Падение украинского кино

По просьбе COLTA.RU главный редактор главного украинского самиздатовского интернет-журнала о кино Cineticle вел подробный дневник своих впечатлений от Одесского международного кинофестиваля (фактически тоже главного на Украине).

10 июля

В прошлом году из Киева на Одесский кинофестиваль везли четыре автобуса журналистов. В этом — всего два. Каждый раз мне не дает покоя один вопрос: кто все эти люди? Для каких изданий они пишут? Откуда вообще столько журналистов, если у нас почти нет нормальных СМИ или даже разделов о культуре? К этому теперь добавляется и еще одно наблюдение: почему они все так молоды? Здесь есть человек десять из заслуженных критиков, статьи которых никто из нас никогда не читал, но которые, как говорят, когда-то где-то что-то писали. Но остальным — 25 и меньше. Мне 30, и я чувствую себя старым на их фоне. Я вижу разницу между нами и боюсь, что скоро буду напоминать им «заслуженных критиков», с ностальгией вспоминающих ушедших знакомых, распивающих коньяк во время остановки автобуса и говорящих о времени, которого, возможно, никогда и не было.

Возможно, 30 лет — это рубеж для кинокритика? После ты либо начинаешь падение в маразм, либо должен что-то менять. Еще несколько лет — и ты окончательно поймешь, что твои рассуждения о кино были нужны только тебе и парочке твоих друзей, что кинокритика никогда не прокормит тебя и изменить она может, в общем-то, только тебя, но не мир вокруг. С другой стороны, все эти рассуждения о кинокритике в Украине кажутся настолько нелепыми... можно ли вообще говорить о кинокритике в стране, где практически нет кино и где людей, пишущих нечто большее, чем просто очерки о прокате, легко пересчитать по пальцам одной руки?

В автобусе с Сашей Телюком обсуждаем планы на фестиваль — посмотреть все украинское кино, почаще ходить на море.

11 июля

Мы живем в гостинице возле Привоза, и это поначалу угнетает. По дороге к кинотеатру ты видишь десятки местных маргиналов, людей, спящих посреди улицы, обезображенных мужиков и компании, опохмеляющиеся прямо на остановке. Это улица Пантелеймоновская. Ближе к центру все, конечно, меняется. Одесса — город контрастов, маленькая страна внутри страны, житель которой в первую очередь одессит, а уже потом — украинец. Последние события, правда, немного изменили это. В Одессе стало больше украинских флагов. О майских событиях здесь стараются не говорить. На украинский язык порой реагируют настороженно.

От нечего делать идем на открытие. Первое, что поражает, — тема церемонии, которая словно умышленно дистанцируется от Украины. Это кажется странным. Сегодня так напрашивается разговор об истории нашей страны, об истории нашего кино или культуры. Только так мы можем лучше понять настоящее, больше осознать свою принадлежность к единой нации, как бы опасно это ни звучало. Но вместо этого на сцене говорят о нейтральном: музыке в мировом кинематографе, композиторах Хичкока и Феллини. Кто-то из друзей подмечает в этом нечто лицемерное…

Главный шок, впрочем, оказывается впереди: фуршет устраивают прямо возле кинотеатра, оградив его импровизированным забором. Все это до ужаса напоминает фильмы Бунюэля: люди в смокингах едят и пьют на глазах местной публики, которая, словно в театре, наблюдает за этим действом. Странно, что никто не додумался взять тарелку с едой и начать раздавать ее зрителям.

В результате мы покупаем одесское вино и запираемся в номере.

12 июля

Первый раз в этом году был на море. Днем смотрю фильмы международных программ. После каждого показа встречаю кого-то из знакомых: все в восторге, я нет. Даю себе слово обсуждать кино только с коллегами по Cineticle и никого не критиковать. Тут же его нарушаю. Из-за аншлага не попадаю на показ «Черной тетради Майдана».

13 июля

В столовой возле гостиницы встречаю литературного критика Володарского. Он пишет о кино для украинской версии журнала Forbes. Вспоминаем с приятелем, что один известный музыкальный критик уже давно рецензирует фильмы для другого популярного издания, пиарщица дистрибьюторской компании значится штатным киноэкспертом на сайте «X». Вспоминаем, что в Украине больше нет ни одного печатного издания о кино, за исключением загадочного журнала «Кино-Театр»; что есть всего два сайта о кино, где главный контент уже давно составляют веселые топы и афиша кинотеатров. Это не критика критики — скорее наблюдение.

