Изабелла Штевер: «“Берлинская школа” — это плохое словосочетание, все ненавидят его»

Российскому зрителю Изабеллу Штевер открыл фестиваль немецкого кино Blick, на котором была показана одна из ее старых работ, kitchen-sink-мелодрама «Гизела». Новый фильм Изабеллы Штевер «Погода в закрытых пространствах», саркастическая драмедия о работе европейских гуманитарных миссий, совсем недавно получил приз на московском фестивале 2morrow. Штевер преподает в той самой берлинской киношколе DFFB, которая дала имя неформальному течению в новом немецком кино, но всячески дистанцируется от этого ярлыка. Наталья Серебрякова поговорила с режиссером о гендерных моделях в ее фильмах и о том, что плохого в словосочетании «берлинская школа».

— Как бы вы определили суть «Погоды в закрытых пространствах»? Это классовый портрет? Или камерная психологическая драма? Или, может быть, политическая сатира?

— Я не могу абсолютно точно ответить на этот вопрос, потому что это смешанный жанр. В нем есть место и сатире, и гротеску, и в то же время я считаю своих героев серьезными, не насмехаюсь над ними. Я не знаю, какой это жанр. Может быть, это просто… фильм.

— Действительно ли европейские гуманитарные институции настолько отчуждены от людей, настолько подобны корпорациям, как вы показываете в фильме?

— Я не делала никаких исследований. Но мой фильм — следы реальных событий, я сложила вместе эти кусочки реальности, и получилась вымышленная история. Мне кажется, главная героиня, эта женщина, Доротея, живущая в шикарном отеле, хотела бы сделать что-то осмысленное, но у нее просто нет контакта с людьми, которым она хочет помочь. В этой внутренней пустоте она не может встретить своих подопечных. Очень много людей работает как она. Я не видела, чтобы они что-то делали по-настоящему. Но фонды дают деньги на эту гуманитарную благотворительность, соответственно какая-то имитация деятельности должна быть организована. Поэтому Доротея пытается заполнить эту пустоту, заводит связь с местным парнем, хотя настоящий роман между ними и невозможен.

— Все ваши фильмы, по большому счету, — женские портреты. Причем независимо от социальной страты героини всегда обладают очевидной властью над мужчинами — формальной, как героиня «Погоды», или неформальной, как, например, кассирша Гизела в «Гизеле»...

— Женщины в моих фильмах — типичные европейские героини, очень сильные, берущие от жизни все, что им нужно. Я действительно люблю независимых женщин и женщин, которые борются за свою независимость, которые спрашивают себя: как я буду жить, не предавая и не продавая себя? Этот вопрос я всегда задаю. И он всегда ведет к борьбе. Женщины в моих фильмах всегда борются против морали, против общества, против начальства, против системы. И в последнем фильме эта борьба особенно заметна, потому что каждую минуту появляется как бы немой вопрос: все ли в порядке у Доротеи? Она ведь использует этого юношу, вроде как покупает его. И она живет в центре этой парадоксальной амбивалентности. Такие женщины обычно раздражают людей.

— Это очень интересно, потому что российская феминистская повестка несет печать ресентимента и виктимности, женщина часто априори рассматривается тут, наоборот, как жертва. А в Германии?

— Я не знаю ничего о европейском феминизме, и я не читаю о нем ничего в прессе. Поэтому я не могу ответить на этот вопрос. Но я люблю сильных женщин, мне комфортно, когда я их вижу. Однако есть и другая сторона этой силы — то особенное и постоянное одиночество, которое их сопровождает. Это ощущение мне очень близко.

— Эти героини — автопортрет?

— Каждая моя героиня несет отпечаток меня, да: ведь, когда я создаю ее характер, я должна поставить себя на ее место. Но этот процесс не имеет ничего общего с созданием автопортрета, мне такой прием неинтересен.

— Вы, возможно, знаете, что вас часто представляют как режиссера «берлинской школы»...

— Я вам скажу, что это обобщение не очень полезно для фильмов. Если мы пытаемся поместить фильм в какие-то рамки, это убивает сам фильм. Термин «школа» используют люди, которые пытаются бороться с немейнстримным кино в Германии. «Берлинская школа» — это плохое словосочетание, все ненавидят его, особенно те, кто спонсирует производство фильмов. В Германии сейчас производится большое количество прекрасных фильмов, но много и тупого кино. Длинные планы или быстрый монтаж, с музыкой или без музыки, с искусственным освещением или без — это ни о чем не говорит. Нужно встречать каждый фильм так, будто ты не видел ничего подобного раньше. Не нужно помещать его ни в какую структуру. Потому что фильмы — это как люди. Это мое мнение как режиссера, но если ты журналист или критик, ты должен как-то выделять школы, направления или тенденции.

— Но вам близок кто-то из ваших немецких коллег?

— (очень долго думает) Харун Фароки… Кино Фароки впечатляет меня из-за его образа мышления, его киноязыка. Эти фильмы предполагают комплексные связи, которые невозможно показать по-другому, поэтому говорить о них значит сглаживать, упрощать представление. Фильмы Фароки проясняют мой мозг, превращают путаницу в ясность и дают мне возможность шире и внимательнее смотреть на мир, на мое окружение, прошлые события и находить между всем этим связи. Еще из немецких режиссеров мне нравятся — если навскидку — Валеска Гризебах, Марен Аде, Ромуальд Кармакар, Александр Адольф.

— О чем будет ваш следующий фильм?

— О женщине, которая решила убить себя, потому что больна. Она избегает всех своих друзей, поскольку не может больше их видеть. Но тут она встречает очень красивого парня и чудесным образом излечивается от своей болезни. И теперь она не знает, что ей делать с этим парнем.

Понравился материал? Помоги сайту!