Чернобыль: кинематограф Гейгера

Перестройка — пожалуй, самый неисследованный период истории Советского Союза. Именно на ней как на предшественнице распада СССР и 1990-х особенно богато произрастает мифология, призванная объяснить дальнейшие события. Кто из нас не слышал, как Горбачев продал страну за джинсы? В то же время перестройка — это время гласности, мобилизации гражданского общества и бурных дискуссий о репрессивном наследии страны или экологических проблемах. Но что на самом деле спровоцировало политику гласности? Именно авария на Чернобыльской АЭС стала поворотной точкой как во внутренней, так и во внешней политике М.С. Горбачева. Невидимые радиоактивные отходы, в отличие от ЧАЭС, не находящиеся в подчинении государственных органов, затронули территории нескольких суверенных на сегодняшний день государств и разрушили режим секретности. Поэтому герой нашего материала — радиация.

Глава 1. Распад атома

26 апреля 1986 года, 1:23 по московскому времени. Эта точка во времени — дата аварии на Чернобыльской атомной электростанции.

Мало кто сомневался в надежности как этого сооружения, так и всей атомной программы СССР. Вера в мирный атом, сформированная в 1950-е — 1960-е годы, была частью широко разделяемого убеждения, что научно-технический прогресс — движущая сила социальных преобразований, подготовка материально-технической базы общественных отношений будущего.

Советская ядерная программа служила подтверждением исторической миссии коммунизма — установления мира во всем мире без угрозы ядерной войны в долгосрочной перспективе.

Экологическая катастрофа, происшедшая по вине мирного атома, поставила под угрозу веру граждан СССР в модернизирующую силу советского проекта. Более того, граждане пострадавших территорий утратили доверие и к контролирующему программу всесоюзному центру.

За два месяца до аварии в Москве проходил XXVII съезд КПСС, в ходе которого программа партии видоизменилась.

От планирования светлого будущего было решено перейти к корректированию настоящего. Генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачев начал свое обращение к съезду с констатации «политической и физической перегрузки нашего земного дома» и «уязвимости человека перед мощью, которую он сам же создал» ^[1].

Впервые была озвучена и необходимость расширения «гласности» для наиболее успешной «перестройки» кадров и всей системы. Спусковым крючком политики гласности стала авария на Чернобыльской АЭС, к тому времени уже разрушившая режим секретности Советского Союза. Официально «перестройка» как политический курс была объявлена на январском пленуме ЦК КПСС 1987 года.

Новый курс требовал раскрепощения культурной политики и демонстрации «гласности» в мировом сообществе. Эти процессы подгонялись темпами разложения режима секретности: так, известно, что первыми об аварии на ЧАЭС узнали в Швеции.

Утром 27 апреля недалеко от Стокгольма на АЭС «Форсмарк» была зарегистрирована повышенная радиоактивность. Днем все сотрудники станции были собраны на стадионе для проверки единственным дозиметром, многие из них спешили домой, чтобы успеть к трансляции хоккейного матча СССР — Швеция. Но информационные приоритеты быстро сместились после выхода в эфир радиостанции Eko корреспондентки Э. Хедборг. Она находилась в СССР и сообщила последние новости из Москвы, но уже не о хоккее, а об атомной аварии. Вечером 27 апреля о происшедшем в Чернобыле узнали во всем мире, вечером 28 апреля в программе «Время» об аварии сообщили гражданам СССР.

Глава 2. Распад на экране

О последствиях и мерах предосторожности населению уже зараженных территорий рассказывали лишь в кратких информационных сводках. 14 мая М. Горбачев обратился к гражданам по телевидению. 16 мая он получил докладную записку от редактора отдела науки газеты «Правда» В. Губерева, находившегося в районе АЭС с 4 по 9 мая: в ней говорилось, что индивидуальными мерами безопасности пренебрегают, а местному населению не сообщается о вреде сбора грибов.

Ни широкая общественность, ни пострадавшие не понимали последствий аварии. Более того, закона, регулирующего радиационную безопасность населения в СССР, до аварии на ЧАЭС не существовало: в 1986 году допустимые дозы облучения регулировались в рамках концепции безопасного проживания в экстренном порядке, и в каждом конкретном случае чиновники могли решать, какое радиоактивное излучение является действительно опасным. Реальность заражения оставалась невидимой для тех, кто уровня радиации не знал и не мог знать без дополнительного оборудования. Осознать или увидеть присутствие радиации можно только с помощью дозиметра, который, в свою очередь, был в распоряжении ограниченного круга лиц.

Самым продуктивным способом зафиксировать реальность в перестройку стало документальное кино: только то, что снималось на пленку, становилось общезначимым и общепризнанным. Сам процесс съемок — такое же механическое отражение того, что попадает в кадр, как отражение уровня радиации на экране дозиметра. Иными словами, пока не произошел момент фиксации на специальный носитель, окружающий мир мог оставаться невидимым даже для тех, кто с ним имеет дело непосредственно.