Перед фестивалем Forbes попросил принять участие в опросе о самых влиятельных режиссерах Украины. Я, не думая, назвал Муратову. Потом добавил Шапиро и Подольчака как режиссеров, которые последние годы пытаются создавать кино вопреки всему и вдохновляют многих из нас этой борьбой. Из имен, названных другими участниками опроса, самые популярные — Мирослав Слабошпицкий, Сергей Лозница, Владимир Тихий. Вот только на что влияют все эти режиссеры? И вообще влияет ли на что-то в нашей стране кино?

Кино для Украины и многих наших режиссеров и зрителей — это скорее приятное времяпрепровождение, работа, удовлетворение собственных амбиций, обязательная деятельность после окончания киновуза. В общем, все что угодно — но только не искусство. Можно сотни раз вспоминать о плачевном состоянии киноиндустрии, бездеятельности государственных институций, но все это не более чем бездарное алиби человека, который только что на глазах других совершил страшное преступление.

Возможно, нужно время. Может быть, только сейчас, после всех событий, которые мы переживаем, у нас появится другое, куда более свободное и раскованное, поколение режиссеров. Ведь Майдан научил нас одной важной вещи: пусть мы не можем с ходу изменить систему, но мы можем менять нечто локальное — себя и вещи, касающиеся близких нам сфер деятельности.

Из украинского посмотрел документалку «Лариса Кадочникова. Автопортрет». Видел ее саму перед кинотеатром, слышал ее разговор с кем-то. Большие актеры, которые не могут принять старость, — это трагично.

Вечером смотрим на крыше гостиницы финал чемпионата мира по футболу — пока это лучшее, что видел на Одесском кинофестивале.

14 июля

Сразу три украинских полнометражных фильма: «Сумерки» Валентина Васяновича, «F 63.9 Болезнь любви» Дмитрия Томашпольского и Алены Демьяненко и «Хайтарма» Ахтема Сейтаблаева.

«Сумерки» выделяются. Валентин Васянович представлял в прошлом году в Одессе свой игровой фильм «Креденс». «Сумерки» — фильм документальный, который еще весной показали на фестивале DocuDays. Васянович — неоднозначный персонаж. Он хороший документалист, но довольно слабый режиссер игрового кино (возможно, пока). «Креденс» был фильмом, который хотелось забыть. Документальная лента «Сумерки» пока кажется лучшим украинским фильмом года. Он имеет несколько слоев, с одной стороны — это история о пожилых матери и сыне, живущих в деревне. Они оба знают, что кто-то из них вот-вот умрет. Сын болен диабетом и уже ослеп. Он все еще пытается делать что-то по дому, хотя почти все хозяйство остается на матери. Так они занимаются обычными делами, иногда спорят и понемногу готовятся к похоронам. Смерть — это то, что отныне незримо присутствует в их жизни, являясь словно третьим героем фильма, чье появление неминуемо.

С другой стороны, эти двое людей напоминают призраков, существ, живущих между жизнью и смертью, одних из миллионов в стране, которой нет дела до ее жителей. Плюс — мы все знаем о том, что украинское село, когда-то воспетое Довженко, сегодня практически мертво. И это превращает фильм из камерной истории в повествование об исчезающем: людях, поколении, истории и традициях. Вместе с тем герои фильма — родственники самого режиссера, что позволяет Васяновичу преодолеть барьеры между режиссером и его героями, давая возможность тем не обращать внимания на камеру. Последнее, впрочем, играет с Васяновичем злую шутку. Он тщательно выстраивает кадр, пытается добиться сходства с живописью. Отчего появляется некая двойственность, где ощущается это извечное противостояние между интимностью истории и нарочитой постановочностью кадра.

«Хайтарма» — почти классический военный фильм, напоминающий одновременно крепкий сериал, голливудские фильмы 40-х и старое советское кино. Достоинство Сейтаблаева — в его желании делать честный мейнстрим с использованием тем, которые близки ему лично (история крымских татар), и жанровых клише. В «Хайтарме», например, есть почти все составляющие такого кино: от ярко выраженных плохих и хороших, крутого парня в беде до обязательной музыки, подчеркивающей каждое драматическое событие.

