«Право снимать плохое кино всегда было только у гетеросексуалов. Теперь оно есть и у нас»

Руби Рич, шеф-редактор старейшего американского журнала о кино Film Quarterly, автор термина New Queer Cinema, приехала на ЛГБТ-фестиваль «Бок о бок» в Санкт-Петербурге, чтобы поучаствовать в паблик-токе об истории лесбийского кинематографа. Елизавета Михальченко и Петр Торкановский поговорили с Руби о феминизме в академической среде, ее любимых квир-режиссерах и возвращении гомофобии при Трампе.

— Каковы основные сферы ваших интересов как критика?

— Есть три основные области. Первая — новое квир-кино. Вторая — моя работа в сфере феминистского кинематографа. В 70-е я много писала о женском кино для Village Voice. Третья — это латиноамериканское кино, которое я открыла для себя, когда впервые побывала на Кубе в 1978 году. Там я встретилась с Томасом Гутьерресом Алеей, одним из величайших кинорежиссеров мира, который снял «Воспоминание об отсталости». Кроме того, в этом году я стала членом Академии кинематографических искусств и наук в Голливуде (где вообще-то почти нет ни критиков, ни профессоров) как эксперт по документальному кино. Это можно назвать четвертой областью: я очень погрузилась в документальное кино, которое преподавала в течение последних 25 лет.

— Разделяете ли вы свою деятельность как популяризатора квир-культуры, политического активиста и кинокритика?

— Я не разделяю их. Я думаю, неправильно считать, что кинокритика находится вне своего времени, вне контекста. Мы должны быть погружены в проблемы современности. Ведь самое захватывающее в работе кинокритика — это диалог с тем, что происходит сейчас.

— Кого бы вы назвали самым важным квир-режиссером современности?

— Мне сложно выделить кого-то одного. В Соединенных Штатах — Анджела Лаппенс и Роуз Троше, которая сейчас снимает VR-фильмы. Она создала такой фильм о стрельбе в ночном клубе Pulse в Орландо, это очень важная работа. У Мадлен Олнек есть фильм «Codependent Lesbian Space Alien Seeks Same» — история о лесбиянках, живших в космосе и прибывающих в Нью-Йорк в поисках любви. Это чудесная лесбийская sci-fi-фантазия. Во Франции есть замечательный режиссер Селин Сьяма. Ее последний фильм «Девичество» — это не квир-кино, но речь в фильме идет о молодой чернокожей женщине. В Аргентине — Лукреция Мартель, ее самая известная работа — фильм «The Holy Girl». Эйв Сакс, который делает то, что я называю «гомонормативными» фильмами, — гей-кино, которое смотрит широкая аудитория. Его первый фильм «Дельта» — очень важный, очень радикальный.

В прошлом году вышел мощный док «Сильный остров» режиссера Янса Форда, транс-кинематографиста. Он снял документальный фильм об убийстве своего брата в Нью-Йорке, которое произошло двадцать лет назад. Фильм был номинирован на «Оскар», получил «Эмми». Это очень мощная картина о маскулинности и гендерной идентичности.

— Считаете ли вы, что фильмы, которые когда-то стали популярными именно по причине поднятия темы однополой любви, — например, «Горбатая гора» — потеряли актуальность в связи с исчезновением социальной стигматизации геев?

— Все проблемы и все фильмы забываются, но потом они возвращаются. Я всегда говорила, что история — великий редактор. Фильм будет выглядеть по-другому, когда вы увидите его через 5 или 20 лет. Он будет отредактирован временем.

Когда «Горбатая гора» вышла на экраны, для фильма был сделан сайт, где можно было рассказать свою историю. 18 000 человек, стали писать на сайт, вдохновленные просмотром фильма. Один из моих друзей сказал мне: «Я плакал, когда на прошлой неделе я был в гостях у бабушки и увидел у нее на полке DVD “Горбатая гора”. Я и не знал, что она была в курсе, что я — гей».