За день до телевизионного обращения Горбачева режиссер-документалист из Минска В.Н. Дашук в ходе V съезда кинематографистов СССР сравнил бездуховность граждан с радиацией:

«Вот она — расплата за розовые фильтры на объективах наших камер, за развлекательность любой ценой и ценой того, что человека лишают его качества как гражданина… Потому что человек должен думать, прежде чем гражданином стать.

Во время съемки документального фильма “У войны не женское лицо” одна из женщин, которая прошла концлагерь, прошла все круги фашистского ада, призналась мне (это признание потрясло меня!): “Мы знали, что нас ждет, мы не боялись автоматов, не боялись газовых камер, не боялись пыток и виселиц: мы, женщины, боялись фотоаппаратов в руках охранников и убийц”.

И я подумал: вот бы нам такую стыдливость, когда экран раздевает нас, показывая нашу собственную бездуховность, и эта бездуховность передается потом зрителям, и результаты ее мы получаем налицо (аплодисменты).

Это — как радиация: она разрушает человека, но человек сам о том долгое время не догадывается» ^[2].

Авария на Чернобыльской АЭС поставила перед режиссерами-документалистами сложную задачу. Политика гласности дала возможность обсуждения ранее замалчиваемых событий недавнего прошлого. Но если в случае репрессий фигуранты событий могли быть найдены и представлены зрителям, то как быть с тем, чего на экране не показать, — с радиацией? Первые кадры зоны ЧАЭС после аварии были отсняты для хроники и «без комментариев». Но по мере того, как последствия аварии стали осознаваться как чиновниками, так и документалистами, способы отражения невидимой опасности средствами кинематографии становились все более насущным вопросом.

Пока этот вопрос не приближался к разрешению, радиация проникала в кадр обходными путями. Один из первых фильмов, на пленке которых оказалось радиоактивное облако, — «Плюмбум, или Опасная игра» («Мосфильм», 1986 год). Съемки знаковой художественной картины проходили в Минске — съемочной группе приглянулся антураж послевоенных сталинских проспектов, среди которых должно было происходить становление главного героя. В апреле 1986 года во время работы над проектом съемочная группа воспользовалась случаем: «Когда мы услышали о катастрофе и увидели в небе плохие, радиоактивные облака, то даже обрадовались: это “молоко” позволяло снимать весь день и снять больше» ^[3], — вспоминает режиссер А. Миндадзе.

Еще один резонансный для перестройки документальный фильм «Легко ли быть молодым?» Ю. Подниекса (Рижская киностудия, 1986 год) также коснулся аварии. Среди его героев фигурирует молодая жительница Латвии. Через нее в фильм проникает тревога по поводу радиоактивного загрязнения: появляющаяся в кадре девушка с ребенком на руках по-настоящему обеспокоена будущим, в отличие от прочих героев фильма, смутно осознающих себя и свои перспективы. Молодые вгиковцы обвинили фильм в полуправде. Историк Н. Эйдельман на это отвечал, что «уровень правды повышается, что два года назад нельзя было представить себе такое…» ^[4].

На этом примере мы видим, что кинодокументалистика воспринималась как зрителями, так и создателями наилучшим способом отразить реальность и показать правду. Не случайно первый художественный фильм об аварии — «Распад» — был снят только в 1990 году на Киностудии им. А. Довженко в Киеве. Надо заметить, что картина содержала в себе кадры хроникального характера в стиле mockumentary. Ее название не только говорит об атомной энергетике, но и вносит морализаторскую ноту, подразумевая разложение человеческих отношений и внутреннее разложение человека. А проблема поколений, присущая перестроечному кино, в «Распаде» затрагивается не только в свете аварии на ЧАЭС, но и в постановке вопроса о непосредственном участии старшего поколения в репрессиях.

Глава 3. Распад режима секретности

Самый первый документальный фильм об аварии — «Колокол Чернобыля» — был выпущен в Москве в 1987 году. Он был призван продемонстрировать мировому сообществу отношение СССР к чернобыльской катастрофе. Фильм, наполненный пацифистской риторикой и пафосом ответственности перед человечеством, начинается цитатой М. Горбачева:

«Авария в Чернобыле еще раз высветила, какая бездна разверзнется, если на человечество обрушится ядерная война. Ведь накопленные ядерные арсеналы таят в себе тысячи и тысячи катастроф куда страшнее чернобыльской… Мы понимаем: это еще один удар колокола, еще одно грозное предостережение…»

Антимилитаристская риторика, проходящая через весь фильм, стала частью политического имиджа нового генерального секретаря.

А вот что сказал М. Горбачев на заседании Политбюро 3 июля 1986 года:

«Грянул Чернобыль — и никто не готов: ни гражданская оборона, ни медслужбы дозиметрами не обеспечены и по минимуму, пожарная служба не знает, что ей делать. Обосрались все. <…> Там, где нужна централизация, — там ее нет, а там, где просто гвоздь забить надо, — там действуют тысячи разных ведомств» ^[5].

Проблемы, озвученные в этом выступлении, в «Колоколе Чернобыля» остались за кадром. В кино гражданская оборона, медслужбы и пожарные обеспечены всем необходимым, а в Припять постоянно приходит помощь со всего Советского Союза.