Самый безумный фильм дня — «F 63.9 Болезнь любви» Дмитрия Томашпольского и Алены Демьяненко. В Одессе показали его дублированную на русский язык версию, что придало ему еще большей трэшовости (дубляж зачастую расходился с артикуляцией губ). Это история о любви врача-венеролога и космонавта по фамилии Чайка. Выйдя в открытый космос, Чайка подхватил сифилис, женщина-врач решает переспать с ним, чтобы проверить свою теорию. При этом начальство космонавта готовит его для первого совокупления в открытом космосе, а его связи с врачом-венерологом всячески пытается помешать космонавтка Лена Головач. В фильме хватает дурацкого юмора, довольно несвежего стеба над штампами и обязательной сериальной составляющей (Томашпольский известен десятками сериалов). Но главное достоинство фильма в контексте украинского кино — в его иронии. Томашпольский сразу заявляет: я хотел сделать плохой фильм просто для того, чтобы посмеяться. Этому правилу он следует до самого конца. Большинство украинских режиссеров с пафосом пытаются снимать что-то серьезное, получая в результате плохое кино, Томашпольский и Демьяненко с хитрым прищуром делают то же самое, но намеренно. Как зритель, я принимаю эти правила и готов следовать им вместе с режиссерами. Как критик, я куда больше уважаю такую позицию, нежели еще одну лицемерную игру в серьезность и смысл жизни.

В «Болезни любви» одного из пациентов играет программный директор Одесского кинофестиваля. Теперь каждый раз, когда вижу его, непроизвольно думаю о венерической болезни.

15 июля

О чем снимают в Украине? Можно ли по украинским фильмам понять нашу страну? Если верить международным отборщикам, то Украина — это нечто среднее между Румынией и Россией. Страна с красивой природой, простыми, озлобленными и несчастными людьми; многочисленными маргиналами и жестокими подростками, разговаривающими суржиком и матом. Последнее — отчасти правда. Это одна из составляющих нашей жизни. Это то, что мы ежедневно видим в спальных районах Киева (и не только), провинциальных городах; то, что является частью десятков ежедневных новостей. Это наша реальность — лишенная какой-либо идентичности или коллективной памяти. Она выгодна всем — отборщикам, местным режиссерам, новостийщикам, активистам, политикам.

Наше новое кино пытается следовать этому канону, но здесь и есть его главная проблема: украинские режиссеры хотят, но не умеют работать с реальностью (создавать или переосмысливать ее — это пока нечто недостижимое для нас). В неравной схватке они оказываются заведомо проигравшими, а их слабые попытки борьбы выливаются в признание собственной несостоятельности. Самый яркий пример такого провала — «Зеленая кофта». Ее режиссер Владимир Тихий — хороший организатор, активист, продюсер. Но в последние годы он хочет быть голосом страны, причем страны в таком виде, который вызовет интерес у западного зрителя. Поэтому любой проект Тихого может быть востребован на Западе, но ничего нового не скажет рядовому украинцу. Тот же «Вавилон'13», несмотря на все новаторство, был куда интереснее российским либералам, чем украинцам, видевшим все это собственными глазами на Майдане или через десятки видеостримов.

«Зеленая кофта» — это фильм, где используются почти все фестивальные клише, но ни одному из них так и не находится оправдания. Тихий берет реальность, но тут же полностью утрирует ее: его герои озлоблены, потому что озлоблены; они существуют в дерьме, потому что так принято в Украине; а их поступки иррациональны, потому что иррациональна сама страна. Ничего личного, только кино. При этом фильм тяжело оценивать с каких-то критических позиций, так как любая его составляющая откровенно слаба. Сценарий? Условен. Мизансцена? Ее здесь попросту нет. Работа с актерами? Забудьте об этом. После фильма Тихий признается, что все это действительно не имело значения, что для него куда важнее было рассказать об обществе.

Снова вспоминаю «Болезнь любви». Это два совершенно разных фильма, на которых зрители одинаково много смеялись. Здесь явно что-то не сходится.