Когда появляется важный, актуальный фильм, он сразу же выполняет свою функцию. Потом у него больше нет той же власти — ведь он меняет общество и культуру. Но я не уверена, что любые изменения — навсегда. Возможно, эти фильмы снова нам понадобятся…

— Вы замечаете тенденцию к нормализации изображения гомосексуальности в кино, как, например, в фильме «Зови меня своим именем»?

— Да. Один из моих знакомых после просмотра «Зови меня своим именем» сказал, что не знает, что здесь большая выдумка: появление великолепного парня в доме, где вы проводите лето с семьей, или то, что ваш отец с таким пониманием отнесся бы к отношениям с ним. За нормализацией стоит своего рода желание поддерживать гармоничную связь со всеми.

Может быть, это тот тип фильмов, который появился после легализации гей-браков, — то, что сейчас называют «гомонормативным» кино. Это чем-то напоминает мне первые фильмы о геях. Я помню, как в 70-х годах появился первый документальный фильм о жизни геев и лесбиянок в США — «Word Is Out». Я была очень зла. Это кино показывало, что гомосексуалы едят ножом и вилкой, что нас можно пригласить на званый обед и мы не будем плохо себя вести. Я тогда сказала своей подруге-активистке: «Ну что, ты думаешь, я не права?» И я до сих пор помню ее ответ: «Я не думаю, что ты не права, ты слишком спешишь». Тогда было рано выступать с такой критикой. Короче говоря, мне очень понравился «Зови меня своим именем».

— Как вы думаете, в результате этого изменения в репрезентации однополых отношений в кино может ли исчезнуть сама проблема отношения людей к квир-сообществу как к «другим»?

— Раньше меня очень волновал этот вопрос. Но политика стала настолько варварской! Политическая жизнь в США, например, с каждым днем становится все более опасной и гомофобной. Они не разбираются, какой перед ними гомосексуал. Сейчас я переживаю даже за немаргинального женатого гомосексуала с хорошей работой, домом в пригороде и ребенком, который в школе получал только высшие баллы.

— Сейчас снимается гораздо больше квир-кино, чем в 90-е?

— В начале 1990-х единственными формами лесбийского кино были видео и короткометражки — женщинам не давали деньги на фильм. Все, что было представлено на экранах, было лишь плодом мужской фантазии — будь то порно или вампирские фильмы с Катрин Денев. Такие фильмы интересно смотреть, но они далеки от реальности. У лесбиянок не было возможности выбрать карьерный путь вампира! Огромным прорывом стал небольшой фильм под названием «Go Fish», снятый Роуз Троше и Гвиневрой Тернер. Это обычная история любви между двумя женщинами, каких много снято о гетеросексуальных парах. И это был первый фильм, который показал, как строят отношения современные лесбиянки. До этого такие сюжеты никогда не появлялись на экранах, это был настоящий прорыв — люди были в восторге. Такие фильмы начали снимать, но их все равно недостаточно, потому что женщинам все еще очень трудно стать кинорежиссерами.

ЛГБТ-фильмы продолжают развиваться. Все более заметными становятся транс-фильмы — пока в основном документальные. Например, режиссер Сара Хэллоуэй делает сильные картины. Люди говорят: «Нам это больше не нужно, теперь, когда все устаканилось, нам уже не нужна отдельная категория, такая, как квир-кино», — но я думаю, что за нее по-прежнему нужно бороться.

— Как критик вы продолжаете придерживаться феминистской теории?

— Я не думаю, что в кинокритике сейчас много феминистской теории. Вообще я не думаю, что в критике много теории. Это, скорее, два отталкивающихся друг от друга мира. Я всегда занимала позицию где-то между ними. Я писала более теоретические работы, и мне говорили: «Так, нельзя использовать это разговорное выражение, нужно больше сносок, иначе это нельзя публиковать». Потом я писала более журналистские материалы, и мне говорили: «Нельзя врать, нельзя просто так вставлять слово “гегемония” в эту статью». Так что, я думаю, это два разных мира. В некоторых странах они ближе друг к другу, как в Англии. Мне поэтому всегда проще писать в английские журналы — теория и кинокритика в них идут рука об руку.

