется и моим личным опытом). Ими двигают иные — возвышенные и общественно полезные, как им представляется, — соображения. Второе обстоятельство: очевидно, что премии часто присуждают «своим», «по блату», исходя из личных связей, неформальных обязательств и так далее. На этом я останавливаться не буду — здесь и так все ясно. Наконец... наконец, арт-премии присуждают… ну как раз примерно за то, за что присуждают Нобелевские премии. За все хорошее — и против всего плохого. Этот принцип не столь порочен, как кажется. Не знаю, как ты, дорогой читатель, а я ничего против «хорошего» не имею — и мечтаю о его победе над «плохим». Если какая-нибудь Тернеровская премия позволит нанести хотя бы один удар по энтропии нашего мира, остановить зарвавшихся хамов, отвести нож палача от горла осужденного — то миссию «современного искусства» можно считать выполненной. Увы, этого не происходит никогда. Ни одна книга на земле не остановила Тридцатилетнюю войну или геноцид в Руанде. Никакой арт-перформанс или концептуальный объект не сделал жизнь беженца из Сирии лучше, а подзатянувшееся существование какого-нибудь идеологически заряженного убийцы — хуже. Искусство не меняет ничего в нашем мире — сколько бы оно ни делало вид, что меняет. Искусство (если оно настоящее) создает другой мир, еще более интересный чем наш, — сколько бы оно ни прикидывалось, что подобными пустяками не интересуется.

Из вышесказанного можно сделать только один вывод. Премии надо давать кому угодно и за что угодно. Произносить при этом какие угодно слова. Если какой-нибудь писатель или художник вдруг ни с того ни с сего получит приятную сумму денег и свои 15 секунд славы (на большее им в мире группы One Direction и «Игры престолов» рассчитывать не приходится) — так это же прекрасно! И по этому поводу следует только радоваться. В конце концов, можно даже придумать вот такой глобальный арт-проект: поставить задачу присудить какую-нибудь премию каждому живущему на земле писателю и художнику. Что касается сопутствующих формулировок, то мобилизовать на то генератор случайных фраз. Генератор никогда не повторяется.

Ну а после награждения всех живущих сейчас приступить к премированию всех покойных деятелей искусства. Эта задача облегчается тем, что лауреаты уже на том свете. Да и вообще ретроспективное награждение — занятие очень полезное, многое проясняет. Скажем, дать Тернеру Тернеровскую премию, Кандинскому — Премию Кандинского, Данте — Премию Данте, Андрею Белому — быв. Премию Андрея Белого, Толстому — премию «Ясная Поляна». Или перемешать: Тернеру — Премию Кандинского, Толстому — быв. Премию Андрея Белого, Данте — «Ясную Поляну». Так что примемся за дело.

Понравился материал? Помоги сайту!