16 июля

Утром показывают главный украинский блокбастер года — «Поводыря» Олеся Санина. Сначала фильм напоминает «Хранителя времени» Скорсезе — и это не так уж и плохо. Затем все превращается в «Статского советника». Все сделано с размахом, а история о слепых кобзарях почему-то оказывается притянутой за уши. Вместо кобзарей в фильме могли бы быть просто некие слепые воины Шаолиня. Один из этих воинов спасает мальчика, чей отец-американец был убит накануне. Мальчик становится его поводырем. За ними охотятся люди НКВД. Самое страшное в фильме то, что он стерилен.

«Кофта», «Поводырь», реклама перед конкурсными фильмами, которая порой интереснее самих фильмов, Привоз, новости с Востока — у меня начинается депрессия.

Встречаюсь с Борей Нелепо. Ловлю себя на мысли, что из-за всех событий ощущаю небольшую стену между нами. Раньше мне было легче слушать о чьих-то проблемах, сейчас я зациклен на своих проблемах и проблемах моей страны. Понимаю, что все это — в моей голове. Есть дружба и поддержка — и это важнее многих вещей. Постепенно стена рушится.

Отправляюсь в Видеорум. Здесь около 50 фильмов, не попавших в конкурс. Первыми смотрю короткометражки, о которых хоть что-то слышал. В основном это участники каннского Short Film Corner. В мае создатели каждой из них радостно рапортовали о своем участии в Каннах. На столике возле компьютера — несколько журналов и флаеры короткометражки Мирославы Хорошун. Ее смотрю первой. Испытываю шок. Думаю о режиссерской профнепригодности. Следующая работа не так ужасна. Но я уже не могу описать свое ощущение. Я опустошен, я отправляюсь на первый блок украинского короткого метра.

Моя депрессия усугубляется. Неожиданный всплеск на первых тридцати секундах «В деревьях» Марыси Никитюк. Они похожи на прекраснейший ломо-фильм Вирасетакула «Пепелища». После — одно разочарование. Вся эта игра с выдержкой камеры оказывается не более чем выпендрежем. Дальше — только простая история о двух гопниках, которые, украв на даче антенну, убегают от собак. Они залезают на дерево, ссут и пускаются в странные рассуждения о жизни. Никитюк — главный сценарист «нового украинского кино»: тех же «Мудаков» и «украинских злых». «В деревьях» — ее режиссерский дебют, и в нем все те же проблемы, что ранее мы видели у Тихого. Уличный жаргон тут неожиданно переходит в театральный разговор о Боге, обычное мочеиспускание оказывается затянутой сценой самоистязания в худших традициях натурализма, а любая мотивация сводится к этому навязчивому «ну мы ведь так живем, вы же в курсе».

Другая короткометражка — «И Бог сделал шаг в пустоту» Зазы Буадзе — вызывает меньше отторжения, но больше вопросов. Например, кто такой Заза Буадзе и как его короткий метр финансово поддержали одновременно и Минкульт, и фонд Ахметова? Со вторым вопросом сложнее, с первым помогает интернет: Буадзе — грузин, работающий в Украине, ему 52 года, он является сценаристом фильма «Урсус» (история о мужике, который, переодевшись в шкуру медведя, бежит из страны) и как режиссер снял два полнометражных фильма. «И Бог сделал шаг в пустоту» — это почти вольный ремейк «Мистера и миссис Смит» (с Джоли и Питтом) на украинско-поэтический мотив. Двое престарелых людей живут по соседству и воюют друг с другом. Время от времени к ним привозят продукты. Все действие происходит в Чернобыльской зоне отчуждения. Режиссер использует кран, и камера то и дело по-маликовски взлетает к деревьям. В какой-то момент кажется, что ради этих полетов и создавался весь фильм.

Еще перед показом «Листопада» Марии Кондаковой узнаю, что эта короткометражка попала в конкурс Локарно. Я люблю Локарно, и эта новость вселяет надежду. На деле все оказывается не так радостно. «Листопад» действительно выделяется на фоне остальных работ из первого блока (я вспоминаю здесь только три, остальные — все же выше моего понимания), его сосценаристом является все та же Марыся Никитюк — и это, конечно, продолжение кино «Мудаков», то есть того кино, которое сегодня так любят получать от Украины на Западе. В центре сюжета — история любви дворничихи и киллера. Она приводит его к себе домой, они проводят ночь вместе, болтают о жизни. Утром киллер уходит, оставив пачку денег. Средний фестивальный фильм, и в этом, пожалуй, его главная сила.