Вообще я думаю, что это правильно, когда какие-то исследователи, какие-то термины, какие-то концепции переходят из одной сферы в другую. К вопросу о феминистской теории — я не думаю, что сегодня много критиков, которые бы писали о «мужском взгляде» и цитировали Лору Малви. Но есть такие критики, как Манола Даргис, — они испытали влияние теории кино и перенесли его в более мейнстримную сферу. Есть академические издания, которые пытаются писать на пересечении этих областей, — например, Los Angeles Review of Books, New York Public Books. Вокруг Нью-Йорка сконцентрирована публичная среда, способная определенным образом интерпретировать эти идеи. Все также меняется на наших глазах в связи с движением #MeToo. Люди говорят о том, что это значит для женщин — быть на обочине киноиндустрии, но этой проблеме все же не уделяется достаточно внимания. Говорят о том, что гендерное неравенство значит в ситуации найма на работу, в системе власти, в контексте вопроса о том, кто может стать звездой, но не о том, какую роль оно играет для сценария или какого пола режиссеры.

— А что сейчас происходит с феминистской теорией кино, по сравнению с 1970-ми она куда-то продвинулась?

— В 1970-е англоязычная феминистская кинокритика росла из психоаналитической критики и семиотики, ее основные тексты публиковались в лондонском журнале Screen. Психоанализ и семиотика были двумя ключевыми трендами в 1970-е, и они послужили импульсом для ключевого эссе Лоры Малви. Они открыли доступ в академическую среду, позволили обучить поколение исследователей, чей теоретический подход вписывался в академические тренды. Не было какого-то женского освободительного движения, которое бы вышвырнуло работы всех этих великих мужчин. Напротив, феминистская теория основывалась на текстах мужчин, она была выстроена на работах Лакана, на работах Фуко…

Феминистки не отказывались работать с этими авторитетными мужчинами. Но я как раз хотела уйти от этого всего, иметь независимый голос, и движение в эту сторону шло совсем не так гладко. Женских пространств до сих пор практически не существует. Уже нет тех женских центров, женских журналов… Даже лесбийские бары в Сан-Франциско закрылись! Все эти единичные инициативы сферы оказались нежизнеспособными. В то же время сектор феминистской теории в университетах активно развивался и в итоге перерос в гендерные исследования, в которые оказались включены мужчины, в том числе геи. Исследованиями маскулинности сегодня занимаются как женщины, так и мужчины. Гендерные исследования, кстати, включили в себя транс-теорию. Все расширяется именно в этом направлении — более генерализующем. Это, конечно, уход в сторону от того раннего феминистского импульса, который исходил из политической сферы. С самого начала было два разных подхода. Быть вне академии, не признавая ее, и быть внутри, пытаясь занять там какую-то нишу.

— Руби, мы сегодня много говорили о качественном, хорошем квир-кино. А есть ли какие-то признаки, по которым вы сразу понимаете — перед вами плохой квир-фильм?

— Ой, да плохих фильмов полно! И это право квир-аудитории, наше право — смотреть и снимать плохое кино — право, бывшее всегда только у гетеросексуалов. У них всегда были плохие фильмы, на которые можно сходить в кинотеатр в пятницу вечером. Теперь это право есть и у нас — в интернете куча отвратительных фильмов, на которые можно просто потратить время, которые выведут тебя из себя. Это великий момент освобождения. Симптом, говорящий о том, что наконец-то баланс восстановлен. У нас есть не только хорошее квир-кино, но и плохое квир-кино, которое можно выключить. У нас есть свобода выбора.

Понравился материал? Помоги сайту!