Авария послужила маркером глубины структурных проблем всего СССР. Он не справлялся с последствиями аварии своими силами. Признать ответственность за экологическую катастрофу, распространяющуюся за пределы страны, сохраняя имидж сверхдержавы, очевидно, было непросто. Именно поэтому катастрофа стала трактоваться в государственной пропаганде как предостережение против гонки вооружений, в пользу новой международной миссии Советского Союза. Многие герои «Колокола Чернобыля» озвучивают эту идею, сравнивая пораженную радиацией зону с последствиями взрыва атомной бомбы. Например:

«Страшно, конечно, подумать, что если бы была атомная бомба. Это же выброс, простой выброс. А это вообще кошмар… Это же 30 км зоны. Простой выброс. А если атомная бомба? Ну можно себе представить, что такое атомная бомба. <…> Все говорят о том, что разоружаться надо… По-моему, здесь посмотреть — и можно сразу понять, что вообще все эти бомбы надо удалить, потому что бессмысленно продолжать гонку-то…»

Еще одна важная фигура в этом фильме — А. Хаммер, «известный американский деятель», олицетворяющий неформальные связи США и СССР. Он обращается к Р. Рейгану: «Мы уничтожим тоже все ядерное оружие! Пускай Рейган поедет в Киев и Чернобыль, пускай видит то, что я видел».

Риторика пацифизма в «Колоколе Чернобыля» оказалась эффективна в достижении главной политической цели СССР на международной арене: 8 декабря 1987 года в Вашингтоне М. Горбачевым и Р. Рейганом был подписан Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. В этом документе прописано: «сознавая, что ядерная война имела бы для всего человечества опустошительные последствия».

Нажмите на изображение, чтобы его увеличить

Глава 4. Распад страны

Авторы «Колокола Чернобыля», используя метод «свидетельских показаний», стремились объяснить происшедшее так же, как и прежде, — через призму доверия к технике и веры в социальный прогресс. Несмотря на аварию, модернизационный проект СССР не лишился легитимности в их глазах. Напротив, в фильме трагедия предстала как новый этап восхождения к будущему, как катализатор новых отношений человека и машины в эпоху гласности и перестройки.

Такова была точка зрения союзного центра. Однако режиссеры-документалисты из республик, пострадавших от последствий аварий, сделали из нее совсем другие выводы. Самым красноречивым примером здесь является выпущенный в 1990 году Минской киностудией фильм «Где был сад…». Его авторы демонстрируют полное разочарование в идеалах просвещения и прогрессистской советской идеологии. Они представляют катастрофу не как ошибку, а как свидетельство забвения человеком внутреннего мира, нравственности в пользу технической рациональности — и предлагают вернуться на «дорогу к храму». Это выражение можно понимать не только буквально, но и как указание на важность индивидуальной чувственной жизни человека, столкнувшегося с невидимым злом, как реакцию на предательство со стороны научного мышления, обещавшего процветание, но приведшего к катастрофе. Недоверие к науке, на которую опиралась коммунистическая доктрина, в свою очередь, являлось обратной стороной недоверия к советской политической системе.

Таким образом, оказавшиеся на переднем фланге перемен режиссеры из союзных республик, в том числе из БССР, наиболее пострадавшей территории, стали выразителями идей, противоположных основам советской идеологии: они поставили нравственную и религиозную жизнь над жизнью социальной и политической, национальные традиции — над глобальными задачами, а переживания отдельного человека — над наукой и техникой.

Этот идейный поворот в искусстве, в свою очередь, подготавливал поворот в политике. Советское государство, основанное как плацдарм для соединения народов мира на пути к новым, рационально выстроенным общественным отношениям, скреплялось культурой универсализма и интернационализма. Теперь же востребованной стала культура национальная, и, соответственно, национальное государство стало предпочтительной формой политического объединения. Параллельно с тем, как распадался атом, распадалась страна. В 1991 году в Белоруссии были подписаны Беловежские соглашения.

---

^[1] М. Горбачев. Политический доклад Центрального Комитета КПСС XXVII съезду Коммунистической партии Советского Союза. 25 февраля 1986 года // М.С. Горбачев. Избранные речи и статьи. Т. 3. — М.: Политиздат, 1987. С. 184.

^[2] В.Н. Дашук. Стенограмма V съезда кинематографистов СССР «Об идейно-творческих задачах советского киноискусства в свете решений XXVII съезда КПСС». 13 мая 1986 года. Первый день. — М.: Союз кинематографистов СССР, 1986. С. 127 // Фонд ДСП. РНБ.

^[3] Чернобыль, который всегда с тобой. Показ фильма Александра Миндадзе «В субботу» // Сеанс. 26.04.2011.

^[4] М. Харитонов. 19 декабря 1986 года // Прожито.

^[5] У. Таубман. Горбачев. Его жизнь и время. — М.: Издательство АСТ: Corpus, 2019. С. 230.

Понравился материал? Помоги сайту!