Ужинаем с Нелепо в кафе под названием «Буфет». Неожиданно гаснет свет. Говорят, что по всей улице. Минут десять сидим в полной темноте, из соседнего зала доносятся суровые споры мужиков, напоминающих героев фильма Никитюк.

17 июля

В Видеоруме просмотрел уже 30 короткометражек, пытаюсь делать какие-то заметки.

Стоя в очереди на второй блок украинского короткого метра, узнаю о сбитом «Боинге». Все время до показа ищем информацию в интернете, передаем друг другу последние новости. Все вокруг кажется бессмысленным. Но страшнее другое — за последние месяцы мы так привыкли к страшным новостям, что это больше не шокирует. Когда случился этот перелом? После февральских событий в Киеве? После начала войны на Востоке? Или, может, после первых столкновений с «Беркутом» на Грушевского?

Перед показом каждый второй режиссер выкрикивает «Слава Украине», у одних это звучит искренне, у других кажется обязаловкой… Я уже действительно не знаю, что писать об увиденном: что некоторые фильмы не так плохи, что в какой-то работе есть надежда. Во втором блоке собраны документалки и анимация. Здесь особняком стоит «Магазинчик поющих птиц» — мультфильм Анатолия Лавринишина. Но разве можно судить анимацию по тем же законам, что и документальное или игровое кино? Я слаб в этом.

Вечером никто не хочет оставаться один. Едем на вечеринку, сидя у моря, много говорим о кино как о чем-то абсолютно нейтральном.

18 июля

С большим трудом заставляю себя подняться с постели, мечтаю весь день не выходить из номера, ничего и никого не слышать, отключить интернет. Боюсь новых новостей. Мечтаю уехать, но боюсь возвращаться. Собираюсь с силами и отправляюсь на пресс-показ «Майдана» Лозницы.

«Майдан» — это фильм, который все ждали с наибольшей опаской. В первых же кадрах звучит гимн, и весь зал поднимается. Рядом со зрителями суетятся операторы, норовящие выхватить удачный крупный план, чью-то слезу. Вскоре в фильме будет второе исполнение гимна, и все снова встанут, многие — только потому, что не захотят выделяться.

Я постоянно вспоминаю мастер-класс Лозницы. Накануне он показывал отрывки из своей ранней документалки и рассказывал, как искусно монтировал кадры хроники с людьми, которых везут на строительство нового русла, с кадрами со скотом, который перевозят куда-то. Я не могу отделаться от этих образов. Я вспоминаю «Черную тетрадь Майдана», посмотренную накануне в Видеоруме. Там Майдан был показан через активистов и частные истории отдельных людей. «Майдан» Лозницы — это история толпы, которая сметает все на своем пути. «Черная тетрадь Майдана», несмотря на свою наивность, была набором историй о людях вокруг нас, фильмом, который кажется важным смотреть здесь и сейчас. «Майдан» Лозницы напоминает экспортный вариант киевских событий. Здесь вам и вспомогательные титры, которые все поясняют, и отстраненный взгляд, дающий возможность комфортно почувствовать себя в этих событиях.

На протяжении всего фильма я думаю о том, что для меня это все же больше операторский фильм. Я вижу Сергея «Стефана» Стеценко на Майдане, снимающего в такой опасной близости от происходящего, я вижу его, заклеивающего объектив лентой, чтоб не стать мишенью снайперов. И вижу Лозницу, монтирующего это все в удобном офисе в Германии и размышляющего о Брейгеле. Однако Лозница явно не так прост, и воспринимать «Майдан» как отстраненную хронику событий было бы большой ошибкой. Он знает, что делает, знает, что простая структура позволяет провести контрабандой куда больше скрытых смыслов. И здесь вопрос: совпадает ли то, что видим мы на экране, с замыслом режиссера? Например, вся первая часть фильма с Майданом до февральских событий происходит под непрекращающийся спич политиков. Толпа существует, перетекает из одного состояния в другое. Но за всем этим постоянно слышится чей-то голос свыше, извне. Разумеется, во многом все так и было — на Майдане политики не замолкали ни на секунду. Но имел ли это в виду Лозница, когда накануне так много говорил о пропаганде и управлении толпой? Сам фильм заканчивается похоронами на Майдане и песней «Пливе кача». Сейчас это воспринимается как открытый финал.

После фильма никому не хочется ничего обсуждать. Долго брожу по Одессе. В первые дни я чувствовал себя здесь некомфортно, теперь же не хочу возвращаться в Киев. Смотрю «Моя русалка, моя Лореляй» из украинского полнометражного конкурса. После получаса ощущаю страшный приступ тошноты. На улице попадаю под дождь. Всю вторую половину дня провожу в Видеоруме.

19 июля

Самое время подвести какие-то итоги: я посмотрел почти 60 украинских короткометражек в Видеоруме плюс 13 — в конкурсе. Выделяется только одна — «Фабрика изящных убийств» Александра Морева (из Видеорума). Это очень странный 41-минутный фильм-нуар, снятый на пленку в стилистике постперестроечного кино, а также оммаж «Бегущему человеку» со Шварценеггером. Здесь также есть некое реалити-шоу, есть герой-участник, который должен выжить, в то время как за ним охотится некий головорез. При этом все снято в Одессе, то и дело узнаются местные улочки и подворотни. Режиссер также цитирует «Гражданина Кейна» (или мне показалось?) и снимает стилизацию, где хватает места авангарду, безумию 90-х и той наивности кино, которую мы потеряли. Из смешного — топорные титры, сделанные в самом примитивном редакторе, и неожиданная концовка, ставящая в тупик. За финальным титром неожиданно появляются титры из какого-то совершенно иного фильма, где режиссером уже значится Юлий Луговой. Что все это значит? У меня есть несколько вариантов: 1) это перемонтаж старого фильма; 2) монтаж из отснятого материала, который ранее не был смонтирован; 3) умышленная шутка.

Позже у организаторов выясняю, «что фильм “Фабрика изящных убийств” создан в жанре фантасмагория-фарс-нуар по мотивам фантастического рассказа Роберта Шекли “Премия за риск” (1958) и стилизован под старое черно-белое кино. В главной роли — заслуженный артист Украины Лев Перфилов, это одна из последних и неизвестных ролей знаменитого мастера. Реставрация и новый монтаж фильма произведены в 2013 г.».

Самое грустное, что об этом фильме больше нет никакой информации. Но я мечтаю посмотреть его еще раз и пишу режиссеру…

После прошлой «Молодости» была вера в то, что в украинском кино намечается подъем. После Одесского кинофестиваля кажется, что мы поспешили с этим утверждением. После «Молодости» мы много говорили о некоторых фильмах и короткометражках, сейчас же — только слова разочарования.

Большинству наших молодых режиссеров элементарно нечего сказать, а те, кому вроде бы и есть что, попросту не умеют говорить. И здесь речь даже не о насмотренности или какой-либо «школе». Это скорее похоже на историю о туземцах, живущих на необитаемом острове. В мире уже что-то происходит, где-то создаются великие произведения искусства и пишутся большие трактаты о них, все уже давно летают в космос и знают все обо всем, а в это время в украинском кино первые энтузиасты только открывают для себя алфавит и пытаются изобрести первый в мире велосипед.

Вечер провожу на крыше гостиницы. Вместо вечеринки выбираю личные разговоры в номере.

20 июля

В автобусе по дороге в Киев составляем топы впечатлений: лучшие фильмы, главные события, разочарования и т.д. Кажется, в этот раз с нами уже не так много детей. Или я просто не обращаю внимания? Пытаюсь вспомнить, все ли из запланированного успел сделать в Одессе. Понимаю, что мало общался с друзьями. Думаю о фразе Жака Розье об одном из самых летних и свободных фильмов «новой волны», о «Прощай, Филиппина»; в нем молодые люди радовались жизни на берегу моря, в то время как тысячи солдат отправляли на войну в Алжир. «Я хотел выразить самым неискренним способом самые неподлинные чувства», — говорил о своей картине Розье. Возможно, его фраза могла бы стать эпиграфом к этому дневнику.

Понравился материал? Помоги сайту!